Змееловы (с иллюстрациями)

Заседательница Савельева почему-то опустила глаза.

Председательствующий Паутов, поправив пустой рукав, выбившийся из кармана, бесстрастно, как автомат, провозгласил:

— Суд удаляется на совещание.

В зале задвигали стульями. Холодайкин положил очки в футляр, спрятал во внутренний карман пиджака и стал степенно, не торопясь собирать бумаги, не удостоив даже взглядом своего противника. Товарищи Степана бросились к двери, выстроились стенкой: милиционеры выводили Азарова. Анна Ивановна, не удержавшись, смахнула слезу и, пытаясь улыбнуться, кивнула Степану. Он, проходя мимо своих друзей, угрюмо бросил:

— Теплую одежду не прихватили?

— Потом, потом, — легонько подтолкнул его в спину милиционер, стараясь скорее пройти через строй людей.

В зале остались только секретарь суда и сиротливо сидевший Клинычев. Все потянулись в коридор, закурили. Заговорили о деле. Потом, спохватившись, Анна Ивановна воскликнула:

— Как же быть с теплыми вещами для Степы?

— Я съезжу, — с готовностью отозвался Пузырев. — Машина тут.

— Будь добр, Вася, сделай такое дело! — попросила Кравченко. — Постой! А как же быть с поездом? Ты успеешь встретить замдиректора?

— Подброшу Степины вещи — и на вокзал, чего там, — рассудил шофер.

— Вот напасть! — растерялась Анна Ивановна. — А, ладно. Езжай сначала на базу.

— Я мигом. Успею, — успокоил ее Вася и бросился к выходу.

Шеманский плавной походкой подошел к змееловам, стоявшим отдельной группой.

— Что же будет? Неужели засудят? — с ужасом повторяла Зина.

— Ну, ваше мнение? — с надеждой обратилась к защитнику Анна Ивановна.

— Будем надеяться, — уклончиво ответил тот. — Как говорится, мы предполагаем, а бог располагает. — Шеманский с достоинством огляделся, нет ли поблизости Холодайкина. — Скажу я вам, друзья, обвинение построено на песке. Бездоказательно! Элементарно. Впрочем, вы сами уловили это после его речи.

— И все же? — пытала его Анна Ивановна.

— В любом случае есть еще областной суд, Верховный суд республики. Надо будет, дойдем до Верховного суда, до Генерального прокурора.

— Значит, вы допускаете… — вздохнула Кравченко.

— Уважаемая Анна Ивановна, Фемида — дама с завязанными глазами. — Шеманский развел руками. — Вы знаете, что меня поразило? Здесь, в этой дыре, в ресторане подают красную икру! В Москве уже много лет не видел красной икры…

— Мы для вас достанем сколько хотите, — встрял в разговор Чижак.

— Мне бы ваши заботы! — Анна Ивановна хрустнула пальцами. — Скорей бы все кончилось.

— В случае успеха… — Жрец Фемиды галантно шаркнул ножкой, — вечером приглашаю в «Кедровый орешек». Так, кажется, называется здешний ресторан-люкс? — Шеманский лукаво улыбнулся. — Мой счастливый соперник, я имею в виду вашего супруга, далеко, и мы, — он заговорщицки подмигнул членам бригады, — сохраним все в тайне.

— Зато другой ваш несчастливый соперник скоро прибывает в Талышинск. — Анна Ивановна посмотрела на часы. — Если Вася не успеет его встретить, скандал будет грандиозный. — Она вздохнула.

— К нам едет ревизор? — полусерьезно-полушутливо спросил адвокат.

— Что-то вроде этого. Замдиректора института, профессор. — Анна Ивановна нервно закурила. — Да, как говорится, пришла беда — открывай ворота. Эта пропажа яда всколыхнула весь институт. Меня засыпали телеграммами, предписаниями, требуют объяснений, докладных… Ворох бумаги уже исписала. Замдиректора предлагает закончить работу и расформировать бригаду. Еле уговорила подождать до окончания суда. А теперь уже закроют экспедицию наверняка. Весь труд впустую… Я уж только об одном мечтаю — лишь бы со Степаном все обошлось.

— Надежда — парус успеха, — философски заметил Шеманский и, подхватив под руку Чижака, отвел его в сторону: — Ну-с, мой юный друг, как дела?

Дарья Александровна Давыдова, нетерпеливо прохаживающаяся неподалеку, поспешила к Шеманскому:

— Гражданин аблакат…

— Бабушка, — мягко остановил ее Шеманский, — с вашего разрешения, я пока что «товарищ ад-во-кат».

— Товарищ, родимый, — поправилась старушка, — слушала я речи твои душевные, а сама думаю: именно такой, как ты, моей Насте в самый раз и нужен.

— Простите, не понял, — откашлялся Шеманский.

— Насте, дочке моей, говорю, ты позарез нужон… Не откажи, милый человек…

Шеманский растерянно глянул на Чижака.

— Еще одна чистая, доверчивая душа! — подмигнул тот.

— Вот именно, доверчивая, — затараторила Дарья Александровна, боясь, что адвокат уйдет. — А он, аспид, каждое воскресенье Дурдакова поит ведрами. Тот гораздый на дармовщину, его сторону взял — и ни в какую. А на этом кособочке я сама две груши сажала и четыре куста смородины, покойник Лексей из питомника привез. Это тебе и Субботина подтвердит, и Кулькова, брали позапрошлый год на осенний мясоед по три черенка. Дурдаков ему кумом приходится, через Варьку, так что ему, смекай отчего, окаянному, все с рук сходит, и когда подранка нашли. — Старушка, переведя дыхание, закончила: — А самогонная машина у него в курятнике.

— Позвольте, позвольте, позвольте! — адвокат ошалело мотнул головой. — Ничего не понимаю.

— А что здесь понимать, все пороги пообивала, а управу найти на него не могу. И все Дурдаков, чтоб ему пусто было! А ты не бойся, за нами не пропадет. Настя аккурат свинью забить собирается… А уж отравой мы людей не поим. Чистенькую, с магазину берем.

— Давайте разберемся, гражданка…

— Давыдова, — поспешно подсказала старушка.

— Короче, гражданка Давыдова, кто такой Дурдаков?

— Зампредседателя поссовета.

— Понятно. Жалуетесь на кого?

— Ясное дело, на Кузьму Харитонова. Сосед моей Насти будет. И за что такое наказание господне…

— Суть жалобы?

— На том кособочке я две груши и четыре куста смородины…

— Какой ущерб нанес вам Харитонов?

— Отъял самовольно и без зазрения всякой совести, потому что Дурдаков…

— Что отъял?

— Полторы сотки ее, Настькиного, участка.

Шеманский, поправив манжет рубашки, в котором сверкнул алым светом камень, вежливо сказал:

— За ваше дело, матушка, я, к сожалению, взяться не могу, так как завтра возвращаюсь в Москву. Билет в кармане.

— Может, погодишь? За нами не пропадет… Хошь деньгами, хошь натурой, сало там… — Старушка с мольбой смотрела на адвоката.

— Увы, моя жизнь расписана по часам. Себе не принадлежу, — горестно вздохнул Шеманский. — Здесь тоже есть прекрасные адвокаты, молодые, энергичные. Почему бы вам не обратиться к их помощи?

— Пустое, — безнадежно отмахнулась Давыдова. — Кузька враз их охмурит, как Дурдакова. Самогончик, поди, ведрами варит…

— Простите, у нас, с вашего позволения, конфиданс. — Защитник, подхватив Чижака, увлек его подальше от надоедливой старушки.

Давыдова, сокрушаясь и охая, побрела по коридору в поисках собеседника. Ей позарез нужно было с кем-нибудь поговорить. У открытой двери стоял, прислонившись к косяку, Геннадий Васильевич Седых. Он молча курил, выпуская дым на улицу и задумчиво глядя на редкий затихающий дождичек.

Дарья Александровна тихо остановилась рядом. Геннадий Васильевич вопросительно посмотрел на нее.

— Гляди, как обернулось, — хихикнула она, не зная, как завязать разговор. — Подкидыш-то не родной, оказывается. Арестант то есть. Расскажу — не поверят…

Седых строго посмотрел на нее:

— А ты, Александровна, прикуси язык. — И, подумав, добавил: — Помелом своим разнесешь, а тут судьба человека.

— Не боись, — обиделась старушка, — понимаю.

Они посторонились, освобождая дорогу Холодайкину, в длинном, до пят, сером плаще с капюшоном. Врио прокурора, стряхивая с себя воду, задержался возле Седых:

— Каким ветром, Геннадий Васильевич?

— Так, по пути, — неопределенно ответил тот.

— А-а… Вера Петровна как?

— Нормально.

— Кланяйся. Пусть бережет себя.