Страница 36 из 143
Симов с Геннертом грызутся, но так как Геннерт меня побаивается почему-то, то мне легко руководить ими.
Вчера я успел попасть на 4‑е и 5‑е действия «Ревизора» у Ленского[305]. Театр очень хорошенький, но (как я и прежде говорил) для комедии велик. «Чайку» там было бы невозможно ставить. Зато для «Федора», «Шейлока», «Антигоны» — чудесен.
Играли «Ревизора», как всегда у Ленского, чисто, умно, ровно, но скучно. Вызывали актеров много. Парамонов — никакой городничий, а Васильев — недурной Хлестаков, и Падарин — хороший Осип.
Вчера сговаривался с хозяином известного (лучшего в Москве) хора Васильева, часто участвующего в Большом театре, 20 человек для «Антигоны» — требует 60 р. от спектакля (я давал 50 р.); за стройность, серьезность и аккуратность ручается. Будет готовить двойной состав. Внушает доверие.
Мальчики для «Ганнеле» в одной цене со взрослыми — этого я не ожидал.
С Александром Акимовичем я долго говорил о постановке «Антигоны». Он слишком разошелся, требует чуть не 90 человек (с солистами). Откуда их взять?! И главное, я думаю, что он плохо рассчитал размеры сцены, что между людьми не будет воздуха.
Ладим и это.
Оркестр набирается преимущественно из лучших учеников старших выпусков. Я Вам писал об этом.
8‑го делаю собрание пайщиков. Поставлю вопрос о ценах на места.
Ищу 10 тысяч. Пока не очень удачно.
Делаю с Казанским смету (в 4‑й раз я ею занимаюсь). Утешительная, несмотря на расходы, бесконечно растущие. Если бы мы начали дело с более дорогой труппой, с более дорогим театром и с большей размерами сценой, мы бы не выдержали.
Ходят ко мне актрисы и актеры — гоню в шею.
Неужели занавес делать без Вас?! Ой!
{151} До свиданья, дорогой Константин Сергеевич! Плюньте на все, насколько можете, и отдайтесь растительной жизни. Приезжайте бодрым и здоровым. Привет Марье Петровне.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
58. А. П. Чехову[306]
Начало сентября (до 9‑го) 1898 г. Москва
Дорогой Антон Павлович!
Тебя все еще нет, а «Чайку» я репетирую. Между тем хотелось бы о многом расспросить тебя. Поехал бы сам к тебе, но решительно не имею времени.
Наладили mise en scиne двух первых актов и завтра начинаем их репетировать без ролей.
Сумбатов говорил со мной очень много по поводу «Чайки» и высказывал мнение (которое сообщил, кажется, и тебе), что это именно одна из тех пьес, которые особенно требуют крупных, опытных артистов, а режиссеры не могут спасти ее.
Странное мнение! Я с ним спорил чрезвычайно убежденно. Вот мои доводы (так [как] ты получил доводы Сумбатова, то взвесь и мои).
Во-первых, пьеса была в руках крупных актеров (Давыдов, Сазонов, Варламов, Комиссаржевская, Дюжикова, Аполлонский и т. д.), что же они — сделали успех пьесе? Значит, прецедент не в пользу мнения Сумбатова. Во-вторых, в главных ролях — Нины и Треплева — я всегда предпочту молодость и художественную неиспорченность актеров их опыту и выработанной рутине.
В‑третьих, опытный актер в том смысле, как его понимают, — это непременно актер известного шаблона, хотя бы и яркого, стало быть, ему труднее дать фигуру для публики новую, чем актеру, еще не искусившемуся театральной банальностью.
{152} В‑четвертых, Сумбатов, очевидно, режиссерство понимает только как показывающего mise en scиne, тогда как мы входим в самую глубь тона каждого лица отдельно, и — что еще важнее — всех вместе, общего настроения, что в «Чайке» важнее всего.
Есть только одно лицо, требующее большой сценической опытности и выдержки, — это Дорн. Но поэтому-то я и поручаю эту роль такому удивительному технику-актеру, как сам Алексеев.
Наконец, мне говорят: «нужны талантливые люди». Это меня всегда смешит Как будто я когда-нибудь говорил, что можно ставить спектакли с бездарностями. Говорить о том, что актер должен быть талантлив, все равно, что пианист должен иметь руки. И для чего же я из 7 выпусков своих учеников выбрал только 8 человек (из 70), а Алексеев из 10‑летнего существования своего кружка — только 6 человек.
Ну, да на это смешно возражать.
В конце концов жду тебя, и все… (как говорит Сорин)[307].
Вот наше распределение ролей.
Аркадина — О. Л. Книппер (единственная моя ученица, окончившая с высшей наградой, с чем за все время существования училища кончила только Лешковская). Очень элегантная, талантливая и образованная барышня, лет, однако, 28.
Треплев — Мейерхольд (окончивший с высшей наградой. Таких за все это время было только двое. Другой — Москвин — играет у нас царя Федора).
Нина — Роксанова. Маленькая Дузе, как ее назвал Ив. Ив. Иванов. Окончила в прошлом году и сразу попала в Вильно к Незлобину и оттуда к Соловцову на 250 р. в месяц. Молодая, очень нервная актриса.
Дорн — Станиславский.
Сорин — Калужский — первый актер труппы Алексеева.
Шамраев — Вишневский, провинциальный актер, бросивший для нас ангажемент в Нижнем на первые роли и 500 р. жалованья. Он, кстати, был в твоей же гимназии.
Маша — пока слабо[308]. Вероятно, заменю ее другою.
Полина Андреевна — Раевская, недурно.
{153} Тригорин — очень даровитый провинциальный актер, которому я внушаю играть меня, только без моих бак[309].
До свиданья. Жду весточки.
Mise en scиne первого акта очень смелая[310]. Мне важно знать твое мнение.
Твой Вл. Немирович-Данченко
От 3 до 4 я всегда в училище.
59. К. С. Станиславскому
Товарищество
для учреждения в Москве общедоступного театра[311]
12 сентября 1898 г. Москва
Сентябрь 12 дня, 1898 г.
Можете себе представить, дорогой Константин Сергеевич, — так рвут меня на клочья, что не нахожу вот уже дня четыре часа для письма к Вам. В 9 час. я встаю, в 10 завтракаю и пью кофе, в 10 1/2 выхожу из дому и от этого часа до 11 часов вечера не знаю секунды отдыха. Но не тоскую, так как работать весело.
Сообщу Вам вкратце все новости.
Это письмо — последнее. Ввиду деревенских почтовых сообщений, Вы не получили бы, если бы я через несколько дней еще написал.
Буду сообщать вразбивку, не посетуйте.
Этот бланк — незаконный, в полиции объяснили, что для такой фирмы нам нужен утвержденный правительством устав (что требует по крайней мере 1/2 года). И под этой фирмой театр не разрешат. Какую мы изберем — еще не знаю. Но это не к спеху и не беда. Выдумаем что-нибудь.
Сейчас получил от Вас «Яузу» и принимаюсь за нее с душевным трепетом[312].
Что мы делали? Au fond[313] очень мало.
Наладили три действия «Чайки», но… результаты не чересчур утешительны. Вот подробности.
{154} Ваша mise en scиne вышла восхитительной. Чехов от нее в восторге. Отменили мы только две‑три мелочи, касающиеся интерпретации Треплева. И то не я, а Чехов.
Из отдельных персонажей пока единственно безупречна и абсолютно хороша — Книппер.
За нею следует Роксанова. Отлично ведет монологи, сцену «пьесы»[314] почти совсем осилила и производит большое впечатление. В остальном еще мнет, и общий рисунок не ясен.
Уловили тон и недурны Калужский и Вишневский, но пока только недурны.
Мейерхольд ушел сначала в резкость и истеричность, что совсем не отвечает замыслу Чехова. Теперь смягчил и пошел по правильной дороге. Главный недостаток был тот, что он с 1‑го действия начал играть четвертое. Понимаете?
Совсем невозможна Гандурина. Бессильна, без голоса, вяла. Я уже читал роль с Кошеверовой и готовлю ее.
Очень слаб Платонов. Пылкий и горячий в патетических ролях, он никак не может стать покойным и мягким и в то же время интересным. Сам чувствует, что скучен, и страдает.
Ввиду этих двух пришлось теперь сделать паузу, чтобы решительно перетасовать роли.