Страница 54 из 66
Но Гитлер обо всем догадался, и этот «несчастный случай» возымел действие. 9 августа 1935 года Ева и Гретль въехали в просторную трехкомнатную квартиру на Виденмайерштрассе. Гитлер стал чаще приезжать туда, но всегда очень поздно, чтобы его визиты остались незамеченными. Однако разве может приезд фюрера остаться незамеченным, если квартал заполняют полицейские и гестаповцы? По городу поползли слухи. Дошли они и до родителей Евы. Фриц Браун счел себя опозоренным тайной связью дочери, пусть даже и с канцлером. 7 сентября, набравшись мужества, он написал Гитлеру письмо, призывая его вернуть «заблудшую овцу в лоно семьи». (Интересно, осмелился бы кто-нибудь у нас написать подобное Сталину?)
Разумеется, почтой посылать такое письмо было немыслимо. Поэтому осторожный Браун попросил Гофмана передать письмо лично канцлеру. Но еще более осторожный фотограф сперва показал письмо Еве, немедленно изодравшей его в мелкие клочки. Отцу же она сказала, что Гитлер просто не захотел ничего отвечать. Однако педантичный Браун сделал копию, и этот любопытный исторический документ сохранился.
Отношения в семье испортились окончательно. Отец стал запирать дочь в комнате и вообще допекал, чем только мог. Ильза демонстративно третировала сестру, а мать называла Еву не иначе как «шлюхой этого человека».
Но Гитлер выполнил свое обещание и поручил Гофману приобрести для Евы виллу в престижном и зеленом районе Мюнхена на Вассербургштрассе, 12 (теперь это улица Дельфтштрассе). Осмотрев дом, Ева пришла в восторг. Тихое, спокойное место, уединение от соседей, всего десять минут езды до квартиры Гитлера на подаренном им «мерседесе».
Официально вилла была записана на Гофмана, заплатившего за нее 30 тысяч рейхсмарок, снятых с его банковского счета. Только в 1938 году виллу нотариально переоформили на «личную секретаршу фюрера Еву Браун».
До самого конца войны официальное жалованье Евы составляло 450 марок в месяц. Но поскольку она действительно умела неплохо фотографировать, то Гофман платил дополнительно. А главное заключалось в том, что Гитлер часто расхваливал ее работы. Однажды он заметил, что сделанный ею снимок настолько хорош, что стоит никак не менее 20 тысяч марок. Догадливый Гофман немедленно выдал Еве премию на эту сумму.
Теперь она стала гораздо спокойнее и уравновешеннее, ведь Гитлер доказал, что любит ее. Жизнь Евы скрашивали и подаренные канцлером два небольших скотч-терьера — Негус и Штази, похожие своими бородками и торчащими, словно рожки, ушками на маленьких черных чертиков. Судьба этих собачек оказалась печальной. Негус погиб на берлинской улице от осколка снаряда. Штази, который оставался в «Бергхофе», во время одной из бомбежек убежал. Трудно понять, как маленькому скотч-терьеру удалось преодолеть по гористой местности около 300 километров и добраться до мюнхенской виллы Евы. Грабившие опустевший дом иностранные рабочие забросали Штази камнями. Кто-то из соседей узнал терьера и хотел дать ему кость, но Штази с визгом кинулся прочь и исчез навсегда. Его писанный маслом большой портрет в золоченой раме после войны висел в мюнхенской квартире Ильзы Браун.
Вилла Евы с архитектурной точки зрения не представляла ничего особенного, но была обставлена с большим вкусом, и жилось в ней весьма уютно. Мебель из экзотических пород дерева, множество картин и ковров. Там имелся даже телевизор, один из первых в Германии. А бомбоубежище с мощной бронированной дверью, вентиляторами и насосом для нагнетания внутрь свежего воздуха спроектировал сам Гитлер.
Альпийская усадьба
Летом 1935 года Гитлер решил перестроить свой скромный горный дом в Оберзальцберге в представительную усадьбу «Бергхоф». Он оплачивал стройку из собственного кармана и даже брал в издательстве авансы под переиздания «Майн кампф», но это была фикция. Борман, руководивший стройкой, действовал с таким размахом, что по сравнению с потраченными суммами денег фюрера хватило бы разве что на сарай.
Гитлер самолично спроектировал новый дом, одолжив чертежные принадлежности у Шпеера, с точки зрения которого усадьба так и осталась примитивным загородным домом, только увеличенным до огромных размеров. Домоправительницей была там опять же сводная сестра канцлера Ангела Рау-баль, которая терпеть не могла эту «глупую гусыню» Еву Браун. Ангела оказалась очень находчивой по части унижения Евы. Обычно к ее приезду все комнаты были уже «случайно» заняты, и Еве приходилось отправляться в гостиницу.
Фюрер неспроста выбрал для своего дома северо-восточную часть горы Высокий Гелл — оттуда открывался изумительный вид на долину Зальцбурга и далекие снежные вершины Австрийских Альп. В небе над пропастями парили коршуны и орлы, к северо-западу серебрились воды озера Кёнигзее с белыми лодочными парусами.
Но это живописнейшее место имело большой недостаток. К закату дом накрывали гигантские тени Альп, и даже летом сразу же становилось холодно. Приходилось разжигать камин и, как шутила Ева, «постоянно поджаривать наши задницы».
Гитлер всегда старался подчеркнуть свою любовь к природе и часто, топая ногами, кричал на Бормана, изгадившего великолепный край сетью асфальтированных дорог и дорожек. Зато Борман отбивался тем, что для сохранения фауны он запретил окрестным жителям держать не только скот, но и собак и даже кошек, которые постоянно охотились за белочками.
Вообще-то в сооружении «Бергхофа» не было особой необходимости. Но Гитлер не любил Берлин и здесь находил зримое воплощение своей детской мечты.
Как только строительство закончилось, Гитлер, не мешкая, попросту выгнал сводную сестру, возвратившуюся в Вену. Избавившись от Ангелы, возможно всегда напоминавшей ему о Гели, он официально предложил Еве стать хозяйкой «Бергхофа». Однако «хозяйка» не любила домашних хлопот и все передоверила преданной ей экономке Маргарет Митльптрассер.
Да и само положение «хозяйки» было довольно странным. Когда Гитлер проводил какое-нибудь важное совещание или принимал визитеров, Ева отсиживалась в своей комнате, будто в заключении. Гитлер, как и прежде, старался хранить в тайне свою личную жизнь. Когда в 1938 году пражский журнал «Паненка» поместил на обложке сделанный в Берхтесгадене снимок Евы с подписью: «Гитлеровская маркиза Помпадур», фюрер настолько рассвирепел, что пригрозил Гофману (считая виноватым его) всяческими карами, если подобное повторится хотя бы еще раз.
В случае визитов иностранных государственных деятелей Еве предписывалось не попадаться им на глаза. Она очень страдала от запрета Гитлера, ведь ей так хотелось увидеть экс-президента США Гувера, регента Венгрии адмирала Хорти, болгарского царя Бориса, лорда Ротермира, короля Швеции, будущего римского папу кардинала Пачелли и многих других знаменитостей, приезжавших к германскому канцлеру. Лишь однажды Гитлер уступил настойчивой просьбе Евы и позволил ей увидеться с герцогиней Виндзорской, иначе говоря, той самой разведенной американкой Сарой Симпсон, ради которой Эдуард VIII отказался от британской короны. Гитлер потом горько сожалел об этом, ибо Ева стала часто намекать на то, что из-за любви можно пожертвовать всем, даже королевским титулом. Гитлер, делая вид, что не понимает намеков, только повторял, что по протоколу она не может присутствовать при таких визитах.
Столь же категорично отверг он просьбу Евы познакомить ее с красавцем Галеаццо Чиано, зятем Муссолини и министром иностранных дел. По наивности Ева не скрывала своего интереса к итальянскому графу, а Гитлер просто приревновал ее. Во время визита Чиано в Берхтесгаден Ева сфотографировала его из открытого окна. Чиано мигом заметил красивую молодую женщину и буквально атаковал Риббентропа вопросами: кто это такая? В ответ германский министр бормотал что-то невнятное о помощнице личного фотографа фюрера, но низкий ранг красивой особы только распалял темпераментного синьора. Лишь объединенная оборона Гитлера и Риббентропа отразила натиск итальянского ловеласа.
Подобные ситуации иногда становились комичными. Однажды личный адъютант Гитлера, Фриц Видеман, ранним утром должен был передать ему срочное сообщение. Поднявшись на второй этаж, он вытаращил от изумления глаза. В коридоре перед дверью спальни Гитлера, словно в гостиничном номере, красовались сапоги фюрера, а рядом стояли туфельки его «личной секретарши». Видеман едва не захохотал: «Целыми днями разыгрывать комедию, а потом так небрежно выставить напоказ свои отношения».