Записки русского бедуина

Это не могло продолжаться слишком долго. В какой-то момент машина, ехавшая за мной, свернула. Мгла на минуту рассеялась. Но у края земли я вновь оказался в непроницаемой пелене. Смутно вырисовывается здание, выстроенное для путешественников. Припарковано несколько машин.

Внутри уютно, хотя и очень пусто. Рассматриваю открытки, запечатлевшие место, где я нахожусь, в ясный день, солнечную погоду. Отвесная скала, вознесшаяся над краем моря. На ней что-то из стекла и бетона. «Жаль, с погодой вам не повезло», — посочувствовала мне девушка. Я с жаром заверил ее, что мне как раз повезло.

SOLIDARNOŚĆ

Над автострадой, ведущей из Прованса в Лион, нависла черная туча. Я счел за благо уйти из крайне левого ряда в ближайший к обочине. Правильное решение оказалось бесполезным. На нас обрушился такой ливень, что за стеной воды были лишь смутно видны включенные фары идущей впереди машины. Маневры были неуместны, всем оставалось ехать так, как ехали. И доехали! За четверть часа, или сколько там, ни одного столкновения. Дождь закончился, и как раз показалась просторная стоянка — подходящее место перевести дух. Выхожу из машины — сюда же сворачивает немецкий байкер. Сам солидный и усатый, мотоцикл — дорогущий. Увидев благородную немецкую машину с немецким номером, он остановился около меня и сердечно разразился традиционным немецким ругательством. Я не одобряю таких манер, но приходилось ли сетовать? — мы только что вышли целы и невредимы из преизряднейшей передряги. Он рассчитывал на солидарность соотечественника и нашел ее. Мне в тот день предстояло проехать многие сотни километров, ему — еще больше. Летом ливни чередуются с ясной погодой. Был тихий вечер. Я ехал по пустой автостраде на Безансон, мимо знаков, предупреждающих о животных, перебегающих дорогу. Вдруг сзади знакомый мотоцикл. Должно быть, я уехал вперед, пока усатый байкер где-то пил пиво. Теперь он обгонял меня. Он душевно помахал рукой, и я в ответ — ему.

Два года спустя на моей машине был уже русский номер, но на переднем стекле сохранился швейцарский стикер. На берегу норвежского фьорда ко мне подошел пожилой швейцарец. Он так далеко забрался на север, что готов был обнять человека, хотя бы знакомого с его родиной.

Помощь автомобилистов друг другу — вещь повсеместная. Я и сам на автобане под Франкфуртом, воспользовавшись затором в движении, бросился из машины предупредить ехавшего впереди поляка, что у него спустили шины. Он очень удивился, поблагодарил, быстро все осмотрел, успокоил меня — как ему кажется, все в полном порядке — и еще раз поблагодарил. В отличие от меня, он не был похож на человека, который водит машину всего лишь несколько месяцев.

Однажды коварная неисправность электрооборудования свела меня с любопытнейшим господином. Я ехал вдоль швейцарской границы и Рейна во Францию. На уютной придорожной парковке остановился съесть бутерброд. Собрался в путь — машина не заводится. Следовало вызвать механика из Немецкого автомобильного клуба, но как человек, склонный временами затеряться среди малознакомых людей и стран, я не спешил обзавестись средствами мобильный связи.

Вскоре на парковке остановилась машина со швейцарским номером. Человек, вышедший из нее, был очень немолодой, худой и подтянутый. Он не был располагающей внешности, но, как это часто бывает с западными людьми, когда начинаешь с ними говорить, они оказываются обаятельней и интересней, чем предполагаешь, основываясь на первом впечатлении. Он любезно предложил мне свой телефон, и мы разговорились. Он в молодости изучал греческий. Собирался идти по духовной части, но в конце концов остановился на практической. Он много лет работает на крупную фирму, разрабатывающую и производящую дыхательные аппараты (они используются не только в медицине, но и под водой, в самолетах — аварийная система кислородного питания, при работах спасателей в задымленном пространстве или на шахтах). Он спросил меня, не пострадал ли я от недавнего финансового краха в России, а затем — предвидел ли я его. Я объяснил, что уже более полугода не был дома, но похоже, что все случилось неожиданно. — Как и финансовый кризис в Юго-Восточной Азии, заметил он, и многое другое. Чтобы повернуть разговор в более оптимистичное русло, я сказал, что ведь и многие масштабные перемены к лучшему не были, по существу, предсказаны — например, то, что происходило в Европе в 89-м году. Он согласился, но все же наш разговор пришел к тому, что в наши дни люди как будто не лучше, а хуже умеют предвидеть события. Чем он это объясняет?

«В наши дни, — сказал он, — считается правильным заботиться о душе, чтобы она была как можно лучше, о здоровье, чтобы оно было как можно крепче, о деньгах, чтобы их было как можно больше, и о множестве других превосходных вещей; но вот о глазах, чтобы они видели как можно зорче, о памяти, чтобы однажды приобретенные знания она удерживала как можно цепче, об уме, чтобы наши суждения были как можно острее, — об этом стали заботиться гораздо меньше». Я не нашелся что ответить. Тут, кстати, подъехал и спасительный механик.

Наряду с солидарностью автомобилистов и соотечественников существует и солидарность путешественников.

У дороги, соединяющей Хельсинки с Турку, остановилась кавалькада из четырех британских мотоциклистов. Трое лет тридцати, четвертый значительно старше. Догадываясь, что они проделали большой путь, я подошел засвидетельствовать почтение. Действительно, они проехали через Западную Европу, Польшу, Прибалтику, Петербург и теперь возвращаются домой. Разговор ведет старший: — Очень понравился Краков. — Не был. — Рига — замечательный город. — Еще бы!

Говорить с ним — особое удовольствие благодаря его British accent. В самом деле, помимо индивидуальной красоты голоса, есть еще и родовая. Уроженка Леона красавица Ката уверяла меня, что аргентинский акцент имеет неодолимую власть над испанскими женщинами. На этот счет ей виднее, но что британский английский в исполнении многих мужчин и женщин обладает притягательным звучанием — к этому суждению я готов присоединиться.

Поняв, что мне предстоит пересечь четыре страны, они, со своей стороны, прониклись ко мне расположением. Спросили, чем занимаюсь. — О, вы, должно быть, помните, кого римский император просил вернуть легионы? Ах да, здорово: «Квинтилий Вар, верни мне легионы! Квинтилий Вар, верни легионы!». Ну, мы поехали.

ЖАНДАРМЫ ЕВРОПЫ

Кто-то из близких мне однажды показал записи, сделанные мною в возрасте девяти или десяти лет. Это были инструкции, адресованные членам некоей шайки, тщательно спланировавшей ограбление банка. Собственно, из всех инструкций запомнилась только одна, относившаяся к тому, куда нужно смываться после успешного осуществления предприятия. Она гласила: «Только не в Париж — там Интерпол». Когда мне показывали эти записи — лет пятнадцать после того, как они были сделаны, — я не имел ни малейшего понятия об Интерполе, и само слово было мне совершенно неведомо. Но с Интерполом мне суждено было познакомиться. Только не в Париже.

Благочинной семейной парой мы прибыли из Равенны в Феррару. Мы запарковали машину, прошли по направлению к центру метров триста и видим, что к нам подходят какие-то люди, очевидно с намерением спросить о дороге. Я обожаю говорить по-итальянски и охотно пустился объяснять им, что сами мы люди не местные и в Феррару только что приехали. «Да, да, — перебили меня, — вот именно. А мы из Интерпола». Пригласили в машину, проверили документы.

Во дворце тамошних герцогов весьма мрачные казематы, так что я приписал приключение особой атмосфере Феррары. Не тут-то было. Два месяца спустя приезжаю в Лондон на вокзал Ватерлоо. Меня встречает улыбчивый господин — он тоже из Интерпола! Он был приветливей, чем итальянцы. Тип внешности и загадочная улыбка мне были, в сущности, знакомы. Мой собеседник напомнил мне одного американского офицера, замыкавшего небольшую компанию всадников, наслаждавшихся прогулкой по океанскому побережью. Я оказался тогда в обществе человека, который играл ключевую роль в ближневосточных переговорах. Его охраняло человек восемь, и он был даже лишен удовольствия одинокой утренней пробежки вдоль берега. Все было на удивление как в кино. Например, когда наша машина трогалась, за ней немедленно срывалась вторая. Люди из службы президентской охраны были мне любопытны, и с заднего сиденья я позволил себе уставиться на шофера. Его облысевший затылок немедленно уловил зрительную волну; сквозь зеркальце я увидел брошенный на меня пристальный взгляд и отвел глаза. С офицером в роли наездника было проще. Я одолжил у него ручку, чтобы расписаться за полноту ответственности в случае падения с лошади, и потому неплохо его запомнил.