Открытие Джи - Джи

С помощью этого способа наблюдения Буду удалось убедиться в том, что в руках у Палладино был какой-то треугольный предмет, тень которого двигалась между ней и якобы «играющим самостоятельно» тамбурином. Это разоблачало трюк медиума, утверждавшего, что тамбурином «играют потусторонние силы», но не давало полного представления о предмете, которым она орудовала.

Тогда физики установили перед сеансом за стеной рентгеновскую установку, с помощью которой надеялись «просмотреть» всю комнату в темноте. Все ожидали начала сеанса. Джи-Джи прибыл вовремя и был проведен за кулисы.

Однако, когда Евзапия под рукоплескания публики вошла в «экспериментальный зал», она заметила следы технических приготовлений. Подозвав к себе своих «верных спиритов» из группы сопровождавших ее мошенников, она заявила, что плохо себя чувствует, и сеанс отменяется.

Легкий шум разочарования послышался из комнаты, где находилась рентгеновская установка. Физики осторожно выходили из своего укрытия. «Звезда спиритизма» уже уехала.

По возвращении в Англию над Томсоном опять нависли «тяжелые цветы славы». В 1906 году он получил высшую награду: ему была вручена Нобелевская премия «За теоретические и экспериментальные исследования прохождения электричества через газы». На основании статьи девятой устава о Нобелевской премии Томсон должен был сделать в Стокгольме публичный доклад на тему премированной работы.

Церемония вручения золотой Нобелевской медали шведским королем требовала множества условностей. Перед королем необходимо было предстать с супругой. Разумеется, он — во фраке, она — в вечернем туалете. Непременно надо представиться и старой кронпринцессе, принимающей высоких гостей в особой маленькой комнате. Розе-Элизабет Томсон следовало познакомиться также с первой и второй придворными дамами. Все происходило как в хорошо отрепетированной сказке. Эммануэль Нобель, племянник изобретателя динамита, оказался приятным молодым человеком, не лишенным остроумия. Побывав в России, он привез королю Швеции в подарок от царя огромный глиняный горшок с черной икрой. «Все, что мы могли бы послать ему в виде ответного подарка, — заметил Эммануэль Нобель, — это ящик с динамитом. Но вряд ли царю это было бы приятно».

Томсон выдержал все положенные на его долю испытания и вернулся в Англию.

Ему предложили стать членом еще нескольких клубов. Он охотно участвовал в светской жизни.

В спорах с любителями спорта он часто горячился и утверждал, например, что во время американских футбольных матчей, которые проходят вяло, он не «жаждет крови», в то время как в Кембридже он готов броситься через канат.

Любил он и весельную регату. Однажды у него в гостях оказался приехавший из Австралии ученый, который расхваливал их состязания на реке.

— У нас очень удобно наблюдать за ходом гонок: по берегу реки движется поезд с такой же скоростью, с какой происходят гонки. И пассажиры прямо из окон могут наблюдать за состязаниями.

— Так медленно ездят ваши поезда? — ядовито спросил Джи-Джи.

— Нет, так быстро ходят наши ялики, — ответил находчивый австралиец.

Джи-Джи был всегда щедро доброжелателен к коллегам. Лекции, советы, консультации занимали у него не меньше времени, чем научные исследования. (В конце своей жизни он перечислил более пятидесяти имен ученых, возглавивших крупнейшие научные центры в разных уголках земного шара, — это все были его ученики.)

Раз в году собирались его бывшие ученики на традиционный обед двадцать пятого декабря в честь открытия электрона. На одном из таких обедов оказался приехавший из Советского Союза физик А. Ф. Иоффе. Его несказанно изумило все происходящее:

«На обеде присутствовало тридцать — тридцать пять человек. Сидели за П-образным столом, причем председательствовал один из молодых физиков… После кофе начали обносить портвейном, и начались тосты. Первый за короля, потом второй за Кавендишевскую лабораторию… Тосты были по возможности комического характера. Эти англичане очень любят шутить и острить. Между тостами пели песни. Вообще за столом можно было проделывать все, что угодно: пищать, кричать и т. д. Вся эта картина имеет довольно-таки дикий вид, хотя и очень своеобразный. После тостов все встали на стулья, взялись крест-накрест за руки и пели песни, в которой вспоминали всех друзей… Очень забавно было видеть таких мировых светил, как Дж. Дж. Томсон и Резерфорд, стоящих на стульях и поющих во всю глотку…»

…Но сейчас еще идет 1912 год. Зарождаются новые теории, которые станут началом революции физики двадцатого века.

В науке Джи-Джи был «однолюбом». Он считает самой интересной областью науки — физику газового разряда, где он сначала открыл отрицательные «корпускулы», а теперь собирается приступить к изучению положительно заряженных ионов — «положительных лучей».

Джордж, работающий с отцом над его книгами, осторожно замечает, не становится ли Джи-Джи «любителем» только собственных идей? Знает ли он о рождении теории относительности? Статья молодого Альберта Эйнштейна, напечатанная в немецком журнале «Аннален дер физик», наделала много шума. Знает ли Джи-Джи об этой статье? Томсон легко отговаривается: не читал, так как не знает иностранных языков. А не знает он-де их потому, что… лишен музыкального слуха.

Френсис Астон, заглянувший в кабинет к Томсону, слышит предыдущий разговор о теории относительности и об иностранном языке, об отсутствии музыкального слуха. Сам Френсис завсегдатай кембриджских концертов, музыкальный критик и, конечно, физик.

Войдя в кабинет шефа, он переглядывается с Джорджем. Хитрый Джи-Джи охотно пошел бы сегодня с ними на концерт Моцарта, но ведь он только что жаловался на отсутствие музыкального слуха. Конечно, он скажет, что отправится играть в гольф.

— Кажется, у Эйнштейна какие-то неприятности в Германии? — спрашивает Томсон. — Я слышал, что тот самый Филип Ленард, который сутяжничал с Рентгеном из-за открытия икс-лучей, теперь чем-то недоволен в теории относительности?

— Ты бы прочел внимательно работы Эйнштейна, — с упреком говорит Джордж. — Ведь и ты в свое время писал об изменяемости массы.

— Я допускал только изменение массы заряженного шара, движущегося в электрическом поле, — сухо говорит Томсон. — А теория Эйнштейна совершенно новая философия физики. Я к ней непричастен.

Астон и Джордж с улыбкой переглядываются. Старик явно прочел статью Эйнштейна.

— Может быть, это и великая теория, — раздраженно продолжает Томсон, — но я ее не понимаю. Что касается Ленарда, — добавляет он неожиданно, — то он наихудшая разновидность завистника в науке. К тому же он пользуется запрещенными приемами: выбивает ученого из науки, объявляя его политически неблагонадежным. Кстати, ты видел, Джордж, как в американском футболе выбивают мяч у игроков? Это тоже запрещенный прием.

Профессор набрасывает на листе бумаги ход игры на гарвардском футбольном стадионе. Номера игроков двигаются к жирной точке в сложной комбинации, но вот стрелки сгущаются: идет драка из-за мяча.

— Целая толпа наваливается на одного человека. Вместо этого по правилам английского футбола должно происходить следующее. — Томсон тут же набрасывает рядом схему изящного розыгрыша мяча. — Но главное, мальчики, — обращается он к молодым людям, — надо всегда бить по мячу самому. А ты, Джордж, так и не научился играть — всегда только подавал мячи.

Джордж пожимает плечами. Астон иронично улыбается. Дался старику этот футбол и гольф в придачу. Вечные признаки кембриджского джентльмена. Но все меняется. Наступают новые времена. Жизнь становится сложнее, а занятия наукой — будничнее. Открытия будут делаться деловито и скромно — без торжественных спектаклей. К счастью, Джордж Томсон это понимает.

— Джордж, ты пойдешь со мной на концерт сонат Моцарта? — спрашивает Астон.

— Конечно, он пойдет, — говорит Джи-Джи. — Хотя я предпочел бы видеть вас обоих на весельной регате. Сегодня соревнование между Кембриджем и Оксфордом.