Страница 13 из 31
С Ниной Созиной я впервые встретился в Белоруссии, под деревней Оревичи. Партизаны Ковпака только что разгромили фашистскую карательную экспедицию. Настроение у всех было приподнятое. Комиссар соединения Семён Васильевич Руднев сказал: «Товарищ Давидзон, вы непременно сфотографируйте Нину Созину. Смелая девушка!»
Вид у Нины был совсем не геройский, а самый что ни есть обыкновенный. Даже автомат, казалось, случайно попал к ней в руки.
Но минуло не так уж много времени, и я убедился — Нина действительно отважная партизанка.
Отец ушёл на фронт в последних числах июня 1941 года. В Путивле, где находился призывной пункт, было жарко, солнце раскалило, как сковороду, голую, без единого деревца площадь. Мать не плакала, но на неё страшно было смотреть. Нина как могла успокаивала её. Да разве успокоишь, когда за матерью, как цыплята за наседкой, выстроилось четверо — родные братья и сёстры Нины. Старшим среди них был двенадцатилетний Женька. Себя Нина считала взрослой: в комсомол поступила, правда, прибавив себе год. Отца Нина больше не видела. Когда немцы оккупировали Путивль и её родное село Линово, докатился слух, что отец лежит в госпитале, в плену, Хуторе-Михайловском. Мать мигом собралась туда, но вернулась едва жива — фашисты всех раненых сожгли… Лесник Георгий Иванович Замула, старинный друг отца, крепко обнял дрожавшую от потрясения Нину и сказал:
— Отомстим и за него, доченька…
Замула давал Нине Созиной и её подруге — дочери сельского учителя из Юрьева Люсе Стоборовой — задания: разведать, где у немцев укреплённые точки, сколько в сёлах полицаев. Иногда девушки расклеивали листовки со сводками Совинформбюро — у лесника сохранился приёмник и он на слух записывал последние известия с фронта.
Фашисты зверствовали, устанавливая «новый порядок». Расстреливали коммунистов и комсомольцев, жгли дома сельских активистов. Чувствуя свою безнаказанность, обнаглели полицаи — уголовники, изменники Родины, разный сброд.
Комсомольцы решили действовать. Кроме Нины Созиной в подпольную комсомольскую группу вошли Люся Стоборова, Соня Чаусова, Сергей Жулев, Гриша Юнык и двое молодых солдат из окруженцев. Собирались у кого-нибудь на квартире, обсуждали положение и намечали, где и как навредить оккупантам. Очередное заседание проходило в сарае у Юныка. Один из солдат наблюдал за улицей, а остальные расселись кто где.
Первой взяла слово Нина.
— Товарищи комсомольцы! Мы, конечно, кое-что делаем — листовки расклеиваем, портим фашистские автомобили, два для назад подожгли склад с продовольствием. Этого недостаточно, мы должны сделать что-то такое, чтобы и фашисты поняли: советская власть живёт и действует! Скоро 7 ноября, двадцать четвёртая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Предлагаю вывесить красные знамёна на школе и на здании правления колхоза. — Она сделала паузу, окинула взглядом товарищей и выпалила: — А также предлагаю, ввиду особых обстоятельств, поднять советский флаг над зданием управы!
От удивления все словно онемели. До такой дерзости никто не додумался. Дом, где обосновались полицаи, люди старались обходить стороной, окольными улицами. А тут вывесить красный революционный флаг над фашистским логовом!
— Это вы, Нина, загнули, — нарушил молчание солдат.
— Ничего не загнула, — вспыхнула от обиды Нина. — Сама предложила, сама и буду выполнять.
— Дело не в том, кто будет выполнять, — примирительно сказал Сергей Жулев. — Мы — не диверсанты-индивидуалисты, а комсомольская группа. Будет выполнять тот, кому поручат. Правильно, товарищи?
— Верно. Чего там! Мы здесь не безрассудным геройством бахвалиться собрались, — вмешался молчавший до сих пор Юнык.
— Никто и не собирается хвастать, — обиделась Нина. Но спохватилась: ведь так и впрямь могут запретить. Она поспешила сказать: — Ребята, я всё-всё продумала, обязательно получится у нас!
И она быстро стала объяснять свой план.
У Нины дома хранилось большое бархатное полотнище — колхозное знамя с нарисованными золотой краской серпом и молотом. Отец принёс его перед уходом на фронт.
Нина аккуратно сложила полотнище и спрятала под ватной курткой. Мама возилась с малышами, и только Женька, брат Нины, видел, как она готовилась.
— Я пойду с тобой, — сказал он и принялся натягивать сапоги.
— Сиди дома! Я скоро вернусь.
— Нинка, не возьмёшь — всё равно подгляжу за тобой.
Нина знала характер брата — упрямства ему не занимать. Знала она и другое — на Женьку можно положиться, паренёк он смышленный и не из трусливых.
— Ладно, только выйди из дому незаметно от мамы. И, чур, слушаться меня. Понял?
— Чего проще, — рассмеялся Женька. — Ты и дома командуешь! Ноябрьская темень поглотила их, едва захлопнулась дверь. Моросил дождь, в голых деревьях завывал ветер. Было так тихо, как будто всё живое вымерло на сотни километров вокруг. Нина поёжилась от неприятного ощущения одиночества. Задержалась на крыльце, прислушалась. Невольно вспомнила мирное время: повсюду горят фонари, громко разговаривают люди, из клуба доносятся звуки баяна. Теперь даже собака не тявкнет — фашисты их постреляли в первый же день «нового порядка».
— Иди за мной, — прошептала Нина. — Сначала к Соне Чаусовой.
Под ногами чавкала размякшая земля. Вдоль забора идти совсем плохо — ямы да бугорки, которых днём не замечаешь, попадаются на каждом шагу. Того и гляди ноги поломаешь.
— Ой, Нинка, — запричитала Соня, впустив их в избу. Я уж не знала, что и подумать, немцы и полицаи так и ходят, так и ходят.
В комнате уже собрались остальные участники операции. Договорились, как действовать на случай провала. В прикрытие назначались два красноармейца — у них были немецкий автомат и винтовка.
— Стрелять в самом крайнем случае, — предупредила Нина. — Мы должны действовать как можно тише. Главное для нас — вывесить знамя. Гриша, — обратилась Нина к Юныку, — таблички написал?
— Наилучшим образом, — рассмеялся юноша. — Даже череп с костями нарисовал.
К зданию полиции подобраться оказалось труднее, чем предполагали.
В село прибыли важные «гости» из Путивля, и среди них — помощник коменданта города, который прославился жестокостью по отношению к мирному населению. Фашисты усилили охрану.
— Вот так штука! — прошептал Сергей Жулев. — Кажись, нашла коса на камень. Ничего не выйдет!
— Должно выйти! — сказала Нина.
— Разве что пристукнуть часового, — предложил красноармеец.
— И сразу раскрыть наши планы! Я пойду одна. Проберусь в соседний двор, там сарай примыкает к управе.
Спорить было некогда, и Нине отдали длинный — метров семь-восемь — кусок телефонного шнура, — Сергей отрезал его от линии немецкой связи, — фанерную табличку с надписью: «Стой! Заминировано!» и перочинный нож — на всякий случай.
Нина направилась кружным путём. У сарая лежала поленница дров, по ней Нина забралась на крытую толем крышу. Было скользко из-за мокрого снега. Нина прислушалась, но ничего подозрительного не уловила. Осторожно ступая по крыше, Нина пошла к вырисовывавшемуся высокому коньку крыши здания управы. Мешала проволока, но её некуда было засунуть и пришлось нести в руках.
Ещё днём Нина несколько раз подбиралась к дому с разных сторон. В одном месте она заметила плохо заделанный досками пролом в крыше, оставшийся ещё со времени боёв.
Нина дёрнула посильнее, доска громко скрипнула. Нина даже присела от страха. Но часовой ничего не услышал, и Нина пробралась на чердак. Там было сухо и остро пахло пылью. Нина едва сдерживалась, чтобы не чихнуть. Снизу, из комнат, доносились пьяные голоса, крики, звуки музыки — играл патефон.
Нина выглянула в слуховое окно. И отпрянула назад — прямо под ней, внизу, переминался с ноги на ногу часовой. Ему было холодно под дождём. Немец, вытягивая шею, заглядывал в освещённое окно, за которым блаженствовали более везучие сослуживцы. «Если он поднимет голову, я пропала», — подумала Нина, когда выбралась на крышу. Нина задержалась, понадёжнее привязывая красное знамя к металлической мачте на самом коньке крыши. Потом расправила полотнище. Табличку с надписью: «Стой! Заминировано!» она привязала телефонным проводом к основанию мачты, а свободный конец провода потянула за собой, на чердак. Долго шарила в темноте, пока наткнулась па обломок чугунной кухонной плиты. Закрепила конец провода понадёжнее, а плиту засунула поглубже под срез крыши и привалила разным хламом.