Страница 75 из 143
Вот картина вчерашнего спектакля.
Во-первых, пьеса, имеющая огромный успех, шла при театре, занятом далеко меньше чем наполовину. Вряд ли сбор был больше 700 р.
Во-вторых, Грибунина привезли пьяным — он обедал, провожая какого-то приятеля. И хотя играл он хорошо, но все находились под страхом, что он выкинет какую-нибудь штуку. Мало того, он (и это даже похвально) ни за что не хотел выходить играть, его чуть не силой заставили одеваться.
Далее. Баранов совсем не приехал. И Зоба играл Харламов!!
В распределении мелких фигур тоже были кое-какие беспорядки.
Ко всему этому Москвин и Качалов совершенно истощили свой юмор от этой беспрерывной болтовни одних и тех же слов[741]. А Ольга Леонардовна не могла отойти от настроения и желания закончить Лону[742].
Я бы убежал из театра, если бы актеры не попросили меня своим присутствием подтягивать исполнение.
А ведь казалось, — что плохого от перемены «Столпов» на «Дно»!
Вот каковы бывают дела в театре.
Письмецо мое огорчит Вас, но не все же цветы!
А вот Вам и радость. Симов поставил сегодня очаровательную декорацию первого акта «Дяди Вани»[743]. Вот‑вот отсохшие {323} желтые листья уже прозрачного сада упадут, и Вы услышите, как падает каждый листик.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
И потом Симову удалось открыть даль в бок сцены!
144. А. П. Чехову[744]
27 марта 1903 г. Москва
Дорогой Антон Павлович!
Третьего дня играли «Трех сестер» после большого перерыва. Я должен был уехать председательствовать в Кружке (реферат об Андрееве). Но мне стоило больших трудов вырваться из ложи — так приятно, тепло, легко было смотреть на сцену. Сегодня Симов поставил написанную заново декорацию для 1‑го действия «Дяди Вани». Декорация очаровательная. Тот легкий, прозрачный сад поздней осени и та тишина, когда от малейшего ветерка падают отсохшие листья и когда слышно, как сухой листок падает на землю.
И вот опять на меня с такой силой пахнуло духом твоей поэзии, таким родственным моей душе и таким необходимым в жизни нашего театра.
Пиши, Антон Павлович, пожалуйста.
Пиши, пиши.
Твой Вл. Немирович-Данченко
145. В. Ф. Комиссаржевской[745]
Апрель (до 17‑го) 1903 г. Петербург
Многоуважаемая Вера Федоровна!
Благодарю Вас за извещения. Я хотел даже приехать к Вам, но Вы будете так далеко! Досадно, что я не знал о Вашем пребывании в Москве раньше.
Мне очень хотелось поговорить с Вами, поближе узнать… Как бы это выразиться? Ваши художественные намерения, что ли.
Говорят, я принадлежу к мечтателям. Вероятно. Однако к таким, которые довольно упрямо добиваются осуществления {324} своей мечты. Одно из моих, очень давних, мечтаний — Ваше присутствие в труппе Художественного театра. Легкие попытки, которые делались в этом направлении, не привели ни к чему. Но пока я не видел в этих попытках настоящего, энергичного стремления. И сам я не проявлял энергичного стремления. Поговорили о Вас мы, заправители Художественного театра, поговорил с Вами Константин Сергеевич, о чем-то Вы списались, — я даже не знаю точно, о чем, — тем дело и кончилось. Такая вялость в гаком серьезном деле и не могла ни к чему привести. А мечта моя все зрела. Но прежде чем повести это дело решительно, я должен был как следует разобраться в таком событии, как вступление Ваше в наше дело. Я и задумал обсудить это с Вами с глазу на глаз, во всех подробностях, не имея пока ни малейших полномочий от своих товарищей по дирекции театра. Скажу больше — ни Константин Сергеевич, ни Морозов даже понятия не имеют о моих намерениях.
Теперь, я думаю, Вы меня понимаете. Я убежденно считаю Художественный театр единственным в России (а может быть, и не только в России) учреждением, где бьется настоящее, истинное искание художественной правды. Я стараюсь выражаться осторожно, я не говорю, что только у нас процветает искусство, но убежден, что только у нас есть истинное, любовное и бескорыстное стремление к настоящему искусству. Все, что говорят про нас в смысле убивания артистической личности, игнорирования талантов и т. д., — такая ерунда, которую не стоит и опровергать. Ее могут поддерживать или слепцы, или люди, мнящие о себе более того, чем они заслуживают, или артисты с ненасытным честолюбием. Люди, не принадлежащие ни к тем, ни к другим, могут поддерживать эту вздорную молву о нас только по недоразумению. Я могу бесконечным перечнем фактов доказать, что ни в одном театре так не оберегается артистическая личность, как в нашем, — стало быть, нечто диаметрально противоположное слухам о нас. Все дело в понимании артистической личности и в умении отличать истинно художественные стремления от актерской честолюбивой жажды показывания самого себя.
{325} Вы находитесь в исключительном положении, как исключительно одаренная артистка. Вот во мне и трепещет беспрерывная мысль: не может быть, чтобы Вы и Художественный театр не нашли таких общих точек, на которых можно было бы удвоить художественную энергию театра, истинную производительность искусства и Ваш личный вклад в него. Не может быть, чтобы Вы вполне удовлетворялись теми средствами, которыми располагаете для Вашей творческой деятельности. Не может быть, чтобы у такой артистки, как Вы, не было желания принести в жертву часть привилегий Вашего настоящего положения ради усиления лучших целей Вашей артистической личности[746]. Это надо наконец выяснить, — думаю я все время. Если мои предположения справедливы, установить связь будет нетрудно, все остальное второстепенно[747].
Поэтому-то мне и хочется иметь с Вами свидание, большой подробный разговор. Как это сделать?
Теперь я буду в Петербурге до 26 – 27 апреля, потом опять в Москве.
Крепко жму Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
146. О. Л. Книппер-Чеховой[748]
10 июня 1903 г. Рим
Рим, 10 июня
Не писал Вам раньше, потому что делиться путевыми впечатлениями туриста не очень люблю. И кажется, буду гордиться тем, что не купил ни одной «открытки» с местными достопримечательностями. Зато здесь, в Риме, уже заплатил больше 150 фр. за фотографии[749]. Скажу прямо, не помню ни одного нового места, кроме Крыма, которое бы сделало на меня такое громадное, захватывающее и подавляющее впечатление, как Рим. Крым я назвал из чувства добросовестности. Там был общепоэтический подъем духа. Здесь же эти памятники многовековой культуры, это соединение гениальностей, с таким невероятным подъемом поднимавшихся над тленным миром, потрясает все, что есть в тебе человеческого… {326} Надо напрягать усилие, чтоб избегнуть слова «божественное». Я помню, когда стоял у Георгиевского монастыря или на Пиндикюле, то думал все время: «В этой дикой и величавой красоте познаешь бога». Здесь не перестаю думать о человеке, возвышающемся до бога. Какое изумительное богатство на маленькой точке земного шара.
Если удастся дожить, я жду еще таких же впечатлений только в Египте — в новом роде.
Мы с Симовым так зарылись в древность, в статуи, в обломки, в топографию, в снимки, в картины и пр., что больше ни о чем не говорим. Если у него и у меня есть хоть какой-нибудь сценический талант и если у нас хватит времени и сил, то наш «Юлий Цезарь» должен быть прекрасен по постановке.
Между прочим, не приезжай мы сюда, мы прежде всего неимоверно, непростительно и нагло наврали бы — до того не точны материалы, бывшие у нас в руках. Кроме того, горизонты наши были бы узки. Как странно, что для того, чтобы просто даже найти художественные снимки, надо ехать в Рим. Тут для нас на каждом шагу открытия. И чем глубже проникаешься правдою исторического, тем легче воспроизводить ее на сцене. Весь Форум, например, то есть весь макет для сцены на Форуме, навран отчаянно. И мы нашли более интересную, не только верную, точку зрения.
Погода нам благоприятствует. Ни малейшей жары. Даже прохладно. Так что стоять на площади среди руин, обломков, фундаментов, зарисовывать, записывать, искать в книге и расспрашивать великолепного гида — нетрудно. Даже высокоприятно.