Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 73

Занесли вещи в угловую комнату, показала ей дом и.…А туалет-то на улице! Неудобно, ей богу. Да еще и душ летний рядом с курятником…

Вышли во двор, а она как заглянула в туалет, так сразу же мне:

— Ты постой, не уходи, страшно мне, а то вдруг, как я присяду над этой дырой, так меня кто-то как схватит за. … Подожди, дверь не закрывай, я мигом…

И на моих глазах стала беззастенчиво, полу приседая писать, как лыжница…

Потом мы что-то перекусили, на скорую руку и я ей говорю, пойди с дороги, помойся в душе.

— Только с тобой!

Я к себе в комнату, она к себе. Спрашиваю, кричу ей.

— Ты готова, идем?

— Идем! Только вот, возьму шампунь и гель для душа…

— Зачем тебе гель какой-то, тем более — в душе? Есть мыло, ну, а шампунь.… Нет, в деревне так никто не моется, ни тем, ни другим не пользуется…

— А чем?

— Голову — настоянной крапивой, а тело, ну знаешь, некоторые красивые бабы даже молоком…

— И ты молоком? — я замялась, а потом — кивнула, она, глядя радостно на меня:

— Как интересно? Ты, наверное, потому такая вкусная?

Вкусная, не вкусная, а я снова с ней вдвоем. В душе тесно, говорю ей, что мол, заходи ты, я подожду, но она нет, говорит, я не могу, страшно, а вдруг кто-то и тут меня за ж… схватит?

— Да некого тут нет!

Сказала, показывая пример, скинула халат, сняла лифчик, нагнулась, взялась за трусы и шагнула вперед. Вошла и тут же под воду встала.

— Постой так! Я сейчас! — сказала и убежала.

— Куда ты? А как же — душ?

Я уже мылила голову, когда увидала ее. Она стояла у входа и меня рисовала.… Вот тебе раз!

— Постой, ты чего? Так нельзя, я голая…

— Ты красивая!

— И потом, вовсе я не красивая! Вот моя мамка и бабушка…

— Доберемся и до них! Не вертись…

— Да как же я так?

— Не отворачивайся,…стой так и руки вверх подними…

— Нет, я не могу так! Знаешь, это ведь не фотография.… И потом, вода ведь бежит…

— Ничего не случиться с твоей водой, стой! Стой, как стоишь! Ну, я прошу тебе, не вертись, я сейчас!

Я не выдержала и трех минут, повернулась к ней спиной…

— Ты чего? — это она уже лезет ко мне под душ, обнимая меня сзади своими горячими руками….

— Стой не вертись? А теперь я буду мыть тебя, хорошо?

Не знаю, что и делать? Ну, ладно, стою… Она мылом стала намыливать сначала спину, потом ее руки поползли ниже моей спины…

— Туда не надо, я сама, спасибо….

— Нет, я, а ты постой пока! Так ты говоришь, что моешься молоком? Ну и как же после него, хорошо? Как ощущения? — спрашивает меня, как будто бы речь идет вовсе не о молоке, а о том, что я сейчас чувствую от прикосновения ко мне ее рук. А сама все равно, так и норовит между моих мягких булочек скользить своими намыленными скользкими пальцами. И мне приходится, не пуская ее, крепко сжимать свои аппетитные булочки, отчего я напрягаюсь и удивительно волнуюсь. А так как она и не думает, а продолжает, то я, ухватила ее руку и сама ее наверх, повыше на спину.

— Да ничего, ощущения… — говорю, волнуясь от таких откровенных ее прикосновений.

Но только отвела ее руки оттуда, как она и теперь уже из-за спины…Раз! И свои руки ко мне, но теперь уже они на моей груди! Ой, мама!

— Ты зачем мне на груди? Я сама…

— Нет, что ты? Я! Ведь твоя грудь это такая сказочная красота!

Говорит, стоя сзади и намыливает мне спереди мои груди, из-за спины.

Не могу я это спокойно терпеть, меня такое разбирает, что просто жуть! Пробую отвернуться, выскользнуть из ее рук, но… Стыдно признаться, но ее руки, они так приятно скользят, пытаясь ухватить, сдавить и при этом, с каждой ее попыткой у меня внутри, что-то волнительно поджимается! И это меня так сказочно возбуждает?! Что я так и стою, не могу, а вернее, уже сама не хочу отказать ей, нет, наверное, и все — таки, это я так себе, не могу отказать в удовольствии… А тут она неожиданно ухватила сосок и на секунду удержала, сжала его между пальцами… — я замерла. Она, наверное, почувствовала и тут же отпустила и сняла с меня свои сумасшедшие пальцы…

Секунды я ищу спасения от сумасшедшего сердцебиения, скрываясь под струями теплого душа.…Все, наконец-то я отливаюсь…. А что же будет еще дальше?





И что интересно, я так и стою к ней спиной, боясь пошевелиться, ее отпугнуть.…От ее слов я даже вздрагиваю:

— Теперь ты меня.… Ну, что же ты?

— А разве, так можно? — спрашиваю неуверенно, стоя и не оборачиваясь.

— Как так?

— Ну, вот так! Ты и я…

— А что, тебе неприятно? Ведь я же, художница и тебя как натурщицу щупаю, смотрю на тебя…

— Так! Больше никаких натурщиц! — сказала и почему — то подумала, что это такое, не очень хорошее слово и определение для меня, оно больше подходит под определение женщин легкого поведения.… Откуда же я знала тогда, что она под этим определением меня понимала? Да и потом, ну какая же я натурщица? Но она продолжает, словно меня не слышит.

— Ну почему же? Мне надо почувствовать твою натуру, и я же ее ценю…

— Вот потому и не надо! Все, я выхожу…

— А как же мне спинку?

— Сама! Понятно, ведь ты же художница, вот и нарисуй себе и сама!

Сказала и мимо ее, к выходу. И чуть ли не голая, выскакиваю из душа, во двор. А если Борька? — в голове мелькнуло противно. А, ладно, пусть себе смотрит! Он же ей, все равно, заказал мою обнаженную картину.… Ну и, что же она тут нарисовала?

— Не трогай! Ишь, какая ты хитрая? — это она уже, выглядывая из-под воды. Увидела, а я думала, что не заметит, как я стараюсь разглядеть, как она меня тут разрисовала…

— Пока я не закончила — ты не смей! Поняла?

Ничего не поняла? Причем здесь, это ее, как она закончила? Неужели она меня, все же голой нарисовала? От такой мысли я сразу же вспыхиваю.

Взяла полотенце и обтираюсь, согнувшись пополам, а сама потихонечку к ее рисованию приближаюсь, обтирая ноги, переступая к ней спиной.

— А вот и я! Эх, а хорошо-то как! И как приятно!

— Пусти! Ты чего? — это опять она, навалилась, не давая выпрямиться, и обхватила меня. Ее руки, но теперь уже неприятные, мокрые и холодные, снова пытаются ухватить мои отвисающие груди…

— Так я же…

— Еще скажи мне, что я натурщица, так я с голой ж… тебя, мигом выставлю на улицу! Поняла? И перестань меня лапать! Я, ни какая — нибудь тебе там,… натурщица!

— Дай мне полотенце!

Даю и вижу, как она с мокрой головой стоит передо мной, вся голая, а сама глазами на мой передок смотрит и улыбается!

— Туда не надо смотреть, поняла! Ты, как Борька! Ему бы все потрогать, да увидеть! Что это? — спрашиваю, невольно и вижу, что у нее там… — А зачем там, кольцо?

— Так модно!

— Ну, там же не видно! Кому там оно?

— Ну, ты же, увидела?

— Ну и что? Нам можно…

— Ну вот, ты и ответила на свой вопрос.…А ты что, такая лохматая всегда?

— Нет, вот сейчас заплету косу…

— Ха. ха. ха! Какую еще косу, я про эти волосы… — и показывает мне пальцем, туда…

— Ты видишь, как у меня? Только дорожка вертикальная, а вот у других, у тех совсем…

— Вот именно! Вы там, в своем городе, совсем охринели! Ходите, как самые настоящие, … — замялась, не зная, как сказать и не обидеть, — … и сверкаете своей голой, … — …и снова замялась, не зная, как не сказать ей матюгом, потом нашлась и добавила,… — как натурщицы! Да еще и кольца цепляете, черт зная где, как папуаски какие-то.… А ну-ка, прикройся ты, художница…

Сказала, и пошла гордо, накинув халат, да еще и желая ее унизить, запела негромко, да такое, чтобы она слышала эту песенку из репертуара Борьки:

— Художник, художник молодой, нарисуй мне девушку с голую…

Потом она, правда, не лезла, и мы отдыхали, но каждая и теперь уже — в своей комнате.

А вечером она собралась и ушла на свидание….

Ну, и об этом я вам уже рассказывала. А что потом?

Проснулась, когда она уже рядом со мной на постель улеглась. А почему это рядом?

И надо же, видимо я ее так ждала, что тут же нашла для нее оправдание. Да, потому, себе говорю, что она, все-таки городская девочка и пустого, чужого ей дома испугалась. Потому и полезла ко мне на постель… Я ей: