Завоевание Англии

Велика была всеобщая радость.

Огромная толпа, встречавшая прибывших, еще наводняла улицы, когда из старого лондонского дворца, где разместился Этелинг с своим семейством, вышли два тана.

Одним из них оказался наш старый знакомый Годрит, друг Малье де Гравиля, а другой, одетый в саксонскую полотняную тунику, широкий плащ и украшенный массивными золотыми браслетами, был Вебба, кентский тан, исполнявший посольскую миссию графа Годвина к королю Эдуарду.

— Черт возьми, — воскликнул Вебба, утирая пот со лба, — поневоле вспотеешь, когда приходится протискиваться сквозь такую толпу. Я не согласился бы жить в Лондоне даже за все сокровища короля Эдуарда! В моем горле сухо как в раскаленной печи… Слава тебе, Господи! Вон виднеется какая-то харчевня: пойдем туда и выпьем по кружке эля.

— Нет, друг мой, — ответил Годрит с оттенком презрения, — здесь не место для людей нашего звания. Потерпи немного: мы сейчас дойдем до моста и там найдем хорошую компанию и приличный стол.

— Ну, так и быть, — вздохнул Вебба, — веди меня, куда хочешь… Утешусь мыслью, что немного познакомлюсь с этим ужасным городом и будет, по крайней мере, что рассказать своей жене и сыновьям.

Годрит, который хорошо знал Лондон, насмешливо улыбнулся.

Оба молча продолжали путь; лишь изредка Вебба испускал гневные возгласы, когда кто-нибудь нечаянно толкал его в бок, или таял от счастья при виде фокусника, выделывавшего удивительные трюки на площади.

Наконец они добрались до маленьких рестораций, которые были расположены по левую сторону Большого моста и пользовались огромной популярностью.

Между ними и рекой находился луг, на котором росли небольшие, подстриженные деревья, соединенные виноградными лозами. Под ними были расставлены столы и стулья. Тут постоянно толпилось такое множество посетителей, что нашим друзьям очень трудно было бы чего-нибудь добиться, если бы Годрит не пользовался особым уважением слуг. Он приказал поставить стол на самом берегу и подать самые лучшие кушанья и вина, из которых многие были совершенно незнакомы Веббе.

— Это что же за птица? — проворчал он.

— О, какой ты счастливец, да тебе попался фригийский фазан! Когда ты съешь его, я предложу отведать мавританский пудинг из яиц и икры, которая достается из внутренностей карпов… Здешние повара великолепно готовят это блюдо.

— Мавританский пудинг! Помилуй меня, Боже! — восклицал Вебба, рот которого был набит фазаньим мясом. — Каким это образом мавританские деликатесы могли войти в употребление на христианском острове?

Годрит расхохотался.

— Да ведь здешние повара все мавры, и лучшие лондонские певцы тоже из мавров. Вот, взгляни туда: видишь этих представительных сарацинов?

— Почему же ты называешь этих людей представительными? — тихо проворчал Вебба. — Разве только потому, что они черномазые, как обгорелые пни? Кто же они такие?

— Богатые торговцы, которые возвысились благодаря продаже молодых и хорошеньких девушек.

— Вместе с этим усилился наш позор! — гневно воскликнул Вебба. — Этот постыдный торг унижает нас в глазах иностранцев!

— Так говорит Гарольд, и то же проповедуют все наши жрецы, — проговорил Годрит. — Но ты-то, приверженец старых обычаев, постоянно насмехающийся над моим норманнским платьем и короткими волосами, тебе совестно осуждать то, что заведено еще чуть ли не Седриком.

— Гм! — пробурчал кентиец, очевидно, очень смущенный подобными словами. — Я чту, разумеется, старинные обычаи, они самые лучшие… И торговля людьми имеет, вероятно, разумное начало, которое безусловно оправдывает ее, но которого я, к сожалению, не понимаю.

— Ну, Вебба, как тебе Эдуард Этелинг? — спросил его Годрит, переменив тему разговора. — Он ведь принадлежит к древнему королевскому роду?

Кентский тан совершенно смутился и, чтобы скрыть это, поспешно схватил большую кружку эля, который ценил больше всех остальных напитков.

— Гм! — глухо промычал он, подкрепившись. — Наследник говорит по-английски хуже Исповедника, а сынок его, Эдгар, не знает ни одного английского слова. Потом эти его немецкие телохранители… Бр-р-р! Если б я раньше знал, что это за люди, то я бы поберег и себя, и коней и не мчался так в Дувр, чтобы проводить их сюда. Я слышал, будто Гарольд, этот всеми уважаемый граф, убедил короля пригласить их; а все, что делает Гарольд, идет на пользу родному отечеству.

— Это так, — подтвердил Годрит.

Несмотря на свою приверженность к норманнскому платью и обычаям, в душе он был саксом и высоко ценил Гарольда, который сделался не только образцом для саксонской знати, но и любимцем простого народа.

— Гарольд доказал, что он ставит Англию выше всего, — продолжал Годрит, — убедив короля Эдуарда вызвать сюда наследника; не надо забывать, что граф сделал все это в ущерб себе.

С момента, когда Вебба упомянул о Гарольде, двое богато одетых мужчин, сидевших немного в стороне и закутанных в плащи так, что их лиц совсем не было видно, обратили внимание на разговор.

— Что же теряет граф? — поспешно спросил Вебба.

— Какой ты простофиля! — заметил ему Годрит. — Да представь себе, что король Исповедник не признал бы Этелинга своим прямым наследником, а потом неожиданно отправился бы на тот свет… Кто же тогда, по-твоему, должен бы был вступить на английский престол?

— Ей-богу, я ни разу не подумал об этом! — сознался Вебба, почесав в затылке.

— Успокойся: очень многие об этом не думали. И скажу тебе, что мы не избрали бы никого, кроме Гарольда!

Один из двух мужчин хотел было вскочить, но товарищ удержал его.

— Но мы же избирали до сих пор королей исключительно из датского королевского дома или из рода Седрика, — воскликнул кентский тан. — Ты говоришь небывалые вещи! Может быть, мы начнем выбирать королей из немцев, сарацин и норманнов?

— Да вот тебе Этелинг: он скорее немец, чем англичанин. Поэтому я и говорю: не будь Этелинга, кого же избрать как не Гарольда? Он шурин Эдуарда и по матери происходит от северных королей; он — предводитель всех королевских полков и никогда не был побежден, хотя всегда предпочитал мир победе; первый советник в Витане; первый человек во всем государстве… Что же еще надобно? Есть ли лучшая кандидатура? Скажи мне, Вебба!

— Не могу я так быстро разобраться в этом, — ответил ему тан, — и какое мне дело, кто будет королем, лишь бы он был достоин королевского трона. Да, Гарольду не следовало убеждать короля называть Этелинга… Но — да здравствуют оба!!

— Что же? Да здравствуют оба! — повторил Годрит. — Пусть будет Этелинг английским королем, но правит Гарольд! Тогда нам можно спать, не опасаясь ни Альгара, ни свирепого Гриффита, которые благодаря Гарольду укрощены на время.

— Вести приходят к нам очень редко; наша кентская область ограждена от всеобщей смуты, так как у нас правит Гарольд, а где совьет гнездо орел, туда не залетают хищные коршуны. Я был бы благодарен, если ты расскажешь мне что-нибудь об Альгаре, который управлял нашим графством целый год, а также о Гриффите. Надо же мне возвратиться домой более просвещенным, чем раньше.

— Ну, ты, конечно, знаешь, что Альгар и Гарольд были противниками на заседаниях в Витане? Ты слышал об их спорах?

— Да, слышал, и скажу по совести, что Альгар не может тягаться с Гарольдом на словах так же, как и в битве!

Один из двух подслушивающих снова решил было вскочить, но только проворчал что-то вроде проклятия.

— А все-таки он враг, — проговорил Годрит, не заметив резкого движения незнакомца, — и колючий терновый венец для Англии и графа. Жаль, что Гарольд не вступил в брак с Альдитой, которого так желал его покойный отец.

— Вот как! А у нас в Кенте поют славные песни о любви Гарольда к прекрасной Юдифи… О ее красоте рассказывают чудеса!

— Верно, эта любовь и заставила его забыть свои честолюбивые планы?

— Люблю его за это! — ответил тан. — Но почему же он не женится! Ее поместья тянутся от суссекского берега вплоть до самого Кента.