Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 18

Эту последнюю новость я узнал еще раньше – не из письма Петры, а по нашему ТВ. Потом и от нее. Отец тоже всё знал. Это невероятно, но это так, сказал. Значит, пан Густав верно просчитал, чувствовал, на кого ставить. Я не согласился: это не расчет, это он искренне, по зову души. В ответ отец усмехнулся: ну да, коммунист и католик в едином обличье! Но все-таки добавил: дай им бог удачи, хотя, боюсь, наши их не отпустят далеко.

Печально, но тут отец как в воду глядел. Но еще было время.

Петра сообщала: Новотный, оставаясь президентом страны и членом ЦК, вовсю препятствует проведению намеченных реформ, поэтому не только среди народа, но и в ЦК требуют его отставки уже и с поста президента.

И вот еще, писала она в новом письме (оно тоже спокойно дошло до меня): нарастают антисоветские настроения. Курьезный, но показательный пример: 15 февраля на Олимпийских играх в Гренобле хоккеисты Чехословакии обыграли сборную СССР, и это превратилось во всеобщий национальный праздник.

И наконец финал (тоже узнанный по ТВ): в конце марта 68-го Новотный подал в отставку со всех постов. Новым президентом стал Людвиг Свобода.

Так начался период надежд – знаменитая «Пражская весна».

Говорить о тех пяти месяцах, с апреля по август, до дня введения в Прагу десантных и танковых войск, нет смысла – всё это описано, рассказано, показано. Тем более я не очевидец. А вот Петра была очевидцем. И в конце концов, речь здесь о ней, именно о ней, хотя и обо мне частично. А еще о времени, которое… Впрочем, процитирую саму Петру: «А если само время есть дьявол, то как?»

Вот именно – как?

Ладно, коль о Петре, то так.

В мае я получил от нее очередное письмо, и получил его необычным способом – почти по дипломатической почте.

Раздался телефонный звонок, и некий женский голос с милым моему сердцу чешским акцентом сообщил, что для меня есть, как было сказано, послание, которое надо забрать в посольстве Чехословакии. Адрес, телефон, время. Я поехал на улицу Юлиуса Фучика, это относительно недалеко от метро «Белорусская».

Там в холле позвонил по внутреннему телефону, вышла миловидная дама среднего возраста, уточнила мою фамилию и передала письмо. «То вам от товарища Новака», – сказала.

Письмо было, конечно, от Петры, а не от ее отца. Она мне всё объяснила. Привожу текст в моей редакции, в том числе с пунктуацией и без чешских словечек, которыми обычно изобиловали письма моей любимой.

Мой Петер, дорогой!

Это письмо нельзя посылать почтой, ты поймешь всё, поэтому я попросила отца что-то придумать, и он сказал, что попросит свою сотрудницу, которая едет в Москву работать в нашем посольстве. Чтобы она позвонила тебе домой, а телефон на обратной стороне конверта.

Надеюсь, она это сделала и теперь ты можешь спокойно читать.

Дело в том, что я тайно побывала – не падай в обморок! – в Ватикане. Теперь ты понимаешь, что всё, что я опишу тебе дальше, нельзя было посылать обычным письмом. А как тогда? Помог папа, но главное, изменилась ситуация, а изменилась она так, что я оказалась в Милане. Наш оркестр поехал на маленькие гастроли в знаменитую Миланскую консерваторию имени Джузеппе Верди, там мы исполняли концертную программу, в том числе Шопена, его 2-й концерт для фортепиано с оркестром – Piano Concerto no. 2, F minor. За роялем – я. О чудо, о страх!

Но я сейчас не об этом, хотя, да, можешь поздравить меня, всё прошло очень успешно.

У нас выдался свободный день, и я решила исполнить свою тайную мечту – поехать в Рим, в Ватикан, чтобы поглазеть на него, на собор Святого Петра (мой Петер, ведь это мы с тобой, мы Петеры, поэтому и для тебя это тоже!), но самое главное – чтобы попытаться увидеть кардинала Берана! Ведь теперь он там, в Ватикане, ты помнишь, я тебе рассказывала. А в Прагу его так и не впускают пока, хотя папа говорил мне, что уже пытался поднять вопрос о возвращении Берану нашего гражданства, но Дубчек сказал – пока рано, не надо лишний раз злить Советы. Так-то так, но я узнала, что кардинал болен, и сколько ему еще жить, неизвестно, ведь почти 80 лет святому человеку!

Конечно, еще в Праге я ничего не сказала папе о моем плане, потом ничего не сказала руководителю нашей делегации и главному дирижеру. Выпал свободный день в Милане, и я поехала в Рим, тайком, на поезде, а это оказалось почти шесть часов и денег немало. Но я поехала – какие там деньги, почти всё отдала за эти билеты туда-обратно, оттого и в Прагу ничего не привезла, никаких сувениров.

Теперь так. В Риме доехала почти до самой Пьяццо Сан-Пьетро, или площади Лоренцо Бернини, миновала колоннаду, полюбовалась на собор, но внутрь не пошла (времени нет, да и денег на входной билет тоже, а так жалко!), а пошла в обход, куда мне нужно было (план Ватикана я купила в поезде). Дело днем, жара. Сразу же – будочка, из нее выходит охранник, швейцарский гвардеец из папской охраны Ватикана. О, Петер, ты знаешь, что такое папский гвардеец? Сейчас расскажу.

Симпатичный мужчина моего возраста, высокий, стройный, брюнет, в белых перчатках – но форма! Лихо заломленный на правую сторону берет, широкий белый воротник, сама форма – оранжевая с продольными синими полосами, с широкими рукавами-буфф и таким же бриджами, подхваченными ниже коленей, поэтому нижняя часть как бы имитирует сапоги.

Он смотрит на меня вопросительно, я начинаю говорить по-английски (мой запас – десяток слов), а он мотает головой в своем смешном берете, явно не понимает меня. Выясняется, понимает по-немецки. Слава Богу! У меня ведь в гимназии, помимо русского, из иностранных был немецкий, вот я ему и говорю (а сама вынимаю и протягиваю паспорт), говорю, кто я и как здесь, то есть что приехала всего на пару часов из Милана с гастролей и что вечером у меня обратный поезд, а мне очень нужно увидеть кардинала Йозефа Берана, ну хоть на несколько минут, передать привет от родной ему Чехии, из которой его изгнали коммунисты. Он, кажется, понял меня, даже улыбнулся и вдруг попросил открыть мою сумочку – дескать, что там? Глянул туда, кивнул, проговорил «sehr gut» и указал на какой-то подъезд в глубине впереди. Там, сказал, внутри всё повторите, а я, сказал и опять улыбнулся, стою тут, отойти не могу.

Я поблагодарила и пошла, куда он указал. Открыла тяжелую дверь, ступила в небольшой зал, и тут опять передо мной вырос гвардеец. Опять вынимаю паспорт, опять повторяю свою речь. Этот уже не улыбается. Я иссякла, он молчит. Потом просит показать, что в сумочке, потом кивает на кресла – присядьте! – а сам идет за стеклянную загородку к телефону. Говорит с кем-то о чем-то. Потом вынимает маленькую рацию (типа телефонной трубки) и опять что-то говорит, а что, я не слышу. Потом выходит ко мне. И докладывает без эмоций, по-немецки: «Монсеньор кардинал, его высокопреосвященство Беран скоро здесь проследует из своих покоев в Апостольский дворец. Ждите. У вас будет минута».

О, удача! Опять присела, жду. Так прошло полчаса, кажется (у меня, прости, аж спина вспотела от страха и предвкушения). Наконец – вижу: откуда-то сбоку появляется группа, четыре человека. Ну, двое – это те же гвардейцы, а между ними – пожилые люди, один в алом одеянии (значит, вот он, кардинал!), другой в фиолетовом – значит, епископ.

Вот я и увидела моего Йозефа Берана, в первый и в последний раз, к сожаленью. Сделала два шага вперед, а гвардейцы даже не дрогнули – несомненно, были предупреждены обо мне по рации. Кардинал – старый, чуть сгорбленный, породистое лицо с большим носом, а цвет лица какой-то нездоровый. Зато глаза хоть печальные, но очень живые. Из-под шапочки – короткая седина… Я сразу опустилась на одно колено и потянулась к его руке для поцелуя. Он протянул руку. Потом я подняла к нему голову и заговорила по-чешски. Он сделал знак и сказал тоже по-чешски: «Поднимись, дочь моя. Мы следуем к его святейшеству Папе в его библиотеку во дворец. Можно было и через галерею, но хочется по воздуху. Следуй за нами, проводишь».

Мы пошли. Беран, слева от него кардинал, я справа, по бокам от нас гвардейцы. Это длилась минут пять, наверное. Он спросил – что у меня к нему. Ничего, ответила я, хочу только его благословенья. Он кивнул. Потом спросил: кто я и как здесь, в Риме? Я рассказала. Он опять кивнул. Проговорил: «Милан, Шопен, это прекрасно». Я сказала: если имею право говорить за всю Чехию, то она с ним, кардиналом Бераном, и ждет его к себе на родину. Он опять покивал и сказал: «Я наслышан о переменах, однако не всё ясно и спокойно, я молю Господа Бога, чтобы Он упас мою страну, чтобы ее опять не постигла новая беда. А такое возможно, мы знаем». И умолк. Я что-то сказала еще, не помню точно что… а, кажется, про священника из собора Святого Вита, моего крестного отца. Тогда он сбавил шаг: «Я не видел его, я уже многих не видел… Но всё, дочь моя, иди с Богом. Как имя твое?» – «Петра», – ответила я. Он вновь покивал: «Святое имя. С Богом!» Перекрестил меня и протянул руку для поцелуя.

Вот и всё, мой Петер. Я шла вдоль собора и, прости меня, тихо плакала. Я почти приблизилась к Богу, понимаешь? Я сделала, может быть, главное в жизни.

Ладно, заканчиваю. А, вот еще такая деталь! Это я вычитала в буклете о Ватикане, про швейцарских гвардейцев. Представляешь, во время войны, при Муссолини, когда в 43-м немцы вошли в Рим, ни один немецкий солдат так и не ступил на территорию Ватикана! А дело в том, что командир гвардейцев пригрозил, что если те попытаются, то гвардия вступит в бой. И немцы так и не сунулись в Ватикан. Смелость и преданность, И тогда Бог упасет, вот так!