Любовь требует жертв…

Отложив документы, Лара вышла из офиса. Подъехала к ближайшему киоску, купила газеты и стала просматривать колонки объявлений. Вот то, что нужно, — психиатрический центр, до него езды минут пятнадцать.

Психиатр, спокойная, приветливая женщина средних лет, ей сразу понравилась. Пока Лариса сбивчиво пыталась рассказать обо всем в общих чертах, та внимательно, не перебивая, слушала. Когда Лара остановилась и перевела дух, врач улыбнулась и мягко сказала:

— Так, насколько я поняла, вас интересует, может ли человек что-то сделать, а потом совершенно забыть этот эпизод. Отвечаю сразу: может. Понимаю, что вам не хочется посвящать меня во все. Можете не рассказывать, однако у нас гарантируется анонимность. Даже если вы совершили что-то предосудительное, дальше этого кабинета информация не уйдет. Вы могли назваться любым именем и, как я полагаю, назвались вымышленным. Так?

Лариса покаянно кивнула.

— Вот и ладно. Меня зовут Лидией Петровной. Мне ваше настоящее имя не нужно, а вам так спокойнее. Только не забудьте свой псевдоним, если надумаете обратиться к нам еще раз: это на случай, если понадобится лечение. Пока я вижу, что вам всего лишь нужно выговориться, получить от меня информацию и рекомендации. Даже если вы что-то натворили, моя задача — вам помочь.

— А почему вы решили, что я что-то натворила? — Ее голос внезапно охрип.

— Потому что я профессионал и вижу ваше эмоциональное состояние.

— А если я совершила преступление? — почти шепотом спросила Лариса.

— Что бы вы ни сделали, юридическая сторона дела меня не касается. Мое дело — только медицинский аспект, конкретно — реальная помощь вам. Успокойтесь, что бы вы мне ни рассказали, я не побегу звонить в милицию, и “черный воронок” сюда за вами не приедет. Слежку, чтобы узнать, где вы живете, мы тоже устраивать не станем.

Лара неожиданно для себя улыбнулась:

— Хорошо, доктор, я вам верю.

И рассказала ей все — и про убийство, и про допросы, и про свои сомнения.

— Так, давайте все детально разберем. Судя по всему, ваша давняя травма головы была легкой. Не замечали ли вы за собой таких состояний, когда во время разговора вы на несколько минут как бы выключились? Люди вокруг вас продолжают что-то говорить и делать, а вы как бы заснули с открытыми глазами на очень короткое время, потом очнулись, а оказалось, что пропустили какую-то часть разговора, какие-то действия. Это называется абсанс, в переводе — “отсутствие”, такой приступ считается эквивалентом судорожного припадка при эпилепсии.

— Нет, никогда.

— Кто-нибудь из ваших родственников болел эпилепсией?

— Насколько я знаю, нет.

— В детстве снохождением, сноговорением, ночным недержанием мочи не страдали?

— Нет.

— Не случалось ли с вами или с кем-то из ваших родственников такого, что они уходили или уезжали куда-то, сами того не осознавая? Например, вы едете в троллейбусе, вдруг выключаетесь, потом приходите в себя и не понимаете, как оказались в этом месте?

— Однажды я заснула в метро. Была сессия, я не спала три ночи.

— В том, что вы нечаянно уснули от переутомления, нет никакой патологии. Но бывает состояние нарушенного сознания, которое психиатры называют амбулаторным автоматизмом. При этом человек может куда-то ехать, идти, совершать привычные действия, и внешне они будут выглядеть как упорядоченные. Окружающие и не подозревают, что у человека нарушено сознание, — глаза у него открыты, он может двигаться. Но привлечь его внимание невозможно, он ни на что не реагирует. Как и абсанс, амбулаторный автоматизм тоже эквивалент судорожного припадка.

— Значит, если бы у меня было подобное состояние, я могла приехать в офис в ту пятницу, открыть дверь, войти, убить...

— Не спешите. До этого мы с вами еще дойдем. В данном случае мне нужно выяснить, не было ли у вас эквивалентов, свидетельствующих об эпилепсии. В состоянии амбулаторного автоматизма не убивают. Человек, не сознавая, что делает, может убить в другом состоянии, о нем мы еще поговорим. Помимо судорожных проявлений, при эпилепсии происходят изменения личности. У вас их нет. Да и другими психическими заболеваниями вы не страдаете.

— Слава богу, — перевела дух Лариса.

— По вашему псевдониму в амбулаторной карте вы — Алла. Так вас и называть? У психиатров не принято безликое обращение.

— Алла — моя подруга. Меня зовут Лариса.

— Очень хорошо, пусть будет Лариса.

— Но меня действительно так зовут!

— Да вижу я, вижу! — улыбнулась психиатр. — Неужели вы думаете, что я не могу отличить правду от неправды? Я всегда знаю, когда человек лжет. Но люди приходят ко мне не для того, чтобы меня обманывать, а чтобы получить помощь. Это на судебно-психиатрической экспертизе, бывает, говорят неправду, “косят”.

— То есть чтобы поставили не тот диагноз?

— Чтобы поставили тот диагноз, который позволит суду признать пациента невменяемым.

— А вы можете научить меня “косить”?

— Я не стану этого делать.

— Почему? Я вам хорошо заплачу. В деньгах я не ограничена.

— А как вы думаете, милая Лариса?

— Простите, Лидия Петровна, я не хотела вас задеть, просто с языка сорвалось. Это, конечно, бестактно с моей стороны.

— Да нет, Лариса, это не с языка сорвалось. Вас ситуация очень тревожит, и эти опасения обоснованны. Вы, как я понимаю, одна из подозреваемых в таком тягчайшем преступлении, как убийство, и можете попасть под каток нашего правосудия, если, на ваше несчастье, вам попадутся равнодушные, не очень порядочные или просто непрофессиональные сотрудники правоохранительных органов. Будем надеяться, что все не столь драматично. Но даже если вас изберут в качестве козла отпущения, то я вмешаюсь, и вы не окажетесь безвинно пострадавшей. Я же вижу, что вы никого не убивали.

— Вот просто видите, и все?

— Вот просто вижу, и все.

— Ой, Лидия Петровна, вы замечательный врач, но все же очень доверчивый человек.

— Нет, Лариса, я просто специалист с тридцатилетним стажем, повидала немало убийц, и судебно-психиатрическую экспертизу проводила очень многим, и тех, кто “косит”, могу сразу же раскусить. У меня опыт, наблюдательность, профессионализм и интуиция, которая в конечном итоге тоже результат большого опыта. Так что вы можете сколько угодно убеждать меня, что вы — хладнокровная убийца, но я знаю, что это не так.

— Спасибо за доверие. Тяжело думать, что у тебя крыша поехала.

— Тяжело, согласна, — кивнула Лидия Петровна. — Ваша крыша на месте, не волнуйтесь, и сидит она очень крепко.

— Тогда я спокойна. Значит, я не убийца. А можно “косить” так, что психиатры не догадаются?

— Опытный врач всегда догадается, а неопытные экспертизу не проводят. Судебные эксперты — профессионалы высокого класса.

— И они никогда не ошибаются в диагнозе?

— Практически никогда. Я, во всяком случае, ни одного такого примера не знаю. Бывает, что ставят не тот диагноз, который должен быть на самом деле, но психиатры делают это сознательно.

— Из-за денег?

— Нет. Откуда у вас такое превратное представление о моих коллегах? — удивилась Лидия Петровна.

— Извините, я задела вашу профессиональную гордость. А когда психиатры ставят не тот диагноз?

— Например, в случаях, как с вами. Будучи вашим экспертом, я бы поставила вам диагноз с формальных позиций вполне достоверный, который дал бы основания признать вас невменяемой. Зачем невинному человеку сидеть в тюрьме?

— В этом случае психиатры признают человека невменяемым?

— Психиатры устанавливают диагноз. Есть перечень заболеваний и психических состояний, по которым устанавливается, что человек в момент совершения правонарушения не отдавал себе отчета в своих действиях. Вменяемость — не медицинская, а юридическая категория. Но в данном случае это не принципиально. Если психиатры ставят определенный диагноз, то суд не может не признать человека невменяемым.

— А если бы я совершила убийство, не отдавая себе отчета в своих действиях, то в результате меня признали бы невменяемой?