Завоевание Англии

Опять все смолкло. Монах стоял на коленях и молился, между тем как рыцарь вынул из ножен меч. Воцарилась мертвая тишина, концы пик неподвижно застыли в воздухе… Вдруг снова послышался крик, но уж не такой громкий, как прежде, и валлийцы начали приближаться к тому месту, где стояли послы.

— Им приказали нас убить, — пробормотал рыцарь, прислонясь к скале, — но горе первому, кто подойдет ко мне на расстояние моего меча!

Толпа быстро шла вперед. Среди нее виднелись три предателя-принца. Старик держал длинный шест, на конец которого была насажена отрубленная, истекавшая кровью, голова Гриффита.

— Вот, — сказал он, подходя к послам, — вот ответ Гарольду. Мы идем с вами.

— Хлеба, хлеба! — кричала толпа.

А три предателя прошептали злорадно:

— Мы отомстили!

Часть восьмая

СУДЬБА

Глава I

 Спустя несколько дней после убийства Гриффита, саксонские корабли встали на якорь в широком устье Конвея. На передней палубе главного корабля эскадры стоял Гарольд с королевой Альдитой. Великолепное кресло с высокой спинкой и балдахином было приготовлено для дочери Альгара, а за ним стояло множество валлийских женщин, на скорую руку набранных ей в прислугу.

Альдита не садилась, она стояла возле победителя и говорила:

— Недобрым был тот час, когда Альдита покинула палаты своих отцов! Из терний был сделан венец, который надели на ее голову, и воздух, которым она дышала, был пропитан кровью. Я возвращаюсь одинокой, бесприютной вдовой, на землю моих предков и снова буду дышать воздухом, которым я наслаждалась в детстве. Ты, Гарольд, стоишь предо мной, как частичка моей собственной молодости, и при звуках твоего голоса пробуждаются мечты минувших дней. Да хранит тебя Господь, благородная душа: два раза ты спас дочь Альгара, — в первый раз от позора, во второй — от голодной смерти. Ты хотел спасти и моего мужа, но небеса разгневались, и пролитая им кровь взывала о мести… разоренные и сожженные им храмы предрекли ему гибель. Я возвращаюсь к отцу и братьям; и если им дорога моя жизнь и честь, то они никогда не поднимут оружия против ее спасителя… Благодарю, Гарольд, за все, что ты сделал для меня, и молю Господа, чтобы он дал тебе счастье и уберег от бед.

Гарольд схватил руку королевы и прижал ее к губам. В этот момент Альдита была так же хороша, как в дни первой молодости: волнение окрасило ее щеки ярким румянцем и придало блеск глазам.

— Да сохранит тебе Бог жизнь и здоровье, благородная Альдита! — ответил Гарольд. — Передай от меня своим родным, что ради тебя и Леофрика я готов быть им братом и другом, если только это не будет противоречить их желанию. Действуй они вместе со мной, Англия была бы надежно защищена от всех врагов и опасностей. Время заврачует раны, нанесенные тебе в прошлом, и пусть расцветет для тебя снова радость в лице твоей дочери, которая ждет тебя в маркарских палатах. Прощай, благородная Альдита!

Сказав это, граф еще раз пожал руку королевы и спустился в свою лодку. Когда он подплывал к берегу, рог протрубил отплытие: корабль выпрямился и величаво вышел из гавани. Альдита неподвижно стояла на палубе, провожая глазами лодку, уносившую предмет ее тайной любви.

На берегу Гарольда встретил Тостиг с де Гравилем.

— Право, Гарольд, — сказал, улыбаясь, Тостиг, — ты легко мог бы утешить хорошенькую вдову и присоединить к нашему дому Мерцию и восточную Англию.

По лицу Гарольда промелькнуло выражение легкого неудовольствия, но он промолчал.

— Замечательно красивая женщина! — воскликнул де Гравиль. — Прелесть как хороша, несмотря на то, что она сильно похудела от голода и загорела. Неудивительно, что король не отпускал ее от себя!

— Сир де Гравиль, — начал Гарольд, желая придать разговору другой оборот, — так как со стороны валлийцев нечего больше опасаться, то я намерен сегодня же вечером отправиться в Лондон… дорогой мы с тобой поговорим кое о чем.

— Неужели ты так быстро уезжаешь?! — воскликнул де Гравиль с изумлением. — Я думал, что ты сперва окончательно покоришь этих мятежных валлийцев… разделишь землю между танами и построишь, где нужно, крепости… Например, вот это место чрезвычайно удобно для постройки… Вы, саксы, должно быть, умеете только покорять, а не удерживать завоеванное!

— Мы ведем войну, любезный сир, не для того, чтобы завоевать, а с целью самозащиты. Мы не умеем строить крепости, и я прошу тебя не говорить моим танам о разделе земли… Я не желаю делить добычу. Вместо убитого Гриффита будут управлять его братья. Англия наказала напавших на нее — чего же более? Мы не хотим следовать примеру наших предков, силой основывавших себе новую родину… Борьба кончилась, и все должно опять идти своим чередом.

Тостиг взглянул с хитрой усмешкой на рыцаря, который молча последовал за Гарольдом, обдумывая его слова.

В крепости Гарольда ожидал гонец из Честера, прибывший известить о смерти Альгара, единственного соперника графа.

Эта весть вызвала у Гарольда сильную печаль: отважные люди всегда симпатизируют друг другу, как бы они ни враждовали между собой. Но потом он утешился мыслью, что Англия избавлена от опасного подданного, а сам он — от последней помехи к достижению цели.

— Теперь надо спешить в Лондон! — шептало ему честолюбие. — Нет больше врагов, нарушавших мир государства, которые теперь будет процветать под твоим правлением, Гарольд, так как оно никогда еще не процветало… Ты будешь с триумфом проходить через города и селения, которые ты избавил от нашествий горцев… Сердца народа и войска уж всецело принадлежат тебе… Да, Хильда действительно ясновидящая; я убеждаюсь, что она была права, когда сказала мне, что после смерти Эдуарда все единодушно воскликнут: «Да здравствует король Гарольд!»

Глава II

Гарольд с де Гравилем последовали в Лондон за победоносным войском, флот отплыл к месту своей постоянной стоянки, а Тостиг снова вернулся в свое графство.

— Только теперь я могу поблагодарить тебя, храброго норманна, за твое великодушное содействие! — начал Гарольд. — Теперь же я могу заняться и последней просьбой моего брата Свена и горячими мольбами матери, проливающей горькие слезы о своем любимце, Вольноте. Ты мог убедиться собственными глазами, что твоему герцогу нет больше основания задерживать заложников у себя. Сам Эдуард скажет тебе, что он достаточно уверен в верности рода Годвина и не нуждается больше в залоге… Не думаю, чтобы герцог Вильгельм разрешил тебе передать мне письмо, если б он не был намерен поступить по справедливости.

— Полагаю, ты не ошибаешься, граф Гарольд, — ответил де Гравиль. — Если и я не ошибаюсь, то герцог Вильгельм очень сильно желает видеть тебя лично и удерживает Гакона и Вольнота только затем, чтобы ты сам прибыл за ними.

Слова эти были сказаны как будто от чистого сердца, но в глазах говорившего мелькнуло выражение, которое доказывало, что он хитрит с Гарольдом.

— Подобное желание со стороны герцога Вильгельма, если это действительно так, очень льстит мне, — проговорил Гарольд. — Признаюсь, что я сам не против побывать у него и полюбоваться Нормандией. Путешественники и купцы не нахвалятся герцогом и его заботам о торговле, а что касается вашего флота, то мне нелишним будет поучиться этому в норманнских гаванях. Слышал я и о том, как много сделал Вильгельм, при помощи Ланфранка, для образования духовенства, о его покровительстве изящным искусствам, в особенности зодчеству. С великим удовольствием переплыл бы я море, чтобы увидеть все это, но меня удерживает мысль, что мне, может быть, придется вернуться обратно в Англию без Вольнота и Гакона.