Страница 1 из 2

Деррида

Стретерн Пол

Пол Стретерн

Деррида. Философия за час

Paul Strathern

DERRIDA

Philosophy in an Hour

КоЛибри®

Введение

«Ничто я не люблю так, как процесс воспоминаний и сами воспоминания», – написал в 1984 г. Жак Деррида, повествуя о своем близком друге, умершем незадолго до этого, философе Поле де Мане. В то же время Деррида признался: «Я никогда не умел рассказывать истории». Эти два столь противоречивых высказывания вполне в его духе. Как сказал он о себе самом: «Это потому, что он помнит, он теряет нить повествования».

Образ остается «доходчивым»; включение его в «текст» неизбежно размывает его, требует истолкования. Пока все идет нормально. Сюрприз ожидает нас дальше, когда мы обнаруживаем, что в последующем повествовании Дерриды отсутствует не только образ друга, но и всякое воспоминание о нем. Не говоря уже о том, что нет даже намека на рассказ о нем: ибо это навязало бы нам интерпретацию. И все же эти так называемые воспоминания парадоксальным образом посвящены интерпретации интеллектуальных достижений его друга.

По словам самого Дерриды, он строит с Маном «косвенный диалог», туманно интерпретируя его труды с целью «разумного истолкования» и с оглядкой на «батарею перформативов» таких личностей, как Хайдеггер, Остин, Гёльдерлин и Ницше.

Любой ясный и здравый подход к трудам Дерриды наталкивается на серьезные препятствия. Хуже того, он абсолютно противоречит авторским намерениям. Таким образом, я как автор считаю своим долгом предупредить читателя, что моя попытка достоверно описать жизнь и философские труды Дерриды им самим была бы оценена как контрпродуктивная и безнадежно предвзятая.

И в то же время юмор вполне позволителен. Деррида сам был не чужд юмора, обожал шутки и каламбуры. Увы, здесь мы также терпим неудачу: это специфический юмор французских интеллектуалов. Он восходит корнями к модернистской традиции искусства и мысли европейского континента, известной как «мир абсурда». Столкнувшись с абсурдной ситуацией, простаки-аутсайдеры, обитающие за пределами сего привилегированного интеллектуального заповедника, обычно смеются. Подобная наивность есть проявление прискорбного непонимания.

Абсурд – в высшей степени серьезная вещь. То же самое относится и к юмору Дерриды. Это отнюдь не шутки, не зубоскальство. Не забава (для всех, кроме французов-интеллектуалов). Подобный юмор не располагает к смеху. Деррида, также как и Вуди Аллен, родился в еврейской семье, но даже самое богатое воображение не найдет ничего общего в их юморе. Кто из них двоих – ипохондрик с Манхэттена или великий парижский интеллектуал – пролил больше света на разнообразие человеческой натуры, иными словами, кто из них более «серьезен» – это уже другой вопрос.

Жизнь и труды Дерриды

Ключевым в философии Дерриды, философии деконструктивизма, является его утверждение: «Вне текста нет ничего». Вопреки этому и независимо от того, какую текстуальную форму он принимает, тот факт, что Жак Деррида появился на свет в 1930 г. в Алжире, по всей видимости, остается неуязвимым перед натиском деконструктивизма.

Жак Деррида родился в зажиточной семье «ассимилированных» евреев, которые, хотя и принадлежали к местной французской буржуазии, в известной мере оставались в ней чужаками. Детство будущего философа прошло в столице Алжира, в приморском городе того же названия.

Здесь, под средиземноморским солнцем, европейцы вели легкую, беззаботную жизнь. Семейный бизнес, кафе, пляж – вот и весь круг интересов. Все это ярко и убедительно описано другим французом, тоже выходцем из Алжира, писателем и философом Альбером Камю в его книге «Посторонний». Деррида жил на улице Блаженного Августина, и этот факт сыграл главную – хотя и в известной мере случайную – роль в его автобиографии 1991 г.

Этот свой труд Деррида озаглавил «Circumfession», вложив в это слово двойной смысл: «обрезание» и «исповедь». И все же, прочтя книгу до конца, мы не становимся мудрее в отношении обоих понятий. В одном месте, очевидно имея в виду самого себя, Деррида пишет, что «он совершает самообрезание, держа в одной руке лиру, в другой – нож». Однако на следующих страницах философ уточняет: «Обрезание остается угрозой тому, что побудило меня писать эти строки». Элемент исповедальности невнятен в равной степени.

В одном месте Деррида адресует читателю слова о своей матери: «Я все время лгал ей, так же как сейчас лгу всем вам». После этого следует пространная цитата на латыни из «Исповеди» Блаженного Августина. «Circumfession» Дерриды включает немало латинских цитат из Августина, с которым он пытается отождествить себя.

Блаженный Августин родился в 354 г. в римской провинции Нумидии, в северной части современного Алжира, однако другие черты сходства с христианским богословом и философом более поверхностны. Деррида не только отождествляет себя с Августином, но также фантазирует о нем, изображая христианского святого «маленьким евреем-гомосексуалистом» (из Алжира или Нью-Йорка) и даже намекает на свою собственную «невозможную гомосексуальность». А в другом месте признается: «Я не знаю Блаженного Августина».

Отдав дань словам писателя, мы можем перейти на более твердую почву фактов.

В 1940 г., когда будущему философу было всего десять лет, Алжир оказался втянут во Вторую мировую войну. Хотя страна непосредственно не участвовала в боевых действиях и не видела немецких солдат, война отбросила свою черную тень на жизнь французской колонии, ставшей протекторатом Третьего рейха. Уже упоминавшийся Альбер Камю отлично изобразил атмосферу тех лет в другом своем романе, «Чума».

Франция капитулировала, и французский Алжир попал под власть коллаборационистского режима Петена. В соответствии с указами германских нацистов в 1942 г. были приняты расовые законы, разбудившие антисемитские настроения среди местных французов. Директор школы заявил юному Жаку: «Французская культура была создана не для маленьких евреев». В школе утреннее поднятие французского флага доверялось лучшему ученику, но в случае Дерриды предпочтение отдавалось второму по успеваемости в классе. Были введены квоты, ограничивающие для евреев право на учебу в лицее, – не более 14 %.

Директор школы, где учился Деррида, по собственной инициативе сократил квоту до семи процентов, и будущего философа исключили из школы. За стенами школы такое отношение порождало унизительное улюлюканье и даже насилие в отношении детей из еврейских семей.

Как воспринимал это умный и чувствительный ученик Жак Деррида, можно только догадываться. В равной степени понятно и то, что человек с таким опытом юных лет будет отрицать его влияние на свое более позднее мировоззрение. В конце концов, декларируемая им цель состояла в том, чтобы задавать вопросы философии, а не самому себе. Впоследствии Деррида неохотно делился воспоминаниями детства и юности, которые могли быть истолкованы как причинная связь между его жизнью и философскими взглядами. Что отчасти так и было. Не следует забывать, что зрелый Деррида разработал свою философию вопреки всем попыткам ущемить и принизить его интеллект и его самого.

Какое-то время юный Жак Деррида был лишен возможности получать образование. Его записали в частный еврейский лицей, однако большую часть времени Жак тайком от родителей прогуливал занятия. Он осознавал свою причастность к еврейству, и, хотя вырос в европейской среде, теперь не вполне ощущал себя ее частью. Малоприятный болезненный опыт привел его к отрицанию любых разновидностей расизма, и все же, по словам его коллеги Джеффри Беннингтона, Дерриду раздражала «стадная идентификация, воинствующая принадлежность к любому клану или группе, в том числе и к еврейству».