Завоевание Англии

— Вижу, что ты поступаешь по-рыцарски, — воскликнул тронутый де Гравиль, — фиц Осборн так же поступает с противниками… Благодарю тебя за твое доверие; я рад быть твоим послом, потому что ты не просишь меня, чтобы я сосчитал численность его гарнизона и запомнил расположение укреплений.

— Нечего хвалить меня, благородный норманн, — возразил Гарольд с улыбкой. — Мы, простодушные саксы, не разбираемся в ваших тонкостях. Если вас поведут на вершину горы, в чем я сомневаюсь, то ведь у монаха есть глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы говорить. Признаюсь тебе: мне известно, что сила Гриффита не в крепостях, а в невежественном суеверии наших людей и отчаянии его подданных. Я мог бы овладеть этими вершинами, но только пожертвовав огромным числом воинов и уничтожив всех врагов, а я желал бы избежать и того и другого.

— Я заметил, когда ехал сюда, что ты не всегда так бережешь людей, — сказал отважный рыцарь.

— О сир де Гравиль, — ответил побледневший Гарольд, — долг иногда запрещает нам быть великодушными. Если не запереть валлийцев в их горах, то они понемногу уничтожат всю Англию, как волны размывают берег. Они тоже беспощадно поступают с нами… Но есть большая разница: сражаешься ли с сильным врагом, или же добиваешь его, когда он лежит перед тобой связанный по рукам и ногам. Я имею сейчас дело с горстью осужденных на смерть героев, которые не могут больше противостоять мне, и несчастный король, лишенный всякой возможности бороться со мной, сделал все, что должен был сделать для родины. Теперь я снова делаюсь человеком.

— Иду, — воскликнул рыцарь, склонив голову так же почтительно перед графом, как перед своим герцогом, и направился к двери. У порога он остановился и, взглянув на перстень, данный ему Гарольдом, сказал:

— Еще одно слово, если не возражаешь; твой ответ, может быть, придаст мне больше силы… Какая тайна скрывается под этим залогом?

Гарольд покраснел, очевидно, затрудняясь ответить; но все-таки произнес:

— Вот история этого перстня: при штурме Радлана мне в руки попала Альдита, жена Гриффита. Так как мы не воюем с женщинами, то я отправил ее к мужу. Прощаясь, она дала мне этот перстень, и я попросил ее сказать Гриффиту, что если я, в минуту величайшей опасности, перешлю ему этот перстень, то он должен смотреть на него как на залог того, что жизнь его будет под моей защитой.

— Ты думаешь, что Альдита теперь находится со своим мужем?

— Не знаю, но подозреваю, что так.

— А если Гриффит будет упорствовать?

— Тогда ему не миновать смерти… хоть и не от моих рук, — грустно прошептал Гарольд. — Да хранит тебя Господь.

Глава V

В самой отдаленной части замка, на вершине пенмаен-маврских гор, сидел король Гриффит.

Неудивительно, что слухи относительно устройства этой крепости были весьма различны; ведь и теперь археологи вступают в сильные разногласия между собой даже тогда, когда дело идет просто об измерении каких-нибудь развалин.

Едва ли нужно говорить, что описываемый замок в то время выглядывал иначе, чем теперь, но и тогда уже почти все было разрушено, предоставляя полную возможность строить причудливые предположения относительно первоначального вида и назначения этой крепости.

Замок Гриффита был окружен стеной из песчаника, вокруг которой шли другие четыре стены, отстоявшие друг от друга на восемьдесят шагов. Эти стены были толщиной около восьми футов, но разной высоты.

На них возвышалось нечто вроде башен, покрытых грубыми навесами.

Из этого укрепления был только один выход — прямо в ущелье.

С другой стороны виднелись груды различных обломков, развалины каменных домов, бретонские жертвенники и гигантские, украшенные янтарем столбы, воздвигнутые когда-то в честь солнца.

Все говорило о том, что тут было некогда поселение кельтов, приверженцев учения друидов.

Гриффит лежал на каменных плитах, возле построенного из камней на скорую руку трона, над которым был подвешен порванный и полинявший бархатный балдахин.

На этом троне сидела Альдита, дочь Альгара и жена Гриффита. Из двадцати четырех придворных, окружавших ранее королевский престол, большая часть уже сделалась добычей ворон, но оставшиеся в живых еще добросовестно исполняли свою обязанность.

На почтительном расстоянии от короля и королевы стоял главный сокольничий, держа в руке страшно исхудалого сокола; неподалеку от него находился придворный с жезлом, который должен был следить за тишиной и порядком, а в углу сидел бард, склонившись над своей разбитой арфой.

На полу стояли золотые блюда и чаши. На блюдах лежал черствый черный хлеб, а в чашах была только чистая вода — это был обед Гриффита и Альдиты.

За стеной находился каменный бассейн, в котором собиралась ключевая вода; тут же лежали раненые, радовавшиеся, что могут хотя бы утолить свою жажду и что лихорадка избавляет их от чувства голода.

Между ними виднелась худая, похожая на скелет фигура придворного медика. При виде его больные слабо улыбались, предчувствуя, что все его старания тщетны.

В другом углу находились воины; они разжигали огонь и готовили обед; лошадь, собака и овца, предназначенные в жертву их голодным желудкам, еще бродили вокруг огня, и не подозревая, что через несколько минут им суждено умереть. Кроме них не осталось больше ничего, годного в пищу, и осажденным предстояла голодная смерть.

В центральной стене зияла огромная брешь, около которой стояли трое мужчин. Их взгляды, горевшие страшной ненавистью, были устремлены на Гриффита.

Это были три наследника древнего рода, которые считали ужасным унижением быть вассалами Гриффита. Каждый из них имел когда-то свой трон и дворец, правда деревянный, — пародия на дворцы, в которых правили их предки. Все они были покорены Гриффитом в дни его славы.

— Неужели мы должны умереть с голоду в этих горах из-за человека, которого давно оставил Бог и который не смог уберечь своего королевского обруча? — прошептал один из них, Овен, глухим голосом. — Как вы думаете: скоро настанет его конец?

— Его конец настанет тогда, когда эти лошадь, овца и собака будут съедены и когда все в один голос начнут кричать: «Если ты король, то дай нам хлеба!» — сказал Модред.

— Еще хорошо, — вставил свое слово и третий принц, почтенный старик, одетый в лохмотья, но опиравшийся на массивный серебряный посох, — хорошо, что ночная вылазка, которая была предпринята от голода, не достигла своей цели, то есть они не достали провизии. Иначе никто не остался бы верным Тостигу, который предлагает нам предательство.

Овен деланно рассмеялся.

— Как можешь ты, кимр, говорить о верности саксу — разбойнику и убийце?.. Хотя Тостиг и предлагал нам хлеб, но мы все-таки должны остаться верны нашей мести и лишить Гриффита головы… Тихо! Гриффит сейчас очнется… смотрите, как мрачно блестят его глаза!

Король, действительно, приподнялся немного, оперся на локоть и стал с отчаянием оглядываться вокруг.

— Сыграй нам что-нибудь, бард, — произнес он, — спой нам песню, которая бы напомнила прежние дни!

Бард поспешил исполнить приказ, но вместо песни старые струны издали только глухой, неприятный звук.

— Благозвучие покинуло арфу, о государь! — проговорил жалобно бард.

— Так! — пробормотал Гриффит. — А надежда покинула эту землю!.. Бард, отвечай мне: ведь ты часто славил в моем дворце умерших королей… Будут ли когда-нибудь славить и меня? Будут ли рассказывать потомству о тех славных днях, когда князья повисские бежали предо мной, как облака перед бурей?.. Будут ли петь о том, как мои корабли наводили ужас на всех моряков?.. Хотелось бы знать: будут ли петь о том, как я жег саксонские города и победил Рольфа Гирфордского… Или же в памяти останутся только мой стыд и позор?

Бард ответил:

— Певцы будут петь не о том, как ты разорял чужие страны. В их песнях будет описываться, с каким геройством ты защищал свою землю и какой славный подвиг совершил на пенмаен-маврской вершине!