Скорпион

— «На все ведь наплевать тому, кто знает языки!» — пропел адвокат.

Вернулся Йонас, он принес в портфеле пива и водки, а на тарелке — четыре длинные светлорозовые сосиски с горячим скользким картофелем. — Пожалуйста, сударь! — сказал он, держа тарелку перед Карелиусом. — Это сосиски фабрики Каульман, лошадки умерли естественной смертью!

— Сосиски фабрики Каульман — объеденье! — заявил Факс.

— А вот и рюмки, — добавил Йонас. — Я обо всем подумал. Не пить же нам водку из бутылки.

— Великолепно! — произнес адвокат.

Лектор Карелиус вонзил зубы в мягкую сосиску и нашел ее превосходной, тем временем Йонас уверенной рукой разливал водку. Когда полицейский подошел к адвокату Гулю, тот крепче прижал свой бумажник: доверия к чинам полиции он не питал.

— Теперь лучше, — сказал адвокат. — Водка проясняет мозги! Когда я сюда пришел, у меня в голове был туман, а сейчас голова ясная, как стеклышко!

И он запел высоким голосом, хотя легкая икота изредка прерывала его пение:

— А кто из вас будет так любезен передать мне бутылочку пива? — спросил адвокат. Он вообще очень любил петь, и всякий раз, как напивался пьяным, он вспоминал о псалмах, этом кладезе премудрости, приобретенном им в школьные годы.

— Какая благодать быть ясным, как стеклышко! — умилился Йонас.

— Я тоже чувствую, что в голове у меня проясняется, — заметил лектор Карелиус, жуя сосиску. — Я вижу все гораздо яснее. У меня как будто создается ясное представление…

— Кристально ясное, — поправил его защитник.

— Я одобряю, что такого человека, как Помпье, посадили! — продолжал лектор Карелиус. — Оказывается, можно даже допустить ошибку; важно, что люди не боятся признавать свои ошибки и исправлять их, это признак силы. Когда с грядок вырывают с корнем такое вредное растение, как Помпье, это доказывает, что наша демократия еще сильна!

Адвокат Гуль снова запел:

— Ну, еще одну рюмочку, господин учитель! Тогда у тебя совсем прояснится в голове! — предложил сержант Факс.

— Просто удивительно, — восхищался Карелиус. — Совершенно верно, проясняется. Все теперь отчетливо видно.

— Неприлично, весьма неприлично, что этот самый Помпье устраивает допрос в мое отсутствие! Это сплошное неприличие! Я протестую! — сказал адвокат и с грозным видом оглянулся вокруг. — Я не согласен! Нет, ни за что!

— Надо здраво взглянуть на дело, — заметил Карелиус. — Он уже понес заслуженное наказание. Его посадили в тюрьму.

— Ах, этакий он правонарушитель! — воскликнул адвокат. — Этакий Скорпион! Неужели вы собираетесь примириться с подобным субъектом? Ужасные события! Прямо ужасные!

И он снова стал мрачно распевать:

— Он далеко отсюда! — сказал Йонас. — Помпье умер и находится далеко от нас. Больше он уж ничего не сможет нам сделать!

угрюмо произнес адвокат. — А невинность попирают!.. Не понимаю, почему мне не позволяют выпить глоток пива, когда у меня в желудке соленая селедка?

Выпить пива ему разрешили, не обошли и самих себя, и постепенно все становились всё более кристально чистыми. От такой кристальной чистоты лектор до того разволновался, что крупные слезы покатились по его щекам.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он. — Какая красота! Как все получилось красиво! Какой глубокий смысл во всем этом! Я так рад! — закончил он свою речь, роняя слезы в тарелку с картофелем.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Лектор Карелиус тут же спокойно заснул на узеньком и коротком диване, а остальные три господина покинули здание «Ярда», осторожно поддерживая друг друга. Адвокат Гуль шел посередине; ему вдруг захотелось пройтись на четвереньках, но сыщики успели подхватить его под руки. Теперь им стало гораздо труднее двигаться вперед, они все время натыкались в темном коридоре то на одну стенку, то на другую.

— Прекрати пение! — потребовал Йонас.

Благополучно добравшись до «змеиного двора», они попали в вестибюль, который лектор Карелиус не мог найти, и наконец очутились на воле. Вечер еще не наступил, и друзья заторопились, насколько позволяли их силы, в первый попавшийся трактир, чтобы немного освежиться пивом.

Лектор Карелиус продолжал спать. Он долго и хорошо спал и проснулся только на следующее утро, когда явилась женщина убирать комнату. Она распахнула окна и начала аккуратно собирать пустые бутылки. Для уборщиц «Ярда» пустые бутылки в комнатах не были редкостью.

— Как вы сюда попали? — спросила она проснувшегося лектора.

— За двойное убийство, — ответил лектор Карелиус.

— Нет, я спрашиваю, что вы здесь делаете?

— Меня обвинили в двойном убийстве, — пояснил Карелиус. — Конечно, я никого не убивал. Это чудовищное недоразумение!

— Во всяком случае, тут вам делать нечего! — сказала женщина. — Если вас обвиняют в убийстве, то идите в отделение, которое ведает убийствами, там и доспите! А здесь мне надо убирать. Ну и безобразие тут натворили! Вы небось тоже принимали участие!

— Боюсь, что да, — признался лектор.

— В корзине для бумаг блевотина! Что за свинство! — возмутилась уборщица. — Каждый день вычищаешь навоз после этих скотов — скорпионов! И почему это полицейские не могут вести себя по-людски? Просто кабак! Помилуй нас боже! Если уж и полиция, и судебные органы позволяют себе такое, то значит наше общество насквозь прогнило! Насквозь, со всеми потрохами!

— Вы не должны делать такие выводы, — сказал лектор Карелиус. — Охотно признаюсь, то, что мы здесь натворили, — это самое отвратительное свинство, и я сожалею, что сам причастен к нему. Но я не могу одобрить того, что вы говорите об обществе и судебных органах. Вы не можете сказать, что все судебное ведомство у нас прогнило, если отдельные единицы из числа полицейских изменили своему долгу. В семье не без урода. Именно то обстоятельство, что у нас не боятся производить чистку публично, является здоровым признаком. Сила демократии именно в том и состоит, что чистка производится при свете белого дня! Свободная критика и свободная пресса являются гарантией того, что общество — здоровое.

— Какое там здоровое, если высшие чины полиции позволяют себе брать взятки и наличными деньгами, и подарками? Только самая малость из всех их проделок просачивается наружу. Или, может быть, вы думаете, что газеты у нас не подкуплены? Разве вы не знаете такую вещь, как объявления? Когда колбасная фабрика Каульмана заплатит за объявление подороже, газеты не упоминают о том, что сосиски начинены тухлым фаршем из конины.

— Но ведь у нас существует свобода слова! — сказал лектор.

— Да, и свобода — совсем не пользоваться этим словом! Разве вы не знаете, что люди, которым принадлежит бумага, имеют право решать, что на ней будет написано?