Отзвук

— И все?!

В голосе Казбека прозвучало столько отчаяния и горечи, что окружившие Эльзу парни и девушки заулыбались.

— И все… — пожала плечами Эльза. — Археологи ищут следы алан, по крупицам собирают сведения, но прошло ведь сколько веков!

Аслан Георгиевич, который историю осетинского народа знал гораздо лучше нас, и даже Эльзы, произнес:

— Как это ни горько сознавать, но такой конец закономерен. Народ, который искал счастья и благополучия с мечом в руках, надеясь только на оружие, не мог выжить… Рано или поздно, его ждала гибель.

Глава семнадцатая

Города как горы: с виду схожие, а присмотришься — совершенно разные, у каждого свое лицо, ну точно, как у людей. Флоренция — раскрасавица с низким декольте; Венеция — изящная дама с ослепительным ожерельем; Неаполь — подгулявший забияка, звонко, темпераментно возглашающий о своем существовании, Рим — гордец, знающий себе цену, с естественной непринужденностью демонстрирующий величие единственного в мире города, где эпохи буквально сплющены, соседствуя рядом; Франкфурт-на-Майне — дерзающий, верящий в свое будущее и старательно прокладывающий путь к нему, очень чистоплотный подросток. И если это так, то Мюнхен — солидный и представительный господин, сумевший сохранить дух и нравы прошлого и смело приобщившийся к веяниям двадцатого века. Столица Баварии удивительным образом вписала новейшую архитектуру в древние, бюргерские кварталы островерхих, компактно, в объятиях друг друга расположенных аккуратных домиков. Взметнувшиеся в голубизну небоскребы, необыкновенная ровность линий улиц и замысловатые узлы и повороты эстакад, где один стремительный поток транспорта нигде не пересекается с другим, дисциплинированность водителей и пешеходов, не переходящих дорогу на красный свет, хотя автомобилей и справа и слева не видно, чистота, я бы сказал, домашняя чистота и аккуратность — все это поражает с первых минут пребывания в Мюнхене.

Я жадно всматривался в город, ловил каждую деталь, впитывал в себя его атмосферу, запоминал площади и улицы — ведь это мир Эльзы, моей Эльзы…

Мы бродили по Мюнхену втроем: Эльза, Алан и я. На троих у нас было два фотоаппарата: мой и Алана, и мы Щелкали и щелкали затворами, фиксируя достопримечательности города и любимые места Эльзы. Иногда она брала оба «Зенита» и снимала «двух кавказцев» на фоне замка, парка, памятника…

А потом повела нас к знаменитому стадиону, возведенному для проведения Олимпийских игр. Вокруг была равнина, а стадион свысока поглядывал на окрестности.

— Гора искусственная, — сообщила Эльза. — Специально навезли грунт.

— Зачем? — спросил Алан.

— Чтоб красивее смотрелось, — пожала плечами Эльза.

— И во сколько же обошлась эта красота?

— Не знаю, но злые языки утверждают, что на нее ушло столько же средств, сколько и на сам стадион.

— Какие затраты! Взяли бы лучше одну нашу гору, — пошутил я. — И вам выгода, и у нас, глядишь, равнины больше будет.

На пути от стадиона к гостинице мы молчали. Эльза спокойно вела свой «Ауди». Интересно, какие мысли у нее в голове? Не может же она думать только о дороге, тем более такой привычной для нее. И отчего она такая спокойная? Оттого, что уже все ясно, все сказано? Да, действительно, все решено: Эльза — моя невеста, и мы домой поедем вместе. И я больше не буду мучиться сомнениями, как оно все устроится, и как мать смирится с этим моим решением. Что бы ни было, с Эльзой я не расстанусь.

У гостиницы группа танцоров обступила Казбека, который, держа в руках красивую разноцветную коробку, загнанно озирался.

— Что случилось? — спросил Алан.

— Посмотри, что приобрел на свою валюту этот чудак, — кивнули ребята на Казбека.

— А, что вы понимаете! — огрызнулся Казбек. — Набросились на джинсы, магнитофоны и меня уговаривали. А я вот купил то, что мне понравилось.

— И что же ты купил? — протянул руку к коробке Алан. — Замок… Зачем тебе это?

— Да с секретом он, понимаешь? — с жаром стал объяснять Казбек. — Набираешь пять цифр, и все, никто кроме тебя никогда его не откроет.

— И сколько ты на него ухлопал?

— Ну, мог бы взять джинсы себе и брату, — сказал Казбек.

— Это правда?

— Ну и что? — Казбек сердито отнял покупку у Алана. — Подумаешь, джинсы! Удивили… А эта вещь на всю жизнь.

— Да, но что тебе прятать под замком? Живешь в общежитии, вся мебель — казенная, да и кто полезет к тебе в комнату?

… Узнав, что я отправляюсь на гастроли за границу, мои родственники, друзья, соседи вдруг обнаружили такую брешь в своем материальном положении, восполнить которую можно было только с моей помощью. Наивный в своем неведении и искренне желавший всем угодить, я добросовестно записывал в блокнот просьбу каждого и, оказавшись в универмаге в Милане, где полки ломились от товаров, я украдкой заглядывал в свои листы, сплошь исписанные мелким почерком, и веки мои в испуге стали подрагивать. Цифры на прилавках и скромная цифра в моем кармане явно вступали в противоречие, и, вконец опечаленный, я показал записи Алану. Полистав блокнот, он присвистнул: «Во дают! А не привезешь — обидятся, правда?» «Да ты что, как можно?!» — ужаснулся я, представив, сколько презрительных взглядов придется вынести. Ведь они не знают, что здесь даже воду из крана — «аква натуральная!» — и то продают. Родственники и друзья ведь как себе представляют заграницу? Идешь по улице, а под ногами вещи валяются, не ленись, нагибайся и подымай с земли, кому что надо. И невдомек им, что капиталист ничего даром не дает, — на всем делает бизнес. Даже на воде, разлитой из-под крана в полиэтиленовые бутыли. Дискотека, видеосалон, театр, стадион — эти слова вообще отсутствуют в лексиконе советского туриста или артиста, но и возле заставленных товаром витрин им особенно задерживаться ни к чему. Разве что полюбоваться и с гордым видом отойти, — мол, успею еще купить. Убей меня, не могу понять, почему нам только по тридцати рублей меняют на валюту. Что за тайна за семью печатями? И почему каждый раз на инструктаже перед выездом, собрав группу, пигалица-переводчица важно изрекает расхожую фразу: «Тот, кто настаивает на свободном, в больших размерах обмене советских рублей на валюту, посягает на завоевания Октября». Разве оттого, что другие иностранцы тратят столько денег, сколько им нужно, их страны обеднели? Как они-то выкручиваются? Но бог с ними, с развлечениями и шмотками, самое ужасное, что я здесь не могу быть самим собой, да и другие тоже. Там, дома, нам и в кошмарном сне бы не приснилось, чтобы в ресторане или в кино каждый из нас расплачивался за себя. А здесь я не могу даже газированной водой наших девушек угостить. И, выходит, я вроде бы м но я. Так что же такое наши тридцать рублей? Короткий поводок? Чтоб не шибко разгулялись. Или что-то большее? Нивелировка личности? Но кому это нужно? И кто так страшится минимума свободы для своих сограждан?..

Ребята весело подтрунивали над опечалившимся Казбеком. А мне стало жаль его. Да и настроение было такое, что хотелось всех обнять, защитить, сам не знаю, от кого.

— Перестаньте, ребята. Тоже нашли, над чем смеяться. Казбек, это же не хозяйственный народ. Они, небось, не догадались сделать такую покупку, а теперь просто завидуют тебе. Ведь деньги-то ухлопали на джинсы. Поносят полгода и выбросят, а замок твой будет тебе служить. Всю жизнь.

— Да, но сначала он пройдется по хребту кое-кого, — и Казбек, сделав грозное лицо, крутанулся, размахиваясь.

Девушки, завизжав, бросились врассыпную, а ребята, обрадовавшись возможности размять кости, кинулись «успокаивать» Казбека. Получилась веселая потасовка, и среди этого гомона вдруг раздался тоненький, скрипучий голосок:

— Не россияне ли, родненькие?

Наступило растерянное молчание. Перед нами стояла чистенькая, аккуратная, в длинном, до щиколоток, платье и в темной вязаной кофте старушка. Руки ее прижимали к груди старенькую сумочку с поблекшими бляшками. Среди немок, элегантно одетых, она выглядела старомодной. Но нас удивил не ее вид, а речь с необычными, какими-то сказочными интонациями. Добрые, по-старушечьи внимательные, проницательные глаза ее с неподдельным интересом и искренностью смотрели на оторопевших парней.