Корабль призраков

Вадик тем временем яростно рассматривал в зеркале свою физиономию.

– Значит, никаких шансов, – повторил он мои слова, даже не поставив в конце вопросительный знак. – К тому же я забыл свою зубную щетку…

– У меня есть запасная, – успокоила я Вадика.

– У тебя повадки старой девы.

– Ты ведь женатый человек, Вадик, примерный семьянин, – мягко сказала я. – Что ты можешь знать о старых девах?

– Все. – Вадик потряс скошенным подбородком. – Я ведь женат на старой деве.

– Да? Кто бы мог подумать!

– Можешь не сомневаться. Старая дева – это мироощущение. Это образ жизни. Шерстяные трусы зимой и хлопчатобумажные лифчики летом. Моей жене даже в голову не приходит сделать педикюр. У тебя ведь тоже нет педикюра, правда?

– Правда, – запираться бессмысленно, ночью он вполне может заглянуть ко мне под одеяло с китайским карманным фонариком в зубах.

– Вот видишь! – Вадик снова уткнулся в зеркало, и в эго время маленький радиоприемник, торчавший в нише у изголовья наших коек, чихнул и. кряхтя, донес до нас голос капитана: “Уважаемые господа! Капитан и команда приветствуют вас на борту “Эскалибура” и приглашают на торжественный ужин. Сбор в кают-компании корабля через сорок минут”.

– Интересно, нас это касается или нет? – Вадик задумчиво потер подбородок. – Или по-прежнему будем столоваться в людской?

В первые дни своего пребывания на корабле мы обедали и ужинали в столовой для экипажа, но успели познакомиться только с одним из трех рулевых, флегматичным эстонцем Хейно, палубным матросом Геной и мотористом Аркадьичем. Хейно все время старался подсунуть мне перец, солонку и лишние бумажные салфетки, что было расценено Вадиком Лебедевым как изысканное чухонское ухаживание. А Гена и Аркадьич были обладателями таких разбойных физиономий, что я всерьез опасалась, как бы они со временем не подняли бунт на корабле. До сих пор мы не знали точного количества обслуживающих круиз людей. Старпом Вася сказал нам, что, помимо пассажиров, на корабле находится тридцать человек команды. Ровно в два раза больше, чем пассажиров, но это то минимальное количество, которое необходимо для поддержания жизнеобеспечения “Эскалибура”. Обычно же на судах такого класса людей бывает в три раза больше.

В дверь каюты постучали – довольно деликатно.

– Открыто! – гонким голосом пискнул Вадик, не отходя от зеркала. – Открыто, входите!

Дверь каюты широко распахнулась, и на пороге появился молодой человек, которого до сегодняшнею дня я не видела ни разу. Как жаль, что я не видела его ни разу, иначе мне было бы чем занять свое воображение в оставшиеся до выхода в море дни. Широкие плечи молодого человека были втиснуты в парадную тужурку с надраенными пуговицами, а воротничок-стойка подпирал самый крутой и надменный подбородок, который я только видела в жизни. Молодой человек держал перед собой поднос, на котором лежал узкий длинный конверт.

– Нам почта? – спросил у молодого человека Вадик Лебедев.

Матрос раздвинул губы в улыбке и молча взял под козырек.

Вадик подскочил к двери, на секунду скрыв от меня восхитительный подбородок, и взял конверт с подноса.

– Вы свободны, голубчик, – сказал он молодому человеку надменным тоном промотавшегося аристократа.

Матрос снова козырнул и позволил себе улыбнуться еще шире. Только его глаза смутили меня, они никак не вязались с простецкой улыбкой и самодовольным подбородком, – чересчур цепкие, чересчур умные, моментально оценившие и название книги у меня в руках, и маленькую дырку на чулке, о которой я совершенно забыла. Я поджала ноги и ответила матросу такой же улыбкой. Интересно, где они вербовали экипаж, если на побегушках у них такие милые молодые люди? Но закончить анализ я не успела – Вадик захлопнул дверь и углубился в изучение содержимого конверта.

– Мы тоже приглашены, – наконец сказал он. – Столик номер три.

– Счастливое число.

– А форма одежды? – вдруг взволновался Вадик. Ко всем своим недостаткам он оказался еще и классическим занудой. – Нам ничего не сказали о форме одежды.

– А как ты думаешь? Первый ужин на корабле, две женщины, себя я не считаю, – одна иностранка, другая хуже чем иностранка. Плюс тринадцатилетняя дочка банкира, на которую дядя-оператор еще может произвести впечатление своей видеокамерой. Форма одежды парадная, милый мой. У тебя есть что-нибудь подходящее случаю?

– А у тебя?

– Я первая спросила. Но на всякий случай учти, что я могу поделиться только лишней зубной щеткой.

Два владельца-“апостола” турфирмы Петр и Павел не дали нам никаких указаний насчет торжественных ужинов в кают-компании, поэтому вещи в моей сумке слабо соответствовали моменту: два свитера, джинсы и спортивный костюм, остальной экипировкой, соответствующей убийству тюленей, нас обещали снабдить на корабле. Пока я размышляла об этом, в дверь каюты снова раздался деликатный стук.

– Опять вы? – сказал Вадик матросу, открывая дверь. – Мы даже соскучиться не успели. Что еще не слава богу?

– Капитан убедительно просил не опаздывать, – кротко сказал обладатель крутого подбородка, продолжая бесцеремонно разглядывать содержимое нашей каюты. – Он не любит, когда опаздывают. Дисциплина – его культ.

– Хорошо, мы будем вовремя. Спасибо за предупреждение.

Матрос снова козырнул и теперь уже сам закрыл дверь.

– Наглый тип, – не удержался Вадик. – Если вся команда такая – еще неизвестно, кого нужно отстреливать, несчастных ластоногих или этих красавчиков.

– Ты просто ревнуешь. К его подбородку. Вадик счел за лучшее пропустить мое замечание мимо ушей.

– В кают-компании лучше всего появиться через тридцать девять минут. То есть за минуту до назначенного срока. Такая ненавязчивая пунктуальность поражает командный состав в самое сердце, – назидательно сказал Вадик. – К нам сразу же отнесутся с уважением.

Я с сомнением оглядела Вадика: одно вовсе не вытекало из другого.

– Пойду пройдусь, – сказала я.

– Так не забудь. Ровно через тридцать девять минут, – крикнул он мне вслед.

Я вышла из каюты в одном свитере: именно в нем я собиралась предстать перед высшим обществом корабля через сорок минут. Пардон, через тридцать девять…