Прикосновение

На рассвете, выйдя на дорогу, отряд наткнулся на засаду. Их встретили шквальным огнем. Надо было отходить — и немедленно. Но куда? От болот нельзя отдаляться, против танков не устоять.

— Отходим влево, в сторону балок, — передали по цепочке приказ командира. Это была невероятно тяжелая дорога, если учесть, что у них было девять раненых…

— Гляди! Атакуют!! — закричал Рубиев.

В самом деле — Руслан увидел сквозь реденький лесок цепочку гитлеровских солдат, стремительно приближающихся к ним.

— Огонь! — услышал он приказ Крючкова.

Первая атака врагов была отбита с трудом, потому что не всем партизанам удалось занять удобные позиции. Фашисты залегли, но как только отряд попытался отойти, они открыли шквальный огонь. Пришлось принять бой. Это не входило в расчеты Крючкова, разрушало его план. Он знал: если не удастся оторваться сейчас, потом будет поздно. Сейчас или никогда! Надо было успеть добраться до балок, пока не перерезали дорогу. Это понимали все, и, едва немцы поползли назад, отряд поднялся и побежал по направлению к балкам. И тут же фашисты поднялись. Они должны были удерживать партизан до тех пор, пока с тыла к русским не подойдут преследующие их части.

Рядом с. Русланом плюхнулся на землю Юрий.

— Не меньше полка бросили, сволочи! — ругнулся он и пустил очередь в фашистов. Автомат его щелкнул и утих. Юра вытащил диск из мешка, взвешивая его на руке, заявил: — Черт! Последний, — и стал заряжать автомат.

— Бей короткими — наверняка, — посоветовал Руслан…

Отбивая третью атаку карателей, они услышали за спиной у себя выстрелы.

— Догнали! — с горечью высказал страшную догадку Юрий.

Теперь дело решали секунды. Сзади к ним подбежал Рубиев и с размаху бросился на землю. Он тяжело дышал.

— Засекли они, братцы, — наконец произнес он. — Вот что… Отходить нам нужно… влево, пока не окружили. А кому-то задержаться придется, — он посмотрел на Руслана, — тебе.

Тот молча кивнул головой. Рубиев посмотрел в сторону Юры:

— И ты оставайся…

— Ясно, — сказал Юра и вспомнил: — Патронов не хватит.

— Полчасика продержитесь, — сказал Рубиев, хотя им и ему самому было ясно, что десять минут — вот красная цена двум автоматчикам, на которых будет идти цепь врагов. Ну, а на отход нужно полчаса — не меньше, это точно. Потому Рубиев и просил полчаса.

Он понимал, конечно, что у Руслана и Юры мало шансов выбраться, но не говорить же об этом. Зачем? Он бы хотел, чтобы все вырвались из этого пекла. Но как?

Рубиев снял диск со своего автомата.

— Я вам свой пирожок оставлю, — попытался он пошутить, потом, поколебавшись мгновенье, вытащил из кармана гранату: — И вот еще лимоночка… Последнее отдаю…

Он мог бы об этом не говорить. Если бы у него был запасной диск, он не стал бы снимать этот с автомата.

— За вами будет должок, — попытался вновь скрасить прощанье Рубиев.

— Выберемся — бутылочку поставим, — улыбнулся ему в ответ Юрий.

Рубиев пополз назад, крикнул:

— Отходим к Гнилой балке, ищите нас там…

Он вскочил и побежал. Меж деревьев мелькнули фигуры партизан. Отряд отходил.

…Стоп! Замри, память! До этого момента ты еще смеешь восстанавливать тот несчастный день. Но дальше — нельзя! То, что было дальше, должно умереть во мне. Это никогда не станет достоянием никого другого. Руслан давно пришел к выводу, что никто не оправдает его. Тем более не дано это молодежи, что родилась после войны. Как понять Руслана Сослану с его прямолинейным мышлением? Все у него по полочкам разложено. Рассказать Майраму? А стоит ли забивать его голову чужими заботами и страданиями? Весело живет, пусть и дальше наслаждается каждым днем. Руслан ни с кем не станет делиться своим прошлым. Незачем!

Сослан смел бросить упрек военному поколению с таким убеждением в своей правоте, что Руслан почувствовал себя виноватым. Но в чем? И почему родившийся после войны смеет обвинять старших в забывчивости? Из-за Казбека Рубиева? Но разве Руслан должен отвечать за всех? У него самого забот хватает. Он сам себя похлестче сечет. Нет, не за то, что забывчив он. Как раз наоборот: за то, что память у него крепкая. Многое Руслан мог бы рассказать Сослану, многое. И любопытно поглядеть, как он воспринял бы его историю. Понял бы Руслана? Нет. Сослан верхогляд. Он не посмел ответить на вопрос, который Руслан бросил ему в лицо. Хотя ответ на него должен быть один, и Сослан это знает. Знает, но трусит. Руслан не спрашивал у всевышнего или соседа, почему именно на него, а не на спутника обрушилась скала, потому что он всегда принимал жизнь такой, какая она есть. Радость — так радоваться, горе — так крепиться, стараясь выстоять… Вот и сейчас ему надо выстоять. Ему пора возвращаться в горы. Его там ждут. Отарам предстоит дальний путь. Одному Агубе с овцами не управиться. За эти годы он очень постарел. Руслан так и видит озабоченное лицо чабана, грустный взгляд, что он то и дело бросает на дорогу, извилистой змейкой сбегающую в долину. Он ждет, а Руслан никак не может собраться. Сегодня с утра засунул в рюкзак теплое белье, затолкал миски, кружку, две книги, бритву, кирзовые сапоги… Но опять остался.

Чем больше Руслан вдумывался в то, что ему сказал Тотырбек, тем сильнее убеждался в правоте старика… Мудрый Тотырбек видел больше, чем говорил. И если он так при Майраме сказал, — значит, и другие осуждают Руслана. А он-то думал, что это его личное дело: говорить людям или нет. Оказывается, это не так. Неужели Руслан в ловушке? Он был убежден, что поступил справедливо и мужественно, решив не давать о себе знать никому из тех, с кем воевал бок о бок. Но Тотырбек прав, говоря, что молчание — тоже ложь, что ложь так просто не исчезает из жизни, она передается по цепи. Не нанес ли своим поступком Руслан вред не только себе, но и другим? Не страдает ли Сослан из-за молчания Руслана? Знай Рубиев то, что скрыл от партизан Гагаев, разве он жил бы так, как сейчас?

Да, Руслану тяжко возвращаться к прошлому. Он проклинает свою память!

…Руслан хочет забыть последний бой, но имеет ли он право? Не подлость ли это и по отношению к Юре и по отношению к партизанам? Он обязан заговорить, он должен вмешаться в историю Сослана и Лены. Он не смеет щадить и Рубиева. Нельзя унести в небытие событие, которое затронуло весь отряд. Только ли отряд? Все, что случилось в годы войны, касается не только тех, кто был на войне. Оно затрагивает и тех, кто родился после войны и знает о ней лишь по книгам и рассказам очевидцев…

Значит, Руслан должен рассказать своим боевым товарищам правду о последнем бое. А это означает, что ему предстоит неприятное, тягостное объяснение. Значит, надо идти и на это… Надо!..

Глава одиннадцатая

…Особняк Рубиевых стоит на берегу реки, что, сбежав с гор на равнину, сохранила свою живость и напористость. Раньше на этом месте ютилась кузня и полуразвалившаяся халупка, там жила семья кузнеца. Когда же ему колхоз дал новый участок под хадзар, сараюшки снесли, освободив землю под строительство, но чего именно — так и осталось невыясненным. Именно в это время появился в Ногунале прославленный партизан, которому врачи посоветовали сменить климат, чтобы избавиться от аллергии. Ему понравилось место на берегу реки, и правление колхоза, учитывая заслуги Рубиева, отдало ему облюбованный участок.

Чистота воздуха, река поправили пошатнувшееся было здоровье Казбека Дрисовича. Соседи видели его моложавую, крепкую фигуру вечно в движении и хлопотах; приезжал он сюда на персональной машине каждый вечер, дотемна возился в саду и на стройке, ночевал у соседей, а наутро уезжал на службу в город Орджоникидзе, где занимал солидную должность директора химзавода. Семья его: жена Наталья и дочь Лена — приезжали в выходные дни, и тогда они втроем с утра до ночи работали на берегу реки. Казбек Дрисович не чурался и ногунальцев: не пропускал ни одного торжественного собрания, на котором непременно выступал.

Прошли годы, и на месте халупки вырос особняк с вместительной прихожей и верандой, нависшей над раскинувшимся обширным садом с выстроившимися в ряд яблонями, грушами, вишней и даже алычой; тут же разрослись кусты, дарящие хозяевам яркие ягоды — мечту соседских ребятишек, но полакомиться ими не каждому удавалось, потому что хозяйка постоянно была начеку. И сад и особняк были огорожены дощатым забором. Наталья, наезжая на дачу, большую часть времени проводила теперь не в саду, а на веранде, откуда открывался красивый вид на село: стирала ли она, стряпала, шила ли, читала, смотрела телевизор — отсюда ей удавалось одновременно наблюдать за жизнью улицы и соседей. Она настолько привыкла к шуму реки, что перестала слышать его.