Страница 82 из 87
И действительно, такой человек, как, например, этот слесарь Степан, и парень в красной косоворотке, и тот с рыжеватой бороденкой, у которого дядья и брательники, пользуясь наступившей волей, бешено наживают копейку, - все они, кому обидная жизнь жмет на сердце, воспримут слова Маркса о своей исторической миссии по переустройству жизни с восторгом, если только объяснить им все это толково и доходчиво. Ведь чувство протеста против существующего строя у них рождается не из головы, не из рациональных источников, как в большинстве случаев у учащейся молодежи, а непосредственно из прямого жизненного опыта, из тяжелого материального положения. И если растолковать им мысль Маркса об активной роли промышленных пролетариев в революции, если вовлечь их во фракции, в партию, то... лучших помощников в совершении террористических актов, чем этот слесарь Степан или парень в красной косоворотке (с их мастеровой смекалкой, привычностью к механизмам, твердой рукой и т.д.), лучших помощников нечего и желать.
С приходом в борьбу именно таких людей, до краев переполненных ненавистью к царю, к полиции, к штрафующей их на каждом шагу администрации, революция, несомненно, приобретет новое качество, и террор станет не только систематическим, но и массовым, с участием не десятков, а сотен активных членов партии. И наступит наконец такой момент, когда самодержавный трон Романовых будет смыт в небытие!
Его вывели во двор Шлиссельбургской крепости в пятом часу утра, когда первые разводы робкого пепельного рассвета уже теплились над неровной линией крепостной стены. Солнца еще не было видно, но его далекий восход ощущался даже здесь, на дне холодного каменного мешка, образованного низкими мрачными зданиями с решетчатыми окнами и высокой кирпичной кладкой.
Саша поднял голову. Светлело с каждым мгновением все сильнее и сильнее. Между квадратными трубами тюремного каземата плыли быстрые утренние облака, и некоторые из них, самые высокие и светлые, уже ловили первые лучи восходящего солнца и, гонимые ветром, выносили из поля зрения, за башни крепости, это летучее и прекрасное видение начала нового дня.
Глядя на облака и на синие просветы неба, возникающие над головой, будто ранние проталины на весенней и теплой реке, Саша вдруг понял и с оглушительной, разрывающей сердце ясностью ощутил, что этот рассвет - последний в его жизни.
Что-то оборвалось и упало в груди, мягко подломились ноги, но он тут же напрягся и, не обращая больше внимания на соленый привкус во рту и морозное покалывание в пальцах, а следя только за светлеющими облаками, быстро прошел через двор, по выложенной крупными панельными камнями дорожке туда, откуда доносился свежий смолистый запах недавно отесанных и обструганных досок эшафота...
8
Симбирск,
12 мая 1887 года.
Актовый зал классической гимназии.
Володя стоял перед столом экзаменационной комиссии неестественно прямо, бледный и напряженный, как струна.
Уже два дня в городе знали, что старший сын бывшего директора народных училищ действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова повешен в Петербурге за подготовку покушения на царя. Провинциальный Симбирск, еще ни разу в своей короткой истории не переживавший столь необычного события, затаился в немом наблюдении за оставшимися в городе младшими братьями и сестрами казненного. И особо настойчивое любопытство вызывал средний брат, Владимир, сдававший в эти дни в гимназии экзамены на аттестат зрелости. Сорвется или не сорвется? И как теперь будет с золотой медалью, которую ему все прочили? Ведь нельзя же награждать высшим знаком гимназического отличия брата только что повешенного цареубийцы!
Саши нет. Его больше не существует. Его задушили веревкой восьмого мая, в тот самый день, когда он, Володя, сдавал алгебру. Такие же чиновники, как эти члены экзаменационной комиссии, в форменных мундирах и сюртуках, читали ему приговор, вели на эшафот, смотрели, как он задыхается в смертной агонии...
- Ульянов, вы готовы к ответу?
- Да, готов...
Они хотели бы увидеть его растерянным и беспомощным, подавленным горем. Выслуживаясь друг перед другом, а главным образом перед начальством, они хотели бы, наверное, поставить на место младшего брата государственного преступника Ульянова, выставить ему низкую отметку, лишить медали, преградить дорогу в университет.
Нет, он не доставит им этого удовольствия. Он ответит и на этом экзамене лучше всех, как мог бы ответить Саша. Он будет бить их этими синусами и косинусами, этими прилежащими и противолежащими углами. Он добьется пятерки, и никакими переглядываниями и шепотками никто не собьет его, не заставит быть таким, каким он сам быть не хочет.
После ответа, узнав, что комиссия большинством голосов поставила ему пять, Володя быстро вышел из актового зала, спустился по лестнице и выбежал из здания гимназии. На Волгу, скорее на Волгу, подальше от всех этих вздохов, ахов и соболезнований.
Завтра, тринадцатого мая, последний письменный экзамен, греческий язык, нужно было бы еще раз перелистать грамматику, но он сделает это потом, ночью, когда в доме все лягут, а сейчас - на Волгу, бегом на Волгу, как любил это всегда делать после экзаменов Саша. Только там, на безлюдных склонах крутого волжского берега, когда тебя никто не видит и не слышит, можно наконец сбросить с души и сердца эту оцепенелую маску собранности и непроницаемости и целиком отдаться тому слепому и безысходному отчаянию, которое охватило его утром десятого мая, когда почтальон принес на Московскую улицу экстренный выпуск «Симбирских губернских ведомостей» с правительственным сообщением о приведении в исполнение приговора над осужденными по делу 1 марта 1887 года к смертной казни через повешение Генераловым, Андреюшкиным, Осипановым, Шевыревым и Ульяновым.
Деревянные тротуары прогибались под его быстрыми шагами, пугливо оглядывались вслед ему прохожие, которые почти все знали его (городок-то был маленький, все высшие чиновники с чадами и домочадцами у обывателей на виду), а он шел стремительно и твердо, не оборачиваясь, прямо и гордо, подняв голову, мимо заборов и афишных столбов, на которых висели правительственные сообщения о казни его брата.
И только когда упали перед ним вниз с косогора к речному берегу густые зеленые сады, когда открылась в обе стороны вправо и влево широкая панорама Волги и Заволжья, он остановился и, обессиленно опустившись на первый попавшийся камень, разом и до конца отпустил все рычаги и пружины, сдерживавшие его действительное внутреннее состояние.
И уже чувствовал он, семнадцатилетний юноша Володя Ульянов - первый ученик, умница, золотая голова, человек с твердым и настойчивым характером, но все-таки, несмотря на все это, все еще юноша, мальчик, на полудетские плечи которого легли одно за другим и смерть отца, и казнь старшего брата, - уже чувствовал Володя Ульянов приближение облегчающих душу слез и готов был пролить эти слабые и горькие слезы, как вдруг неожиданно и внезапно, словно эхо лопнувшей вдалеке струны, родился у него за спиной и стал приближаться, шириться отчетливый и раскатистый металлический звук, превращаясь постепенно в густой и протяжный перезвон колоколов.
Был обычный час службы, звонили почти все симбирские монастыри и церквушки, выделялись басовитые голоса соборов, созывавшие прихожан под спасительные слова духовных пастырей, - все было знакомо, привычно, обыденно, но для Володи этот незримо подкравшийся и траурно ударивший над головой перезвон вдруг с неожиданной яркостью соединился с его обостренно подавленным настроением, с его отчаянием, с пронзительной близостью неудержимых и горьких слез, и все это вместе, образовав одно нестерпимо пронзительное целое, вдруг поразило его в неизмеримые сердечные и душевные глубины, запечатлелось в чувственном напряжении сознания отчетливо и невытравимо.
Словно подброшенный неведомой силой, он рывком поднялся с места.