Страница 56 из 57
Пока Птухин на своем Як-1 летел до Киева, решение звонить наркому определилось. Кирпонос без колебаний поддержал. «Звоните». И все-таки, когда он сел к аппарату В4, рука задержалась. Он знал, что нарком уважает настойчивость, но до определенного предела. Но в этот миг вспомнились самодовольные физиономии фрицев. Он уже не первый раз встречался с немецкими летчиками, садившимися на вынужденную, и отмечал их вызывающее поведение:
«Наглеют с каждым днем, — подумал Птухин. — Ведут себя как туристы, недовольные гостеприимством страны. Совершенно не чувствуют себя нарушителями, которым полагается нести строгую ответственность перед советскими законами за шпионские полеты над нашей территорией. Да и не признают себя шпионами, даже пойманные с поличным. Отказываются грубо, нахально, не пытаясь оправдываться. Отчего это? Видимо, чувствуют твердую защиту. Скорее всего перед полетом получают убедительный инструктаж, что с ними ничего страшного не произойдет, даже если сядут на вынужденную. Возможно, убеждены в скорой выручке.
Вспомнился совершенно вопиющий случай, когда к «заблудившемуся» экипажу вплотную пристроился наш летчик и показал рукой, чтобы самолет шел на посадку. Но летчик-нарушитель, самодовольно улыбаясь, пригласил жестом следовать за ним на запад. Как рассказывал наш истребитель, сбить фашиста ничего не стоило. Тогда Евгений Саввич подивился выдержке нашего летчика-истребителя, отметив про себя, что он бы сам, пожалуй, на его месте не стерпел… Все! Больше никаких колебаний! Надо добиваться разрешения хотя бы на предупредительную стрельбу. Все-таки это убедительнее, чем покачивание с крыла на крыло и «приглашение» идти на наш аэродром. Прилетят к себе, расскажут, что русские летчики пересмотрели «нормы гостеприимства» непрошеных гостей.
Птухин снял трубку. Минуты через две в телефоне прозвучало:
— Говорите.
Птухин как мог спокойнее и короче изложил последний случай: количество нарушений, игнорирование немцами сигналов идти на посадку и умолк. В тот же миг нарком сказал:
— А вы не горячитесь, товарищ Птухин. До свидания.
Птухин, обмякший, долго сидел у телефонного стола. Не хотелось ни думать, ни что-либо делать.
В субботу, во второй половине дня, Евгений Саввич собрал всех командиров соединений. В штабе было известно, что ефрейтор 222-го саперного полка Альфред Лисков перебежал к нам и сообщил о начинающемся сегодня ночью наступлении, о чем генерал Пуркаев уже доложил Жукову.
Птухин предупредил командиров дивизий.
— Это последний наш сбор здесь. Штаб округа уже выехал в Тернополь. С понедельника и мы будем там. Разлетайтесь по частям, вскрывайте свои оперативные планы, готовьте полки к боевым действиям.
В опустевшем штабе было тихо. Евгений Саввич работал долго. С особой тщательностью он анализировал ежедневные итоги освоения новых самолетов. Темпы росли. Они вселяли надежду в ближайшее время перевооружить половину всех полков, создать предпосылку успешного, на первых порах, отражения противника. Эта половина стала каким-то заветным числом, своеобразным рекордом, который он хотел преодолеть как можно быстрее. С внутренней радостью он выводил красным карандашом новое число летчиков, впервые вылетевших на ЛаГГах, МиГах, Яках, «Пешках» [ «Пешки» — так между собой летчики называли самолет Пе-2]. Правда, мало их, этих самолетов, но он знал, что летчика «сделать» труднее, чем самолет, и это его забота.
Птухин посмотрел на часы, решил домой не ехать. Жена, три недели назад подарившая ему вторую дочь, устает за день. Не стоит ее беспокоить, пусть отдыхает. Утром можно заскочить за вещами — и в Тернополь. Возможно, до следующей субботы.
Мысли о жене и детях всегда приятно успокаивали. Он очень хотел сына, который обязательно стал бы «орёликом», настоящим истребителем, которому Птухин-старший передал бы все свое искусство пилотирования. Но, когда ему сообщили, что родилась дочь, он просил передать жене, что давно решил назвать свою вторую дочь Наташа. Она похожа на него. Жаль, что чаще всего видел ее спящей: днем, когда заскакивал на обед, или поздно вечером. Старшую, Лиду, он видел все-таки чаще.
Казалось, он только сомкнул глаза, откинувшись в глубоком кресле, как вдруг резко, словно сигнал тревоги, прозвучал телефонный звонок. Докладывал дежурный по штабу.
— Товарищ командующий, началась война! Бомбят аэродромы!
Растерянности не было. Мозг работал четко, аналитически: «Внезапное нападение. Видимо, массированный удар по передовым аэродромам. Надо выяснить обстановку. Главное, организовать отражение». Он быстро придвинул телефон:
— Слюсарев! Срочно на аэродром! Вылетаем на КП в Тернополь!
На выходе из штаба он задержался возле дежурного, посмотрел на часы: «Какая рань! Жаль будить». Потом взял телефонную трубку:
— Алло, Соня, ты особенно не волнуйся, но мне срочно нужен мой чемоданчик для поездки. Я сейчас заскочу, и сами собирайтесь на дачу… Да, да, началась, но это ненадолго. Мы управимся быстро, не волнуйся! Вернемся с победой! Иначе быть не должно!
Монино — Москва, 1977 год
ОТ РЕДАКЦИИ
Уважаемый читатель, книгу, которую вы только что прочитали, написал не профессиональный писатель, а летчик Михаил Павлович Сухачев. Это не только его первая книга, но и первое литературное произведение вообще.
Родился Сухачев в 1929 году в деревне Сечино Орловской области. Детство было трудным — мать одна кормила и воспитывала девятерых детей. И наверное, она бы не смогла вырастить их всех, если бы семья не перебралась в Ленинград и не устроилась жить (а мать — работать уборщицей и истопником) при 99-й образцовой общеобразовательной школе. Учителя школы приняли в судьбе детей активное не только материальное, но и духовное участие.
Именно там в школьном кружке еще в 6-летнем возрасте Миша построил свою первую авиационную модель. Учителя школы помогли развитию и другой способности мальчика — любви к рисованию. Начиная с 9-го класса он уже занимался в студии при Академии художеств.
Одно время небо и живопись серьезно конкурировали в выборе Михаилом Павловичем жизненного пути.
Небо пересилило.
И Сухачев поступает сначала во II Ленинградскую спецшколу ВВС, потом — в Борисоглебское авиационное училище имени Чкалова. И, наконец, Военно-воздушная академия имени Ю. А. Гагарина, где позже он защитил кандидатскую диссертацию, стал доцентом.
Это учеба. А работа, она шла всегда параллельно учебе — летал на реактивных самолетах-истребителях.
И вероятнее всего, Михаилу Павловичу, очень занятому преподавательской работой во все той же академии имени Ю. А. Гагарина, не довелось бы взяться за литературный труд, если бы не одна очень интересная встреча в Центральном Доме авиации и космонавтики: вечер памяти генерал-лейтенанта Евгения Саввича
Птухина, который собрал всех его друзей, соратников и учеников. И когда закончил делиться воспоминаниями о Евгении Саввиче последний выступающий, Сухачев твердо решил, что напишет о Пту-хине книгу.
Летчик-истребитель, решивший написать книгу о летчике-истребителе, действует по-истребительски решительно. Колебаний, сможет ли он осилить новый для себя труд, не было. Была цель: о таком самородке летчике-истребителе, талантливом военачальнике нашей отечественной авиации, герое испанской войны должны знать не только летчики. И здесь очень помогли люди, с которыми служил, воевал и дружил Евгений Саввич. Их оказалось очень много — несколько десятков человек, желавших увековечить память генерала Птухина в грядущих временах.
И в первую очередь откликнулась вдова, верный друг и соратник по испанской войне Софья Михайловна Александровская. Приняли в книге живейшее участие и:
О. С. Птухина — сестра Евгения Саввича;
П. И. Батов — дважды Герой Советского Союза, генерал армии;
С. А. Красовский — Герой Советского Союза, маршал авиации;