Страница 6 из 12
А пока они просто две девочки, два подростка. Которые остались на руках у матери. Как выжить, как прокормить? Жили на Петроградской. Девчонки, бегали в кинотеатр «Молния». Смотрят кино девочки, вдруг свет отключился – нет кино. Приходите завтра. Прибегают завтра – нет света, на следующий день – опять нет света. Когда кино будет? Что вы приходите, девочки? В вашем доме, где вы живете, есть свет? Нет свету. Вот и у нас нет – глупенькие какие. Война. Света в Ленинграде не будет больше до начала зимы 42 года.
Дуся работала на тарном складе. То грузчиком. То кладовщиком. Получала пайку на себя и двух девчонок. Первый год блокады был очень трудным. На второй год ее предприятие организовало огородническую артель. Выделили им землю в Кузьмолово. Огородники выезжали туда на лето. Дуся – деревенская, работала раньше на земле, ее поставили во главе артели. Выращивали овощи, зелень, тыкву, кабачки, подсолнухи, турнепс. В свободное время бегали в лес. Собирали грибы, ягоды. Делали запасы на зиму. Девчонок Дуся пристроила в детские лагеря. Тамару – в Озерки, Веру – в Колтуши. Июнь, июль – прополка полей. Какая там была прополка – не знаю. Но детям в лагерях можно было сносно прожить. Кое-какая еда перепадала. А еще и мама Дуся приезжала и приносила что-нибудь с огорода или из лесу. Зимой девочки в школу ходили. В школе тоже кормили по талонам, давали завтрак и обед. О детях старались позаботиться. В обед – и первое, и второе. Иногда и компот был. Да что это за еда? Баланда.
Зимой было очень тяжело. В домах мороз. Отопление разрушено, все в глыбах льда. Топили буржуйками. У мамы на тарном складе – теплая каптерка. Тара. Всегда есть чем топить. Там и отогревались. Там и ночевать часто оставались. Питания не хватало. На всю жизнь у обеих девочек остался страх, что еды не хватит. И привычка: побольше купить, побольше впихнуть еды детям и внукам. Девчонки отощали. Мама Дуся кровь сдавала, получала дополнительное питание. А многие не выдерживали. В первую очередь умирали мужчины – им требовалось больше еды. У соседей скончались от голода мальчик четырнадцати лет и его отец. Девочки видели, что два трупа долго не убирали. Родственники держали дома умерших до конца месяца, чтобы сохранить, не сдавать карточки. Потом отвезли на саночках тела близких к Народному дому. Оттуда уже городские службы развозили их по кладбищам.
Так и прожили сестрички. Зимой – в школу, летом – в лагеря. А как кончилась война – в техникумы пошли. Тамара училась на кинотехника, очень хотелось ей, вертлявой, быть поближе к кино. Выгнали ее скоро, там соображать надо было, а у Тамары с этим неважно. Вера – в пищевой пошла. Поближе, так сказать, к пропитанию. Жили, вроде, неплохо. Но все трое поорать горазды были. То Тамара с матерью ополчались против младшей, то Вера с Дусей – против Тамары. Все трое – зубастые и немного хамоватые. Мама Дуся наполучала кучу наград и благодарностей. Это не спасло ее от неприятностей. В сорок седьмом перешла она на работу в булочную. Злобная, кривозубая заведующая подкармливала молодого любовника. У трех продавщиц нашли недостачу. У Дуси – шестьсот грамм. Тюрьма. Потом условно-досрочное. Но десять месяцев отсидела. Не любит теперь Дуся рассказывать об этом. И о блокаде – тоже не любит. Можно понять ее – очень тяжелые воспоминания.
Няня
Послевоенная жизнь налаживается. Отец получает неплохую работу. Он пока еще довольно влиятельный человек. У матери среднее техническое образование. Она работает в институте Гипроникель. Проектирует обогатительное оборудование Норильского Никеля. Институт располагался тогда в доме Василия Энгельгардта, рядом с Малым залом Филармонии. Мать любит ходить пешком на работу. Какой чудесный маршрут: от Литейного, мимо Цирка, мимо Михайловского дворца, по Невскому проспекту к барочному дому Энгельгардта.
Первое лето после войны. Все вместе, отец, мать и я, живем на даче. Снимаем, конечно. Деревянный домик на берегу Разлива с маленьким деревянным причалом. Утром выбегаю к воде. Отец давно ловит рыбу. На удочку и червячка. В ведре с водой полно подлещиков и окушков. Вечером отец с дядьями и местными мужиками проходят бреднем по озеру. Улов на славу. Послевоенный Разлив богат рыбой. Родители покупают у рыбаков угрей. Скользкие рыбины расползаются из таза по всему участку. Вот они первые ощущения счастливого детства.
Конечно, не все было просто. У матери что-то не получалось по работе. Иногда и плакала из-за строгого руководства. Меня стали отводить в детский сад. Он располагался в очень красивом здании с прекрасно озелененным двором на Литейном. Мать приносила несимпатичной воспитательнице махорку. Если задерживала махорку, меня наказывали. С воспитательницей отношения, видимо, складывались не очень. Запомнился мой «проступок». Дети играли в прятки. И я «спрятался» под коротенькой юбкой девочки. Никак не мог понять, почему так рассердилась воспитательница. Я был поставлен в угол на весь день, без права выхода в туалет. Описался. А вечером мать, зайдя после работы, чтобы забрать меня домой, каким-то образом расхлебывала эту историю. Не помню, чтобы мать меня ругала за «юбочку». Но разве все это было хоть сколько-нибудь серьезно в сравнении с отгремевшей войной и надвигающимися пятидесятыми?
Родители неплохо зарабатывали. Решили взять домработницу. Чтобы продукты приносила, готовила и за мной следила. Тогда это было принято. Парадоксы тех времен. Семья с ребенком и домработницей в одной комнате. В коммунальной квартире. Я, совсем еще маленький, залезаю летом на широкий подоконник открытого на Литейный окна. Выглядываю с четвертого этажа на улицу. Домработница – смешная, толстая, деревенская деваха – придерживает меня: «Александр Яковлевич, сойдите с окна, пожалуйста. Упадете, мамочка ругаться будет».
Потом была еще одна перезревшая грудастая девица. Люда, Людмила. До нас она работала у кинорежиссера Шапиро. Жила тогда у него на углу Невского и Владимирского. Отец вспомнил, что был знаком с будущим режиссером Ленфильма, когда занимался художественной самодеятельностью. Барышня с восторгом рассказывала, как к режиссеру приходили артисты. Особенно ей нравился Вицин – «такой смешной, такой смешной, что ни скажет, все впокатку лежат». Приметливой была наша простушка. Вицин стал известен много позже, с появлением фильма «Пес Барбос и необычный кросс». Интересовало же ее, нашу Люду, в основном, только одно – выйти, наконец, замуж. Мальчик, за которым следовало следить, то есть я, явно не нравился ей. Раздражало все, что бы я ни сделал, и проделки, и неловкость домашнего ребенка. Да и работа у нас ей тоже была не по душе. Продержалась она, как и предыдущие, недолго. Мать отличалась редким умением сохранять со всеми хорошие отношения. С Людой, я слышал, она тоже поддерживала как-то связь. Пока через несколько лет та не отправилась поднимать целину в Казахстан. Наверное, в надежде устроить свою личную жизнь. Дальше – неотчетливо. Вначале что-то сложилось, потом – не очень. Вернувшись с целины, появлялась разок у нас на Литейном.
Жизнь нашей семьи существенно изменилась с появлением Надежды Даниловны.
Начну с рассказа о Маргарите Алексеевне – одной из ближайших подруг мамы. Мама звала ее Марго. Они вместе работали. Марго не имела семьи. Отпуск проводила в Сочи и Ялте. В те годы это были самые фешенебельные места отдыха госслужащих. Имела она, видимо, и поклонников. На фотографиях в пене прибоя – роскошная Марго бальзаковского возраста с неизменной охапкой роз. Возможно, отдыхала не одна. Марго – легкий человек. Улыбчивая, тонкая, образованная, с характерной грассирующей речью, знала, видимо, лучшие времена. Марго попросила Любу и Яшу помочь своей давней родственнице. Может быть, и не дальней, а близкой родственнице, не знаю. Многих деталей не знаю. В те годы люди умели держать язык за зубами.
Это была Надежда Даниловна. О ее муже известно только то, что он был когда-то советским работником, трудился, кажется, в сберкассе. Еще до войны сгинул, исчез в подвалах, в застенках органов, свято пекущихся о безопасности первой страны победившего пролетариата. Видимо, опасным был человеком. Неизвестно, что случилось бы с его женой и дочерью, если бы не грянула война. Женщина вместе с дочерью Люсей, в те годы – девочкой-подростком, оказалась в немецкой оккупации. Их интернировали, вывезли на работу в Германию. Работали они на немецкой ферме. Мать, естественно, опасалась за дочь. Одевала ее в бесформенный балахон, мазала лицо грязью и навозом, научила прикидываться старухой. Так и прожили всю войну на чужбине. Никто не распознал в худенькой страшненькой старушке симпатичную молоденькую девушку. Война закончилась. Все возвращались домой. А для интернированных начинались новые мучения. Были интернированы – значит, потенциальные враги трудового народа. Всех отправляли на север, на восток, для длительного отдыха на курортах ГУЛАГа. Женщины вернулись в Ленинград. Мыкались, где-то скрывались. Боялись каждого милиционера на улице. Они обязаны были зарегистрироваться. Зарегистрироваться и получить «теплое» место в теплушке, отправляющейся на Колыму. Теплый прием возвратившимся гражданам был обеспечен. Всей государственной мощью страны-победительницы.