Страница 16 из 66
Излюбленной формой общения с массой были для Муссолини публичные выступления. В этих случаях он надевал на себя столь знакомую всем маску «отца отечества». Дуче обладал профессиональной привычкой актера менять выражение лица в зависимости от обстоятельств времени, места и действия. Его способность перевоплощаться удивляла даже собственного камердинера. Маска дуче могла быть покровительственной и отечески внимательной, высокомерной и надменной, глубокомысленной и непримиримой, но любимой была все же цезаристская: решительно-волевая, как и подобает вождю великой нации. В ней он и появлялся на балконе палаццо «Венеция» в самом центре Рима перед заполненной до отказа площадью, вмещавшей 30 тысяч человек.
Толпа взрывалась бурей восторга. Главный актер и режиссер медленно обводил ее тяжелым взглядом. Муссолини не случайно выбирал в качестве трибуны балкон того или иного дворца. Для «чистейшего гения латинской расы», коротконогого, с явно обозначившимся брюшком, мясистым носом и пухлыми пальцами было крайне необходимо возвышаться над толпой, стоя за перилами балкона, скрадывавшими некоторую непропорциональность его фигуры. Позируя перед фотокамерами, Муссолини всегда старался выбрать наиболее выгодный для себя ракурс, а когда у него ослабло зрение, велел изготовить специальную пишущую машинку со шрифтом в три раза больше обычного, чтобы на публике читать текст без очков. Склонность к самолюбованию заставляла его постоянно смотреть на себя со стороны, отшлифовывать не только образ, но и облик.
Муссолини поднимал руку, толпа затихала, и он начинал говорить. Обычно он не готовил свои речи заранее и, выходя на балкон, держал в голове лишь основные идеи, а дальше целиком полагался на импровизацию и интуицию, которые его не подводили. Дуче бередил воображение итальянцев цезаристскими планами, миражом империи и славы, великих достижений и всеобщего благополучия. Он апеллировал не к разуму, а к чувствам, эмоциям, инстинкту, заряжал толпу своей экзальтацией, наэлектризовывал атмосферу до предела и в подходящий момент бросал на благодатную почву аудитории семена шовинизма, милитаризма или еще какого-либо «изма». Следует отдать должное его ораторскому мастерству: среди тиранов XX века в этом искусстве с ним могут соперничать немногие, разве что Ленин и Троцкий.
Не менее театрализованно насаждался и миф о возрождении былого военного могущества Италии, рвущейся за пределы Апеннин. Слывший на заре своей политической биографии непреклонным антимилитаристом, Муссолини рьяно взялся за создание военной авиации и флота. Он строил аэродромы и закладывал военные корабли, готовил пилотов и капитанов, устраивал маневры и смотры. Дуче безумно любил парады. Наблюдая за военной техникой, он мог часами стоять неподвижно, уперши руки в бока и задрав голову. Парады проходили часто и повсюду: на суше, на море и в воздухе. Нередко дуче было невдомек, что для создания видимости военной мощи ретивые помощники гнали через площадь по нескольку раз одни и те же танки. В конце парада Муссолини сам становился во главе полка берсальеров и с винтовкой наперевес пробегал с ними перед трибуной.
Фашисты умело использовали пристрастие итальянцев к красочности и театральности. Они попытались связать современную Италию с Древним Римом живой нитью традиции: обрядились в его одежды, присвоили себе его атрибуты. Показной культ древнеримской доблести, введение в оборот слов из лексикона древних римлян, пышная торжественность церемоний и смотров, приветствие по римскому образцу поднятием правой руки, объявление древнего ликторского знака (пучок прутьев, связанных вокруг секиры — символ единства граждан Древнего Рима как залог его могущества и силы; секира должна была обрушиваться на головы тех, кто пытался подорвать это единство. — Л. Б.) национальным гербом Италии — все это импонировало тщеславному обывателю, его стремлению к мнимому величию. Однако в речах и поведении фашистских иерархов, в официальных церемониях, в бесконечной череде парадов и смотров, в самой атмосфере фашистской Италии отчетливо ощущался избыток помпезности, развязности и провинциальной вычурности, тотального подхалимства и ханжества.
Фашизм агрессивно вторгся в повседневную жизнь итальянцев, привнеся в нее целую серию ритуалов, условно объединяемых понятием «фашистский стиль». Чтобы создать «новый моральный и физический тип итальянца», режим Муссолини начал яростно внедрять в общество смехотворные, а порой просто идиотские нормы поведения и общения. Среди фашистов были отменены рукопожатия, женщинам запрещалось носить брюки, для пешеходов устанавливалось одностороннее движение по левой стороне улицы (чтобы не мешать друг другу). Фашисты обрушились на «буржуазную привычку» пить чай, попытались вытравить из речи итальянцев привычную им вежливую форму обращения «Lei», якобы чуждую своей мягкостью «мужественному стилю фашистской жизни». Этот «стиль» укрепляли так называемые фашистские субботы, когда все итальянцы независимо от возраста, социальной принадлежности и пола должны были заниматься военно-спортивной и политической подготовкой. Муссолини сам являл пример для подражания, устраивая заплывы через Неаполитанский залив, бег с барьерами и скачки на лошадях. На пляжах Риччо-не он демонстрировал перед фотокамерами обнаженный бронзовый торс и, как заправский культурист, играл накачанными мускулами. Обязательными и повсеместными стали массовые гимнастические упражнения, ибо движения в едином ритме, по мнению фашистов, способствовали выработке чувства коллективизма. Муссолини требовал, чтобы все партийные сборища сопровождались занятиями физкультурой, а иерархи сдавали спортивные нормы. Даже в повседневной жизни он нашел способ проверять уровень их подготовки: входя в здание в сопровождении свиты, Муссолини стремглав устремлялся вверх по лестнице, увлекая за собой и престарелых охающих генералов, и полных сил фашистских иерархов.
В 30-е годы появился еще один массовый ритуал — «фашистские свадьбы». В ноябре 1933 года в Риме одновременно вступили в брак 2620 юных пар, многие из которых специально прибыли в столицу с этой целью. Каждая новая семья получила символический презент от дуче, считавшегося посаженым отцом, а в ответной благодарственной телеграмме или письме обещала через год подарить «любимой фашистской родине» солдата.
Эта буффонада проводилась в рамках одиозной «битвы за высокую рождаемость», которую дуче провозгласил в целях стимулирования прироста населения. Задача была проста: «Больше населения — больше солдат — больше могущества». К тому же ни на что иное, как варить поленту и рожать детей, женщины, по мнению Муссолини, все равно были не способны. Он не раз называл их «неисправимыми кокетками, нетворческими и неинтеллектуальными существами, способными лишь раздвигать ноги перед мужчинами». «Предложите им построить не храм, а хотя бы хижину, — заявил он в беседе с немецким писателем Э. Людвигом, — и вы увидите, что они не смогут сделать даже этого. О политике и говорить не приходится — женщины в ней ничего не смыслят и не значат».
Представление дуче не противоречило старой римской традиции, отводившей женщине роль «ангела домашнего очага» и «матери воина». Он любил рассуждать на эту тему, живо интересовался ею и быстро возбуждался. Без активной демографической политики, стимулирующей рождаемость, уверял дуче, крупные капиталистические страны вскоре прекратят существование. По его расчетам, Соединенным Штатам, как серьезному государству, оставалось не более двух десятков лет, а Англии и Франции грозило катастрофическое старение и сокращение населения вдвое. Особенно печальная участь, по мнению дуче, ждала англичан, среди которых женщин было на четыре миллиона больше, чем мужчин. Он считал их «сексуально неудовлетворенными пацифистками, боящимися родовых болей», а потому не представляющими никакой ценности для общества.
В молодости Муссолини был ярым сторонником искусственных противозачаточных средств и не возражал против их применения женщинами, с которыми общался. Став диктатором, он и в этом отношении совершил поворот в обратную сторону. Уже в 1924 году фашистское правительство ввело уголовную ответственность для тех, кто в той или иной форме выступал в пользу распространения искусственных противозачаточных средств, и увеличило и без того немалые штрафы за аборты. По личному распоряжению дуче заражение сифилисом также стало рассматриваться как уголовное преступление, а запрет разводов подкреплялся новыми суровыми наказаниями за супружескую неверность, причем для женщин были предусмотрены более строгие меры, чем для мужчин.