Казачий разъезд

— Что, Даниил, тяжело?

— Голова кружится, и ноги не слушаются.

— Может, вернемся?

— Нет, идем. Я должен его видеть.

— Кого?

— Что за огни у барака короля? Я весь потный, и меня знобит. Идем, надо спешить.

Не доходя до королевского барака, они натолкнулись на группу из шести вооруженных людей. В темноте трудно было бы разобрать, кто это, если бы не характерное сухое покашливание Мазепы. С ним были Орлик, Войнаровский и какие-то неизвестные Крману и Погорскому люди.

— Ага! — сказал Мазепа вместо приветствия. — Значит, выжил. Это хорошо. Набирайся сил. Сегодня придется или преследовать неприятеля, или же бежать от него. В последнем случае нам понадобятся особо резвые кони. Вот, кстати, и кавалерия выстроилась на флангах, а в центре — пехота. Где же король? Что-то его не видать.

— Как не видать? Как раз драбанты выносят его из барака.

— У тебя, Орлик, глаза моложе. На носилках Карл?

— Он.

Когда подошли поближе, то увидели, что носилки были поставлены на оторванные от повозки оси. В этот импровизированный экипаж впрягли двух лошадей. Короля окружали два эскадрона конницы. Заметив Мазепу, король жестом подозвал его:

— Прошу отправиться в обоз, охраняемый казаками, и подбодрить их, так как сейчас считаю нужным лично вселить веру в победу моим войскам.

— Конечно, — поспешно согласился гетман. — Я сейчас же отправлюсь и воодушевлю казаков.

Но минул час, другой. Русского нападения не последовало. Крман сидел на камне, на плаще, подложенном заботливым Погорским.

— Скоро рассвет. Боя не будет. Русские не соизволили напасть. Вернемся домой, Даниил?

Крман кивнул. Он не помнил, как они добрели до хаты и как он оказался в постели. Дальше снова были томительные дни в полудреме. Иногда к нему возвращалось ясное сознание. Тогда он спрашивал у Погорского, состоялось ли сражение. Нет, сражения не было, хотя, казалось, все шло к нему. Наконец поздно вечером распространились слухи, что король решил сам атаковать русских, чтобы не допустить подхода к ним подкреплений.

— Надо собрать вещи, — сказал Даниил, — и седлать коней. Я уже вполне здоров, хоть и слаб. Если будет бой, надо быть готовыми к чему угодно. В последние дни я или спал, или же думал о русских. Они не похожи на нас. Уверяю тебя. Ни в любви, ни в бою, ни в чем они не знают удержу, той границы, которая помогает человеку поступать разумно и выживать. Седлай коней!

Несмотря на протесты Погорского, Даниил заставил собрать нехитрое их имущество, которое вполне уместилось в двух кофрах. Кофры погрузили на коней. Притворили дверь хаты, брошенной хозяевами еще при приближении шведов.

— Меня пугают твои действия, Даниил.

— И меня самого тоже, — ответил Крман. — Но в хату мы больше не вернемся. Сейчас лучше всего быть подле Мазепы.

— Почему?

— Он лучше других, лучше, чем сам король, сумеет оценить обстановку.

— Не пойму твоей мысли.

— А у меня и нет никаких мыслей. У меня есть страх. Огромный страх, который стал вот здесь, в горле, комком и не дает продохнуть.

— Да что за прихоть беседовать с Мазепой? Уверяю, это не самый умный человек на земле.

— Наверное. Но ему больше, чем другим, понятны и шведы и русские. Он ведь из тех русских, который хотел бы стать шведом. Ему будет ясно, что происходит.

Погорский решил, что Крман заговаривается. Да и не удивительно: кто в состоянии выдержать трудности этого невероятного похода, равного которому не было, наверное, от времен вторжения персов в Скифию! Но кто знает, может быть, и персам было не легче? Может быть, все они сошли с ума от странной войны на бесконечных равнинах, где искали большого боя, в котором можно было бы победить скифов. Но скифы решительно не пошли навстречу желаниям Дария. Напротив, они вели себя крайне негостеприимно — тревожили персов внезапными набегами, отступая, выжигали степи, а затем прислали странные дары — пять стрел, птицу, мышь и лягушку, — символический смысл которых по сей день никто так и не смог распознать.

— При чем тут мышь и лягушки?

Теперь уже настал черед Крмана поинтересоваться, о чем это думает вслух Погорский. Когда выяснилось, что о походе древнеперсидского царя Дария, который побывал в этих местах две с лишним тысячи лет назад, Крман буркнул:

— Теперь тебе понятно, что всякий, попав в эту страну, начинает заговариваться и вести себя странно?

А в лагере шведов все было готово к атаке. Войска были выстроены. Вдоль их фронта медленно проносили короля на носилках. Приподнявшись и опершись на левую руку, он обращался к каждому из полков с коротким напутствием. Напомнил о воинской доблести предков, о том, что сейчас им предстоит сражаться за честь Швеции и ее благополучие. Он счел нужным объяснить, что поручает командование войсками фельдмаршалу Рейншильду, ибо сам не в состоянии находиться в седле…

Речь короля сопровождалась странным аккомпанементом из русского лагеря. Оттуда, из темноты, доносился какой-то стук. Там что-то строили.

— Ретраншемент[31] укрепляют, — сказал Мазепа. — Царь Петр очень всяческое строительство любит. А окопы пуще всего.

Начинало светать. Шведская кавалерия двинулась к русскому лагерю. Следом шла пехота. Полки уходили в сероватый вязкий сумрак. Казалось, войска просто медленно тают на глазах.

— Скорее бы взошло солнце!

— Уже светает.

— Где бы взять подзорную трубу?

— Зачем она тебе, Даниил? Ты же не полководец.

Скоро к королевской свите подскакал гонец и что-то сообщил Карлу. Ответных слов короля разобрать нельзя было, но он энергично махнул рукой, и гонец помчал назад, к Рейншильду. Тут же стало известно, что русские за ночь возвели перед ретраншементом еще и редуты. Сколько? Этого еще никто не знал. Но заниматься сейчас разведкой было некогда.

Стало совсем светло. И фельдмаршал отдал приказ кавалерии атаковать. Теперь было видно, как навстречу друг другу мчали во весь опор эскадроны.

— Пехота отстает! — сказал Мазепа Крману. — Сейчас только на нее надежда.

Но шведская пехота поспела вовремя и поддержала кавалерийскую атаку. Насколько можно было судить, русские эскадроны стали медленно отступать к редутам.

— А туда не надо бы! — заметил гетман. — От редутов лучше подальше: там пушки.

Действительно, вскоре редуты в разных местах окутались клубами дыма. Потом произошло нечто непонятное. Шведы как будто бы ворвались в редуты, но бой не утихал. Напротив, русская артиллерия продолжала огонь. Неужели пушки унесли на руках из покинутых редутов?.. Мазепа недоумевал. Да и не только он один. Наверное, не менее странным казалось все это и самому Карлу.

Если бы они находились не на холме в двух милях от битвы, а в первых шеренгах атакующей пехоты, то знали бы, что на самом деле русских редутов было не шесть, как показалось вначале, а десять: четыре были выстроены перпендикулярно к тем шести, которые можно было рассмотреть в подзорную трубу. Это оказалось для шведов полнейшей неожиданностью.

А если бы кому-нибудь из шведских генералов довелось провести последние сутки в русской ставке, то они узнали бы массу любопытного и весьма неприятного для себя. Прежде всего они поняли бы, что русские вовсе не сомневаются в победе. Более того, зная, что к шведам убежал один офицер из немцев и сообщил, что новобранцы будут одеты в мундиры серого сукна, Петр приказал в серое одеть один из лучших полков — Новгородский. Казалось бы, мелочь, но какими неприятностями она грозила Карлу!

А еще они узнали бы, что именно на редуты, выстроенные перед главным ретраншементом, русские и делают ставку. Натолкнувшись на редуты, шведская кавалерия и пехота должны были потерять «накат», ту стремительность, которая почти все решает во время боя. Зазевался, упустил момент — жди неприятностей. Противнику нужны именно эти потерянные тобой минуты. Пройдут годы и десятилетия, а военные теоретики будут анализировать великолепную выдумку Петра — гибельные для шведов редуты…

31

Ретраншемент — внутренняя оборонительная ограда в крепостях или укреплениях на поле боя.