Страница 36 из 176
Теперь, когда железа я мог получить достаточно, и в мастерской все было налажено, я начинал каждое утро с того, что брал в руки боевой меч, последний из тех, что выковал, и по часу упражнялся, восстанавливая прежнюю форму. Еще не представилась возможность проверить оружие в бою. Но отлично выполненный полуторный эсток с легкостью перерубал молодую березу сантиметров восьми в диаметре. Первый клинок я на таких экспериментах основательно загубил, второй сделал с поправкой на все недочеты и огрехи. Одно дело ковать оружие для игрищ ребятам-ролевикам из отменной легированной стали, точно зная и марку, и режимы закалки, другое – делать из бог весть как полученного железа нормальное боевое оружие.
После выздоровления Матфея я сам отвел его в деревню и отдал в руки отца. Почти все сельчане вывалили на улицу встречать нас, как только заметили бредущими из леса. С той поры крестьяне больше не сторонились моей мастерской и при случае всегда заходили выказать уважение и приносили что-нибудь на обмен или просто в подарок. Старики в деревне решили, что нужно поступать по совести и не предлагать мне за добрую косу полмешка овса или пшеницы, тем более что моя работа порой очень выгодно отличалась от творений местных мастеров. Слух о Железенке, где поселился Аред, который якобы своим присутствием очистил проклятое место, катился по деревням и хуторам. Люди шли кто с серебром, кто с товаром на обмен, кто просто собственными глазами поглядеть и убедиться в правдоподобности слухов. Такой расклад событий меня полностью устраивал.
То дитя цивилизации, изнеженный городской парень, разбалованный мамкиной заботой да сытой жизнью, во мне больше не проявлялся. Он еще не умер, не исчез навсегда, но перестал донимать вечным недовольством, скулежом, ленью. Я научился вставать с рассветом, максимально эффективно использовал световой день. Сделал для себя довольно жесткое расписание и всячески старался следовать ему. От того, насколько много я успею за лето, всецело зависело мое благополучие зимой. Коль скоро я не могу вернуться назад, то придется жить здесь. Не выживать, не существовать в ожидании чуда, а именно жить, так как делал бы это в своем веке.
Утром сбор трав, выкапыванье корней, обход территории, если удастся, то и охота на мелкую дичь, после обеда – мастерская. Если готова настойка, то заправляю самогонный аппарат, от первой модели которого практически ничего не осталось. Внося серьезные изменения в конструкцию, я отлил довольно длинную медную трубку, медный жбан склепал из листов и установил на отдельной печи прямо в мастерской, чтобы не бегать по всему хутору. Мастерская менялась, дополнялась новым оборудованием, хитроумными приспособлениями, с каждым днем все больше напоминая лабораторию алхимика, а не деревенскую кузню. У меня уже было достаточно средств и производственных мощностей, если можно так выразиться, чтобы вовсе не заботиться о подсобном хозяйстве. С одной стороны это было серьезное упущение, моя уязвимая точка, но с другой стороны это позволяло больше времени тратить на другие дела. Жизнь, как в старом анекдоте, понемногу налаживалась.
Однажды утром в конце апреля я обнаружил на пороге мастерской трех незнакомцев. В мастерской я просидел всю ночь, устал, немного угорел и собирался было отправиться спать, как тут эти трое. По всему видно, пришли давно, но не беспокоили, ждали, пока сам появлюсь и замечу гостей. Давно пора было завести собаку на тот случай, чтобы гости не становились сюрпризом. У городьбы, заламывая шапки, стояли два дюжих молодца с меня ростом, здоровенные и похожие как две капли воды. На вид туповатые и очень добродушные. Возраст определить было трудно, но, на мой взгляд, не больше двадцати. Рядом с близнецами стоял дед, сморщенный, древний, с колкими мышиными глазами и крючковатым носом.
Увидев меня, дед только толкнул одного из близнецов в бок, тот в свою очередь пихнул брата, и все трое низко поклонились.
– Доброго тебе дня, Аред, от Лады-берегини тебе благословление шлем. Мы к тебе с прошением от Гусиного озера третий день пешие идем. Ульян мое имя, Фадея зольника сын.
– С чем пожаловали? – спросил я, глядя на визитеров устало и угрюмо.
– Вот, родичи мои внучатые, Наум да Мартын, отдаются тебе во служение. Мы на роду совет держали и решили, благословили отроков. Будут тебе по дому помощники, в ремесле подсобники. Мы и приданое за ними собрали. Добрых топоров, быка, овса да семь гривен серебра. Народ сказывает, что ты, Аред-батюшка, только слово скажешь, так даже медведь под жалейку пляшет, а уж с этими бесенятами совладаешь.
– Ты что же, дед, на перевоспитание ко мне их привел?!
– Лихо от них одно, спасу нет! – запричитал дед, упавши на колени. – На прошлой седмице баню топили – дом да двор спалили! Овцу в хлев волокли, заспорили, так порвали, ироды! Мартын в охапку колоду взял да так сдавил, что та треснула да весь мед пролила. Наум, что дите малое, затеял с холма кататься на телеге. Так Мартын ему под колеса бревно… А телега соседская, да с дровами, прямиком в речку, а там бабы шабалы стирают… Мою сараюшку с рыбацкой снастью, что на отшибе стояла, снесли начисто, когда от баб удирали… Ну нет нам спасу от лиха этого, может, хоть ты, батюшка, совладаешь! – воскликнул он и, всхлипнув, ткнулся мне в ноги лысой башкой.
– Ну да черт с вами! – согласился я устало. – Вон дом за поляной, там под крышей над клетями травы сушатся, там и устраивайтесь. Помощники лишними не будут, а как к делу приучу, то и отпущу на все четыре стороны.
После бессонной ночи я как-то с трудом взял в толк, что эти двое останутся у меня надолго. В какой-то момент даже обрадовался, что теперь часть тяжелой работы переложу на плечи новоявленных помощников. Но задачка оказалась не такой уж простой. Дед Ульян в ту же ночь сбежал, как только угомонил, устроил братьев в указанном доме. Я же пока отоспался, пока по хозяйству дела закончил, только на следующее утро на них толком внимание и обратил.
Близнецы – явление редкое. Нет, в двадцать первом веке это вовсе не редкость, при высоком уровне медицины, а вот в глухой деревне раннего средневековья это действительно редкость, чтобы мать обоих смогла выкормить и выходить. Хотя… стоп! Дед чего-то про мать упоминал. Так-так! Что-то необычное… вспомнил! Мать умерла после родов. Была не из этих мест. То ли пришла, то ли ее нашли… В подробности не вникал. Дед еще говорил вполголоса, чтобы братья не слышали, да и я, отупев от усталости, с трудом вникал в рассказ… Коза! Коза выкормила детей! Вот то необычное! Жаль, дед смылся, а впрочем, встречу еще – расспрошу. Оба брата были огромные, сильные, с удивительным, до мельчайших подробностей, сходством. Наверно, поэтому одеты они были по-разному – иначе, глядя на их розовые круглые лица с голубыми пуговицами глаз, с мелким наметившимся пушком на подбородках и под носом возникало бы ощущение, что двоится в глазах.
– Ну и что мне с вами, подкидышами, делать? – спросил я, разглядывая близнецов с крыльца дома. – На что вы гожи? Что умеете? Дров наколоть вам по силам?
– Только скажи, батюшка, все сделаем, – ответили братья басовитым хором.
– Ну, тогда посмотрим. Вот вам, оболтусам, топоры, пила… да только не загубите. Вон те три березы у оврага валите да на дрова порубите.
Растянув рты до ушей от удовольствия, что им позволили что-то сделать, братья похватали топоры и рьяно кинулись к оврагу. Я решил на первый раз проследить. Игриво толкая друг друга в бока, они подбежали к березам и в два топора стали подрубать у корней. Я не мог оторвать глаз от этого цирка. Меньше чем за полчаса эти мастодонты своротили три березы, обрубили ветки и стали распиливать и колоть на дрова. Причем делали они это с таким энтузиазмом и рвением, что находиться рядом было небезопасно. В то время пока Мартын пилил ствол на поленья, Наум обламывал ветки. Нет, не срубал, как положено – топором, а именно обламывал. Он шел вдоль поваленного ствола и срывал толстенные сучья, словно листочки с веточки. Какие плохо поддавались, он переламывал, подставляя колено. По сумме вложенной энергии братья с легкостью могли бы заменить бульдозер. К обеду угольная яма была забросана наломанными кусками березы. Назвать это дровами у меня не поворачивался язык. Мартын использовал топор как вспомогательный инструмент. Он брал косо отпиленную чушку, с размаху надрубал топором, а потом просовывал толстые пальцы в щель трещины и просто разрывал полено на две половинки.