Страница 40 из 186
Да?
Жму Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
318. Труппе МХТ[308]
1915 – 1917 гг.
Участие в синематографических снимках перешло среди наших в какую-то вакханалию.
Синематографические рекламы с участием «артистов Московского Художественного театра» пестрят на стенах всех городов России. Причем среди этих артистов часто попадаются имена, еще мало известные даже в стенах нашего театра.
Это, разумеется, заставляет искать средства, как оградить имя «артиста МХТ» от бесправного пользования им.
Но не в этом главная забота руководителей нашего театра.
Настоящая художественная беда в том, что люди, едва начавшие разбираться в задачах искусства и не успевшие еще охватить его ни технически, ни духовно, только-только ступившие на порог той области, куда устремляются их вера и их чаяния, неспособные еще самостоятельно приготовить даже второстепенную роль, а часто просто «птенцы сценического дела», почему-то считают себя вправе выступать на экране в качестве созревших артистов. И весь ужас в том, что они, сами того не замечая, теряют чувство самокритики и развивают в себе легкомысленное отношение к делу, переходящее в пошляческую смелость.
Глубоко, катастрофически заблуждаются те, кто думает, что эта работа помогает свободе на сцене, раскрывает темперамент и т. п. Тогда как это налагает общую печать небрежности и заглушает в корне те ростки искусства, которые только появились в их душах. Что может получиться от старания распластать грубыми руками едва раскрывшийся бутон для того, чтобы придать ему вид созревшего цветка?
Мало этого. Самая техника синематографического ремесла действует изнурительно. Молодые люди легкомысленно не понимают {160} этого и не замечают, что, служа этому ремеслу, они отнимают силы и сосредоточенность от своего главного дела. Я очень подозреваю, что именно от этого игра молодых актеров часто носит на себе печать преждевременного утомления или что те, от которых мы ждем движения вперед, не проявляют его по той же причине.
Шарлатанам, вовлекающим в это занятие наши молодые сценические силы, конечно, все равно. В огромном большинстве эти люди ничего не смыслят в искусстве; им надо только для своих коммерческих целей сорвать от молодых сил их возможности. А если приобретают при том же за дешевую цену имя Художественного театра для рекламы, то чего же им больше ждать.
Всмотритесь внимательно в личности и побуждения тех, кто Вас в это дело вовлекает, и Вы легко поймете всю угнетающую правду того, что я говорю.
Я редко смотрю испошленное ремесло синематографа, которое, однако, могло бы быть в высокой степени полезным. Но когда я вижу, как на экране подделываются под готовых артистов и ломаются в грубых штампах в святом неведении молодые люди, о которых заботятся в Художественном театре, как они участвуют в произведениях, которые своей пошлостью развращают вкус и калечат артистическую психику, меня охватывает злая досада на то, что здесь с таким вниманием и с такой осторожностью относятся к каждому их шагу на сцене.
Обыкновенно оправдываются нуждой, дороговизной жизни.
Пусть каждый пошлет вопрос в лучшую часть своей души, поищет ответа в своей совести, оправдывает ли даже нужда преступление перед искусством, служение которому равносильно служению богу.
Разумеется, мы не станем бороться с этим явлением путем денежных давлений, но не можем не отличать тех, которые берегут свои силы для настоящего искусства, от тех, кто треплет и развращает их.
Вл. Немирович-Данченко
{161} 319. О. Л. Книппер-Чеховой[309]
16 марта 1916 г. Москва
16 марта 1916 г.
Дорогая Ольга Леонардовна!
Мне сообщают о том, что Вы считаете себя обиженной: новое распределение ролей в «Дяде Ване» явилось для Вас будто бы неожиданностью[310].
Если это действительно так, то готов принести Вам свои извинения. Я сам нахожу, что это было бы с моей стороны, по малой мере, неделикатно относительно Вас. Говорю «было бы», потому что из разговоров с Василием Васильевичем[311] у меня создалось определенное впечатление, что новая раздача всех ролей, о которой много говорилось между членами Совета, Вам была известна. Мне это самому было необходимо, и я сам относился осторожно к этому.
Стало быть, или я не так понял Василия Васильевича, или Вы запамятовали Ваш вопрос, обращенный к нему: «Правда ли, что при возобновлении “Дяди Вани” хотят все роли раздать заново?» и его ответ: «Да, правда».
Во всяком случае, мне очень неприятно, если Вам показалось мое отношение к Вам небрежным. Более чем когда-нибудь я этого не хотел!
Вы должны понять всю трудность роли руководителя театра, если смотреть на театр как на учреждение, а не как на группу актеров. Нашему делу 18 лет, т. е. оно уже находится на самой опасной грани ложного понимания традиций. Если есть возможность удержать Художественный театр от судьбы Малого театра, то это должен сделать руководитель. Чего нельзя было требовать от Пчельникова или Черневского, того потребуют от Немировича и Станиславского. Но нелегко сохранять учреждение свежим и свободным. Для этого приходится подавлять много личных чувств.
И, понимая и чувствуя это, я особенно хотел бы, чтобы Вы не считали меня небрежным по отношению к Вам.
И как раз в последнее время! Когда я особенно внимательно занят исканием для Вас новых и новых работ.
Ваш В. Немирович-Данченко
{162} 320. В. Ф. Грибунину[312]
Март 1916 г. Москва
Дорогой Владимир Федорович!
Я вполне понимаю Ваши чувства, раз Вы так мечтали играть самого дядю Ваню[313].
Но посмотрите на это не с точки зрения личных чувств, а с точки зрения общего дела.
Ну как же при таких условиях держать театр на достойной высоте? Я понимаю эти чувства, но разве не они именно тянут всякое дело книзу? Ведь и мы начинаем идти по такой дороге, когда почти нет пьесы, чтоб не приходилось бороться за наилучший ансамбль. Вот‑вот та самая дорога, которая все театры приводит к разрухе.
Я же не злоупотребляю до педантизма, я настаиваю только в тех случаях, какие считаю важными.
Вы слышали, чего надо ждать от этого возобновления «Дяди Вани». Тут потребуется такая борьба, на которую может не хватить сил даже у меня. Может быть, самая тяжелая борьба падает именно на меня. Выдержу ли я? Я говорил, кажется, энергично, но, очевидно, еще не достаточно убедительно для Вас. Враждебное отношение к такому возобновлению встретится во всех углах, где засел консерватизм. И в публике, и в самом театре. Тут поднимутся все домовые, чтоб не пускать свежего воздуха. И какие сильные!
Я исхожу из принципа, что люди могут стариться, но искусство — нет. Если в нашем театре искусство сильнее людей, я готов принять на себя защиту искусства и борьбу с людьми. Все меня будут называть сухим, а многие и убийцей каких-то сентиментальных традиций. Пускай! 18 лет назад наш театр встал против ложно понимаемых традиций, а когда у нас завелись свои, то мы занюнили. Я готов бороться. Но мне нужна уверенность в победе. Если же по пути борьбы я буду сталкиваться еще с чувствами, в данном случае особенно неуместными, если я просто буду биться лбом об стену, так зачем же мне бороться? Нет такого театра, каким наш должен быть — и не надо! Так и распишемся, что мы были сильны своими взглядами, пока это нам подходило, а когда нам это стало {163} неудобно, так мы и отказались от наших коренных убеждений! Прежде у меня был сильный союзник — Константин Сергеевич. А теперь он, увлеченный маленьким театром[314], совершенно равнодушен к большому. Точка в точку, как в свое время Ленский, увлеченный Уховыми и Нечаевыми, не желал ничего делать для Малого театра. Когда же его позвали управлять Малым театром, он тотчас же потребовал полного ансамбля, и эти же премьеры его съели! За то, что он в некоторых частях предпочитал молодых.
Я хочу биться за то, чтоб не повторились ошибки Малого театра. Мы находимся на самом рубеже этих дорожек вверх и вниз, я хочу повести театр вверх. И нужна новая борьба.