Страница 12 из 22
Сообщество милых людей, ничего не скажешь.
Интересно, как все эти милые люди согласились на убийство несчастных тюленей? И даже привезли с собой вооружение. Нет на вас Брижит Бардо, защитницы попранных прав животных И кто из них был спутником старпома?..
Женщин и детей можно отмести сразу, равно как и Мухамеджана, семь лет назад – кажется, Вася говорил о семилетнем сроке давности – ему было максимум четырнадцать. К этой же легкой весовой категории ОТНОСИТСЯ и мой оператор (безобидная инфузория туфелька, работающая под псевдонимом “Вадик Лебедев”). А также хоккеист Мещеряков, ровесник если не субтильного Мухи, то, во всяком случае, Клио. Следовательно, остается восемь человек.
…Я покинула бильярдную без трех одиннадцать, оставив там только двух братков, которые не выказывали никаких признаков беспокойства. Хотя почему я так уверена, что спутник старпома обязательно окажется на палубе? Ведь он не сказал Васе Митько ни “да”, ни “нет”.
Он вообще ничего не сказал.
…На палубе не было никого. Я постояла в тени под спасательной шлюпкой: на том же месте, с которого слышала разговор. И только спустя пятнадцать минут, окончательно замерзнув, решилась выйти из своего убежища. Стараясь выглядеть как можно более беспечно (мадам дышит свежим воздухом, что же здесь такого?), я подошла к борту. Ты – режиссер-монтажер, нанятый турфирмой, для съемок экзотической охоты на тюленей, не больше. Делай свое дело и не влезай в дела чужие.
Всяк сверчок знай свой шесток.
Когда-то ты уже пробовала вмешаться, разоблачить, наказать, воздать по заслугам, – и всегда это оборачивалось крахом, всегда это приводило к самым непредсказуемым последствиям. На этом и остановимся. И отправимся баиньки.
Кто-то опустил руку мне на плечо. Это было так неожиданно, что у меня подогнулись колени. Я вздрогнула и даже издала приглушенный стон.
– Простите, я испугал вас? – за моей спиной стоял отец Карлика, преуспевающий банкир Валерий Адамович Сокольников.
– Нет-нет. – Я устыдилась своего малодушия и зябко передернула плечами. – Даже не думала, что в конце апреля может быть так холодно.
– Вы давно здесь?
Невинный на первый взгляд вопрос банкира застал меня врасплох, и я еще крепче вцепилась в леера. Зачем он об этом спрашивает? Какая ему разница, как давно я стою на палубе?
Или?..
Или он и был невидимым спутником старпома Васи? И теперь ждал его так же, как ждала его я? И сколько он ждал? Я даже не слышала, как ко мне подошел Сокольников, – и это при моем-то абсолютном слухе. Для того чтобы оказаться здесь, нужно открыть тяжелую, герметически закрывающуюся дверь, а с ней нужно повозиться: лязг дверных клиновых задраек поднимет даже мертвого. Но ничего подобного я не услышала, никакого движения, никакого намека на движение… А что, если Сокольников – если он был собеседником старпома – следил за мной? Если он заметил, что я подслушиваю, еще перед ужином?.. А теперь лишь укрепился в своих подозрениях? Ведь я появилась на палубе ровно в одиннадцать – не раньше и не позже…
– Да нет, – трусливо солгала я банкиру. – Вышла несколько минут назад подышать свежим воздухом… С этими дверями невозможно справиться. И с корабельными трапами тоже… Боюсь, у меня с ними будут сложности…
– Хочется верить, что только с ними, – просто сказал Сокольников.
Я втянула голову в плечи и еще крепче ухватилась за леера: никто не застрахован от того, чтобы не свалиться в черную пасть стоячей воды под бортом и остаться там навсегда. На кораблях, да еще с неопытными пассажирами, такое случается…
– Здесь не удержишься дольше минуты, и этот ветер… Прямо до потрохов пронзает. Я, пожалуй, пойду…
– А мне нравится здешний климат. Вот прогуливался по корме и думал о том, что хорошо бы остаться здесь навсегда, бросить к чертовой матери и Москву, и работу, поступить матросом на какой-нибудь сейнер или траулер. И ловить селедку иваси. Отличная перспектива, вы не находите?
Я находила, что мои собственные перспективы, если только Сокольников и есть тот таинственный незнакомец, выглядят не лучшим образом. И только волевым усилием заставила себя не сорваться с места и не побежать.
– Я хочу с вами поговорить, Ева. – Сокольников снял с себя плащ и набросил мне на плечи. – Вы не возражаете?
Неизвестно, к чему это относилось – к разговору или к плащу, изящно наброшенному на мои плечи, на всякий случай я утвердительно кивнула головой:
– Нет, не возражаю. Слушаю вас, Валерий Адамович.
– Вы запомнили мое имя, Ева. Очень приятно.
– Оно не такое уж сложное. Так о чем вы хотели со мной поговорить?
– Видите ли… Это касается моей дочери… Вы ведь с ней уже успели, – он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – успели подружиться.
– Ну, не знаю. Она очень своеобразная девочка. Мне она понравилась.
– Наверное, “своеобразная” – не совсем точное слово. Она удивительный маленький человечек… Знаете, я даже немного ее побаиваюсь.
– То, что она не по годам развита, видно невооруженным глазом, – польстила я банкиру.
– Я очень люблю ее… Карпик – единственное, что осталось у меня от ее матери. Я так и не женился после смерти Инги, хотя прошло десять лет… Вы заметили, что Карпик хромает? Последствия родовой травмы… Я заплатил бы любые деньги, но… Ничего уже нельзя сделать.
– Это совсем ее не портит, – дипломатично сказала я.
– Это слова мудрой взрослой женщины. Именно такой женщины Ларочке и не хватает. Старшего друга. Вы понимаете?
– Пока нет, – снова солгала я. Я отлично понимала, куда клонит банкир.
– Я хотел бы . Раз уж вы ей понравились… А вы действительно ей понравились… Я хотел бы, чтобы вы взяли шефство над моей дочерью. Это звучит смешно, да?
– Почему же?
– Просто уделяйте ей внимание, насколько это возможно. Вам не будет это в тягость, Карпик очень ласковая, очень мудрая девочка, нужно просто быть с ней естественной… Ей всегда не хватало общения. Всех нянек она выгоняла на третий день, только одна продержалась неделю, и то только потому, что была профессиональным психологом… А вы ее заинтересовали, я это видел.
– А почему вы сами… вы сами не займетесь дочерью, я поняла, что вы бываете вместе не так часто. Чем не повод попытаться навести мосты? Тем более, она так вас любит.