Страница 77 из 143
Екатерина Николаевна благодарит за поклон и шлет его от себя Вам и Антону.
149. В. В. Лужскому[762]
23 июля 1903 г. Усадьба Нескучное
Дорогой Василий Васильевич!
Получил Ваше письмо, благодарю за подробные сведения. Приготовил Якову Ивановичу полный список, но не мог {332} сделать точного указания гримов, так как большинство их по рисункам, которые у меня. Думаю, — не поможет ли ему заблаговременно Окулов, — по крайней мере передаст ему некоторые рисунки, например чужеземцев. Когда будете в театре, скажите Окулову[763]…
Опасаюсь следующих вещей: первое, и больше всего, — что Симов задержит! Эта мысль убивает меня[764]. Второе, — что статисты к августу если и подберутся в числе, — то лядащие. А начнут подходить хорошие только в сентябре, когда уже пьеса должна быть вся на рельсах. Не помню, писал ли я Вам (если нет, — сделайте, пожалуйста). Вызовите Жарова[765] и скажите ему, чтоб он приготовил человек 15 великолепных фигур. Мы их отправим на наш счет в баню (под режиссерством, например, Александра Леонидовича Вишневского) и дадим им хорошее трико и прочее, дабы они изображали великолепных цезарианских рабов. Вообще, думаю, что жаровцам надо платить не одинаково, а смотря по ответственности их ролей. Это их взвинтит.
Далее опасаюсь Пироне[766]… Окулов пишет, что он ничего не показывает.
Меньше всего боюсь за актеров, хотя чувствую, что с Константином Сергеевичем могут повториться истории «Столпов». Но когда мы разбирались в первой сцене, он был так чудесно послушен, что и этого боюсь не очень. Притом же тон у меня за время работы вырабатывается слишком уверенный.
О репертуаре после «Цезаря» думаю, и довольно много. Говоря Вам как директору, стало быть, секретно, я уже писал с неделю назад Морозову (Константина Сергеевича адреса не знаю), а теперь пишу и Вам, чтоб подумали об «Иванове» и возобновлении «Чайки». Написал бы Горькому, но и его адреса не знаю. А там остаются только «Росмерсхольм» и «Эллида», причем последняя не удобна, так как требует четырех декораций. Ну, и «Потонувший колокол». Лучше всего, кажется, «Иванов».
Что думаете о Бруте — это великолепно и очень меня порадовало[767]. Надеюсь, что Вам не трудно будет воспользоваться многим из моих замыслов… Чем больше я работаю, тем {333} больше вижу, что роли далеко не так неблагодарны, как это казалось актерам по первому чтению. Напротив. Я только что окончил все — до Сената — и нахожу множество превосходных моментов у Брута, Порции, Лигария, Децима, Кассия и в особенности у Цезаря. Какая это удивительная роль! Я еще не подошел к Антонию вплотную, но до его сцен, — если бы я был актером на все руки, — я бы взял Цезаря.
До сих пор я работал много и с аппетитом. Завтра делаю второй перерыв на три дня, а то голова чумеет. Самого меня моя мизансцена очень удовлетворяет — веду просто, глубоко и сильно. Обстановка — только по мере надобности. Ее и без того так много! Скажу Вам, уже совершенно по секрету, что мизансцена, которую мне дал (как свое мнение о постановке) Константин Сергеевич, поразительно слаба. Какая-то худосочная. Все выжимает старые, избитые свои приемы и совсем не видит истинной глубины и красоты. Впрочем, заглядывал в заседание Сената — там, кажется, много хорошего. Больше всего я доволен у себя картиной у Цезаря, может быть, потому, что влюблен в эту фигуру. Если Качалов верит мне хоть сколько-нибудь, то он сделает себе репутацию на этой роли или подарит хорошую репутацию Леонидову[768].
Брут может быть обаятелен, но он весь — в личных качествах актеров Если актер носит в себе душевную мягкость и чистоту, деликатность, тонкость чувств человека головой выше своей эпохи, — то роль будет чудесная. Кажется, удалось мне устроиться и с монологами Брута и с заговорщиками[769]…
Вообще я пишу мизансцену, как целый трактат. Тут самая полная психология и беспрестанные выдержки из истории.
Я приеду, конечно, только с «Форумом» включительно. «Битвы» не привезу[770]. Для этого уеду раза два, дня на два.
Кстати. Я буду работать в театре (и со школой) утро и вечер, но буду иметь один полный день без репетиций. Иначе я не буду годен ни к черту даже для репетиций. Я говорю о времени до открытия сезона.
А вот Вам и начало.
5‑го в 12 часов мне нужны Бурджалов, Тихомиров, Александров, Андреев и, конечно, Вы. Ни с кем из монтировочной части я разговаривать не буду ни единого слова и даже {334} не приму ни Геннерта, ни Кириллова[771], ни Григорьевой, ни Симова. Нам надо распределить все выходные роли, без которых нельзя начинать, и столковаться в порядке работы.
6‑го в 12 час. Весь народ и все присутствующие актеры.
6‑го в 7 час. То же.
7‑го в 12 час. Беседы и проверки сделанного с заведующими отдельными частями. Установка сцены 1 акта.
7‑го в 7 час. Весь народ (репетиция).
8‑го в 12 час. Беседы и проверки сделанного с заведующими отдельными частями.
8‑го в 7 час. Весь народ (репетиция).
9‑го я свободен. Говорю с учениками и проч. и проч.
9‑го вечером в 7 час. Репетиция народа, без меня.
10‑го утром в 12 час. Репетиция народа, без меня (я занят буду с заведующим хозяйственной частью).
10‑го вечером в 7 час. Репетиции народа, со мной.
11‑го хорошо бы вступить и Константину Сергеевичу. Так я предполагаю.
Об экзаменах подумаю и напишу и Вам и в газеты. А теперь меня ждут крестьяне, для которых я хлопочу в Министерстве государственных имуществ, и несколько больных.
Обнимаю Вас и шлю привет от себя и Катерины Николаевны Перетте Александровне и всему Вашему дому.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
В пьесу Гриневской[772] ни одной полусекунды не верю. На именины мои приезжал ко мне Карпов. Написал новую пьесу!!
150. К. С. Станиславскому[773]
25 июля 1903 г. Усадьба Нескучное
25 июля
Дорогой Константин Сергеевич!
Не знаю, где Вы, что делаете, как отдыхаете. Хочется сообщить Вам кое-что из всех моих занятий по «Юлию Цезарю».
{335} Своей работой я очень доволен. Мешает только то, что я вообще утомлен. Приходится делать перерывы. Сейчас у меня второй (и последний) перерыв на три дня, которыми я пользуюсь, чтобы послать Василию Васильевичу распределение репетиций, экзаменов и т. п.[774]. По монтировочным частям продолжал переписываться все время.
При той программе работы, какую я выработал, я надеюсь, что дело пойдет ходко. Прежде всего мне надо освободить себя от мелочной работы с народом. Поэтому: 5‑го я утром и вечером распределяю все занятия и с Бурджаловым, Тихомировым, Александровым и Андреевым, составив план, распределяю все выходные роли. 6‑го утром и вечером ввожу народ в 1‑й акт (154 человека), 7‑го утром и 8‑го утром провожу время с заведующими отдельными частями, а вечера ввожу народ в 1‑й акт и распределяю отдельным актерам по 5 – 6 человек статистов. Надо будет их очень скоро одеть и загримировать и — как в мае во всех углах занимались материалом, так теперь во всех углах будут ломать и учить статистов. 9‑го работают без меня (один день в неделю мне нужно иметь без репетиций). 10‑го опять со мной. А 11‑го начну с персонажами… У меня дерзкая мысль числа 17 – 18 делать генеральную 1‑го акта.
Мизансцена моя — целый трактат. Дай бог (что, однако, непременно необходимо), чтобы я уехал из деревни с мизансценой до Форума включительно. Я еще не приступал к Сенату. До него закончил все. Но я заглядывал уже вперед в Вашу сцену и мне там, в Сенате, многое очень нравится, — на это рассчитываю[775].
Все, что до Сената, сделал очень тщательно и собираюсь многое насильно навязать исполнителям — до того убежденно писал. Между прочим, и с ролью Брута… Знаю, как Вы туго принимаете то, что Вам советуют, и предчувствую много затраты нервов и времени, но надеюсь добиться. Вообразите, я так втянулся в эту роль, что теперь она мне необыкновенно мила. Нахожу Брута удивительно симпатичным образом, знаю его тон, лицо, движения. Кажется, справился даже с монологами. Совсем же влюблен я в роль Цезаря. Великолепная!