Страница 7 из 186
Я почти совсем остановился на «Карамазовых». Сложность работы меня не пугает. Я не могу еще найтись в следующем: Ивана некому играть, кроме Качалова. Совсем некому, И тогда невозможно будет составление текущего репертуара с «Гамлетом». И второе — кто Алеша? Думаю сделать опыт с Готовцевым. В первой же половине августа.
Вообще нам надо как можно скорее делать актеров из Болеславского и Готовцева, хотя бы для таких ролей, как любовник у Гамсуна, Иван Карамазов и т. п. Поэтому Левку непременно должен играть Болеславский, и Готовцеву надо дать большую роль, не трудную, не костюмную. Алеша может оказаться для него тем же, чем оказался Беляев для Болеславского.
Но кто — Иван Карамазов?
Толкает меня на «Карамазовых» еще то обстоятельство, что до разрешения Зосимы все равно мы не доживем[11], а постановку {16} романов на сцене могут легко перехватить: вон Кугель уже рекомендовал это в целой статье[12].
Гамсуна я распределяю не совсем так, как Вы.
Певицу должна прекрасно сыграть Германова, но эта роль по всем правам принадлежит Книппер. И на этой роли я еще мог бы поработать с ней, добиться чего-нибудь в «переживаниях», хотя это будет значить добиваться того, что у Германовой вышло бы само собой — в смысле эффектности и тонкости психологии. И все-таки эта роль принадлежит Книппер.
Не знаю, кто любовник? Вот этого-то актера и нет у нас. Болеславскому я рискнул бы дать.
Набоб — Леонидов. А Вишневский — музыкант (блестящая роль). А старик Гиле, муж, — конечно, Грибунин[13].
Сейчас получил письмо, что Гамсун прислал новый перевод, с Ганзеном порвал сношения, но переделывать пьесу не имеет времени, предоставляя мне купюры, какие я найду нужными…[14]
Наконец, Найденов. Он кончает пьесу. На днях я с ним буду видеться[15].
Андреев кончит пьесу в августе, но это будет трагедия. «Океан»?[16]
238. И. М. Москвину[17]
Конец июля 1910 г. Ялта
Дорогой мой Иван Михайлович!
Сейчас послал Вам телеграмму. Если бы была малейшая возможность, я бы не вызывал Вас. Но, по моему плану, 2 августа утром уже репетиция «Мизерере», а нельзя ее вести без Вас, потому что я даю Вам с Лужским 2, 3 и 4 августа, чтобы Вы показали мне хотя бы только две картины, если нельзя больше[18]. И потом мы должны окончательно решить распределение ролей и необходимые замены с таким расчетом, что если «Гамлет» задержится, то мы 30 сентября откроем сезон «Мизерере». Это может быть не только необходимо, но даже хорошо. Я перечел пьесу, очень много думал и кончил тем, что все {17} опасения насчет «общественного негодования» вышвырнул за окошко. Эти опасения — результат усталой мысли, трусливого отношения к жизни, поворота в сторону октябризма и т. д. Это только еще одна ступень в той отсталости от жизни и ее «боевых» нот, по которой мы идем в последнее время. С этим надо кончить решительно и очень энергично, а то мы «Месяцами в деревне» да «Мудрецами» окончательно уйдем от нашей дороги свободного и художественного театра, от той дороги, где были «Штокман», «На дне», «Мещане» и т. д.
Юшкевич нарисовал эпидемию самоубийства молодежи, которой «нечем жить». Это ужасное, страшное явление современности. Юшкевич отнесся к нему как поэт, а не моралист. А потом пусть общество ужасается, волнуется, ищет причин и лекарств этого явления. Если бояться этих явлений, то нельзя ставить и «Разбойников» Шиллера, потому что скажут: Художественный театр зовет молодежь к разбою. Да и «Грозу» нельзя ставить, потому что там оправдание самоубийства Катерины. Или все это можно ставить, но так, чтобы все видели, что это «нарочно», и не волновались.
Боязнь жизни появляется от усталости. Утомленный человек бежит от всего, что бьет по нервам. Такое переутомление переживают и столичная публика, и деятели Художественного театра, и поправевшая молодежь, и «слуги публики». Но есть в обществе живые, бодрые, боевые силы, не боящиеся смотреть в глаза ужасу. И руководители театра, претендующего на передовую роль, не имеют права накладывать на его задачи печать своего утомления.
Я получил письмо от Константина Сергеевича с опасениями насчет «Мизерере». Его писал человек вконец переутомленный. Как же можно доверяться в идейном направлении репертуара такому утомленному духу?!
А можно ли доверяться Алексею Александровичу[19] — такому убежденному октябристу?
А могу ли я слушать Вишневского, такого убежденного «слугу успеха»?
Разве Вы не чувствуете, до чего мы отстали от тех, кто идет впереди? От тех, кто, в сущности, и создал нам нашу славу?
{18} Я боюсь, что останусь одинок в своей смелости. Конечно, нас будут много ругать, Яблоновский будет писать истерические статьи, люди с усыпленной совестью будут вопить, что их тревожат. Но это надо встретить мужественно. Иначе, когда — очень скоро — наступят боевые дни, мы будем бежать на запятках.
Вот с какими мыслями я подхожу к «Мизерере». И надеюсь увлечь этим нашу молодежь.
Но план остается прежним: 1) «Гамлет», 2) «Мизерере». Если же «Гамлет» будет угрожать открытием сезона позднее 7 – 8 октября, то было бы преступлением перед театром ждать, когда Качалов поймет Крэга[20].
В том же письме Константин Сергеевич пишет: «Надо отложить из дивиденда много денег на убытки предстоящего сезона».
Вот коммерческое предложение, которое никого не обрадует! И которое может быть продиктовано тоже очень усталым духом.
И диви бы ради каких-нибудь определенных художественных целей! Диви бы ради ясно определившихся новых путей, что ли! Но ведь этого нет. Константин Сергеевич пишет, что его единственно что интересует в этом сезоне, — это маленькие пьески с сотрудниками, которые Марджанов будет ставить в кабаре[21]. Вот так спасибо! Дорогое удовольствие.
Видя все это, я свел работу Константина Сергеевича на предстоящий сезон до minimum’а: «Гамлет», старые роли, чужие генеральные (то есть пьес, нами поставленных), роль в «Провинциалке» и постановка Тургеневского спектакля к великому посту. Больше ничего. Все остальное берусь исполнить я, с помощью Вас, Лужского и Марджанова. Но уже прошу его не мешать[22].
У меня два плана. Еще три-четыре дня, и я их разработаю окончательно, то есть во всех деталях. И предложу их Правлению в первых числах августа, 2‑го хоть числа, вечером, что ли. Выбор того или другого зависит, во-первых, от прочтения пьесы Гамсуна в новом переводе, а во-вторых, от соображений Правления. Но и тот и другой должны обеспечить нам безубыточный сезон.
{19} Благодаря майскому отдыху и Карлсбаду, а также благодаря тому, что я совсем не занимался своими личными делами, я очень отдохнул и подставляю свои плечи всей тяжести предстоящего сезона и не только не боюсь его, но даже предчувствую, что он будет отличный.
До свидания.
Привет Любови Васильевне.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
239. В. В. Лужскому[23]
Август (между 4 и 8) 1910 г. Москва
Дорогой Василий Васильевич!
Я бросился в открытое море. Открываем сезон «Братьями Карамазовыми». Два вечера.
Без Вас, как Вы знаете, я не могу.
Нужны мне: 1) для постановки двух самых больших сцен — в «Мокром» и «Суд» и 2) для помощи по мизансцене и планировке, где Вы такой мастер. Это последнее, впрочем, только в первое время, когда художники лепят макеты. Потому что позднее Вы уйдете в «Мизерере».
Впрочем, Вы сами скажете, что Вы возьмете на себя в «Карамазовых» как режиссер. Но «Мокрое» и «Суд» — определенно Вы.
Москвин будет помогать мне с актерами и, вероятно, будет в спектакле чтецом[24].
Я несколько раз звонил в Иваньково по телефону, но не дозвонился.
Нужен Симов. Не для того, чтобы писать. На это не будет времени. Хотя хорошо, если он возьмет на себя несколько картин. Но главное — он нужен для фантазии по рисункам и макетам. Примерно на август. В воскресенье, 8‑го, в 12 часов начинаются работы. Задания художникам будут идти параллельно с чтением, и купюрами, и беседами. Тут же будет стол художников, где они сейчас же будут рисовать, а молодые помощники лепить макеты. За этими столами Вы особенно мастер. {20} Симов нужен, чтоб рисовать и следить за макетами. Как это будет вознаграждено, то есть в какой форме, — не представляю еще себе. Но ведь об этом не будет споров.