Страница 55 из 186
{224} 350. Н. А. Румянцеву[434]
1917 – 1918 гг. Москва
Дорогой Николай Александрович!
Я верю в Ваше хорошее ко мне отношение; кроме того, я ценю в Вас человека, который может быть в театре полезен в высокой степени. И по тому и по другому мне трудно теперь.
Наша последняя беседа — как она ни была случайна — произвела на меня удручающее впечатление. Я все не могу отделаться от него.
От Вас — ах, от Вас! — повеяло «симовщиной» в понятном Вам смысле. Вся та же театральная чепуха, бездеятельная болтовня, критика, которая всегда тем легче, чем меньше дела, умывание рук не от невозможности добиваться чего-нибудь, а оттого, что критиковать и умывать руки легче, чем делать. И потом — так приятно чувствовать себя критикующим за стаканчиком чаю, кажешься себе таким могущественным, всезнающим и всеспособным! И такое приятное самочувствие — даром, без всякой ответственности! В сложном театральном деле, где ничто не абсолютно, где рядом с самым прекрасным любой вкус немедленно может указывать отрицательное, — в особенности приятно занимать место безответственной переборки всех недостатков.
Все, что Вы говорили мне — уже в 4‑й раз! — о Вашем самочувствии, не выдерживает ни малейшей критики. Вам предоставлялись все пути к самым великолепным самочувствиям. Очевидно, источник их не во мне, не в Станиславском, ни в ком из нас, а около Вас лично.
После всего, что я делал для Вашего самочувствия, я считаю безнадежным убеждать Вас вновь. Так же, как когда-то и Симова, и многих других. Вас просто временами тянет вон, надоедает одно место. Остается для меня терпеливо ждать, когда эта полоса пройдет и Вы опять будете тем, достойным всякого уважения работником, каким бываете, всегда можете быть.
И пишу я Вам сейчас не для того, чтобы — паки и паки говорить о том, почему Вы чувствуете себя плохо в театре, а чтобы уговориться о Ваших обязанностях.
{225} Вы свели их до такого minimum’а, с которым мириться нельзя. Это слишком отзывается на деле. Мне хотелось бы установить настолько точно, чтобы Вы чувствовали, где и когда Вы далеки от исполнения Ваших прямых дел. Раз Вы будете помнить свои обязанности. Вы их не будете бросать, — за это я спокоен. Если Вы их забываете, то надо только Вам напоминать.
Ваши обязанности так широки, что трудно их свести до нескольких пунктов. Надо пройти мысленно по всему театру, исключая только актерски-художественную часть.
Пойдемте же по театру.
Товарищество. Организация его. Пусть основы его зависят от двух учредителей, а согласие — от членов товарищества. Но оформить его, вести все переговоры и т. д. — дело Ваше. Как это было с Вормсом[435].
Вы, конечно, скажете, что я взял на себя. Вот тут-то и беда. Видя равнодушие и бездеятельность, — по крайней мере неохоту делать, — я то и дело беру на себя.
Вспомните, как шло дело с Вормсом, и Вам станет совершенно ясно, как Вы правильно понимали Вашу обязанность.
И вся канцелярская часть в этой области!
И не дожидаясь от меня указаний! А по собственной инициативе, запрашивая меня!..
Имущество театра и арендованные помещения.
Я не могу добиться готового, расцененного инвентаря. Чье это дело? А оно очень не маленькое.
Как в организации юридической, так и в этом у Вас должны быть помощники, исполнители, но руководить ими и доводить до своевременного исполнения — дело Ваше.
Только копнуть в этой области — какие возможности открываются для упорядочения и использования! Но надо это делать, надо считать это в числе постоянных дел на своем столе, не ограничиваясь самыми ближайшими текущими.
Работы по театру.
Проверьте себя добросовестно и Вы увидите, что Вы то и дело жалуетесь то на Николая Григорьевича[436], то на Полунина [одно слово неразборчиво], то на Ивана Ивановича[437], то на полковника[438], а я всегда думаю при этом, что Вы жалуетесь на {226} какого-то второго самого себя. Так как от Вас зависит завести такие порядки и такие усовершенствования, какие нужны. И не только завести однажды, что Вы и делали, а заведя, продолжать усовершенствовать.
Кто виноват, если поделки плохи или не таковы, как нужно? Или если перевозки портят вещи? Или если сцена перегружена?
По тому или другому толчку с моей стороны или по собственной Вашей инициативе в полосе Вашего рабочего настроения, — Вы все это отлично регулировали. Но затем ставили точку на такое долгое время, когда дело покрывается плесенью…
351. К. С. Станиславскому[439]
21 мая 1918 г. Москва
21 мая 1918 г.
Дорогой Константин Сергеевич!
Все, занятые сейчас в театре на репетициях или заседаниях, шлют Вам поздравление с днем ангела, самые горячие пожелания поскорее ликвидировать Ваши недомогания и счастья в дальнейшем.
Все крепко жмем Вам руку. Привет домашним с именинником.
Вл. Немирович-Данченко
352. М. А. Дурасовой[440]
18 сентября 1918 г. Москва
18 сент. 1918 г.
Многоуважаемая Марья Александровна!
Позвольте выразить самое искреннее сожаление, что судьба отняла у Вас возможность участвовать в первом представлении «Сверчка» на Театре[441]. Хотя, вероятно, Софья Владимировна играет отлично, притом же Театр обязан ей тем, что спектакль не отменяется, — но у меня образ Малютки так неразрывно связан с тем трепетным, деликатным и благородным {227} образом, который дали Вы, что не могу удержаться от этих строк[442].
Жму Вашу руку и желаю скорейшего выздоровления.
Вл. Немирович-Данченко
353. Е. Б. Вахтангову[443]
25 января 1919 г. Москва
25 янв. 1919 г.
Многоуважаемый Евгений Багратионович! Ваше письмо явилось для меня довольно неожиданным и потому тем более взволновало меня. Я так привык к тому, чтобы высказываться до дна в очень маленьких аудиториях; к тому, что по-настоящему слушают меня немногие, а для многих я часто являюсь сюрпризом; и потом на репетициях «Росмерсхольма»[444] я развертывался всего перед двумя-тремя — что считал эти репетиции канувшими в область, откуда нет воспоминаний. Но Вы в двух строках так точно резюмировали, или вернее — тезисировали мои уроки, что, видимо, я тогда раскрывался не впустую. И, зная Вас и Вашу деятельность, я уверен, что лучшее из сказанного мною хорошо вырастится Вами. Остается мне только пожелать Вам здоровья и еще здоровья!
Крепко жму Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
354. В. П. Шкаферу[445]
6 февраля 1919 г. Москва
6 февраля 1919 г.
Многоуважаемый
Василий Петрович!
Что за недоразумение?
Я и Лужский вот уже вторую неделю ждем, когда нас позовут на заседание по распределению ролей и вообще работ «Снегурочки»…[446]
{228} Мы ждем, и вдруг эта бумага, которой нам «предлагают приступить» и т. д.
Мы ждем, когда нас позовут на заседание Художественной комиссии или Режиссерской коллегии, словом, органа, распределяющего роли и работы.
Я только просил сообщить за два дня. Первые беседы я и Лужский провели вдвоем, а дальше он пойдет один. При нас помощник — Понс.
Жму Вам руку
Вл. И. Немирович-Данченко
355. Е. К. Малиновской[447]
26 марта 1919 г. Москва
26 марта
Глубокоуважаемая и дорогая
Елена Константиновна!
Я так много раз выражал Вам самую искреннюю преданность, и мою лично и всех тех моих товарищей по Художественному театру, кто Вас хоть немного узнал, что Вы должны понять, как трудно мне писать это письмо: трудно мне отказываться помочь Вам как раз тогда, когда я Вам особенно нужен[448].
Но другого выхода нет! Мои товарищи Вам убедительно объяснили, в чем дело. Им легче говорить обо мне, чем мне о самом себе. Однако стало до разительности очевидно, что давно не чувствовалась так остро необходимость во мне в Художественном театре, как именно теперь. Вдвойне: и потому, что теперь особенно необходимо оберечь искусство от развала, и потому, что в самом Художественном театре происходят реформы, волнительные и обнадеживающие.