Страница 97 из 109
- В начале войны, когда я уходил из дома, меня провожал такой взгляд матери, по сравнению с которым бомбардировка и свист снарядов - просто ерунда. Если бы она что-нибудь сказала на прощание, было бы легче. Но она молчала - говорили, кричали ее глаза.
- Я не завидовал ребятам из Кирьят-Анавим - они шли в бой прямо из дома. Перед каждым боем мама вертелась вокруг своего сына, как курица вокруг цыпленка. Если бы ей сказали: "Леа, возьми винтовку, иди в бой вместе с сыном" - она была бы счастлива. Это очень и очень мучительно, когда родители находятся рядом с тем местом, где сражаются их дети.
- Ребята из Пальмаха одевались, как Бог на душу положит - в какую-то смесь из хаки и гражданской одежды: разного фасона брюки, рубашки и свитера, всех видов головные украшения вдобавок к нечесанной шевелюре. Верхом изящества была знаменитая вязаная шапка. Патроны мы таскали в карманах брюк, гранаты - за поясом.
- Иерусалимцы любили Пальмах. Это выражалось в улыбках и бесконечных угощениях, но, главное, все предлагали нам воду. Холодную, свежую воду для питья. Однажды мы ехали на задание мимо синагоги в Меа-Шеарим. Молящиеся высыпали наружу, остановили машины и благословляли нас. А дело было в субботу.
- Из нашего отделения только шестеро остались в живых. Погибли в боях Мирьям Шахор, Меир Вайнштейн и Арье Ледер - в Негеве, Дов Кацман - в Гуш-Эционе. Погиб и Асаф Шахнаи, стройный, глаза лучистые, прозрачные. Леа Ракова тоже погибла - она охраняла колонну с продовольствием для Иерусалима.
- Янкеле - помню его хорошо, золотой парень. Лежал возле меня и с воодушевлением говорил о будущем. Его ждала девушка, и странно было слышать от семнадцатилетнего юноши, как он станет жить после женитьбы. Вдруг кто-то кричит: "Автоматчик просит, чтобы его сменили на полчасика". Янкеле пошел подменить его и получил пулю в голову.
- Мы удерживали высоту до тех пор, пока пройдет колонна в Иерусалим, а потом отходили. Чем скорее это делали, тем лучше было для нас. Во время молниеносного отхода Зюзик встал, как вкопанный: "Ребята! Вы только поглядите, какой грандиозный закат!" Нашел время и место, чтобы любоваться. хотя закат был действительно хорош: за рощей садилось солнце, и она пылала красно-золотым пожаром. В бою у "Августы-Виктории" в Иерусалиме Зюзик Хазаз приподнялся с земли, чтобы метнуть гранату, и был убит на месте.
- Кто не помнит Хану Левицкую?.. Нежную блондинку с сине-серыми глазами. Она не пропускала ни одного боя, и ее светлые волосы выбивались из-под каски. Когда вышел приказ, запретивший участие девушек в боевых операциях, она сказала: "Ладно. Пойду санитаркой, буду выносить раненых с поля боя". Хана Левицкая погибла в Негеве.
- Пришел связной, принес записку: "Погибла Браха". Браха Польд! Такая девушка - и вот ее нет. Дани спросил Нахума: "Если у тебя появится предчувствие, что в следующей операции ты погибнешь, всё равно пойдешь?" Нахум ответил: "Пойду". - "Даже если уверен, что это последний твой бой?" - "Да". Что предчувствовал Нахум, выходя на Кастель? Этого мы не узнаем. Это он унес с собой.
- Нахум был длинным, а Мотька - коротким. Однажды они вышли на операцию и наткнулись на изгородь из колючей проволоки; Нахум с легкостью перебросил через нее свои длинные ноги, а Мотька запутался. "Да здравствуют длинные!" - сказал Нахум. Потом они вошли в апельсиновый сад. Нахум сгибался под ветвями деревьев, а Мотька шагал, как по полю. "Да здравствуют коротышки!" - воскликнул Мотька. Они одновмеренно женились - недели за две до гибели и погибли на Кастеле в один день, в одном месте.
- Когда попадаю на иерусалимскую дорогу, где когда-то пробивались с боями, снова становится грустно. Для пассажиров это просто удобная дорога, деревья, скалы с обеих сторон, но мне каждый ее отрезок напоминает о ком-то, о чем-то, и это "что-то" жжет сердце. А может, так грустно вспоминать те дни, потому что жизнь казалась полней и содержательней? Были беды, трудности, ежедневные встречи со смертью, а всё же жизнь была достойней.
С мая 1948 года Эцель и Лехи прекратили свое существование на территории Израиля, а их бойцы вступили в израильскую армию. Лишь в осажденном Иерусалиме оставались самостоятельные отряды Эцеля и Лехи, так как - по решению ООН - городу полагалось находиться под международным контролем, и формально на него не распространялся израильский суверенитет.
Через десять дней после начала первого перемирия приплыл из Франции десантный корабль, который посланцы Эцеля приобрели в США; ему присвоили название "Альталена" по литературному псевдониму В. Жаботинского. На борту корабля были 900 бойцов Эцеля из разных стран, 5000 винтовок, 300 автоматов, 150 минометов со снарядами, пять бронеавтомобилей, несколько миллионов патронов, авиабомбы и большое количество взрывчатых веществ. Командовал "Альталеной" Элиягу Ланкин.
Д. Бен-Гурион опасался усиления Эцеля, и его биограф отметил: "У руководителей государства, рабочих партий и командования армии мгновенно пробудились прежние страхи и подозрения относительно намерений "раскольников" начать вооруженное восстание, захватить власть в стране или основать отдельное еврейское государство в Иерусалиме и Иудее. "Не будет двух государств и двух армий, - заявил Бен-Гурион на заседании правительства. - И господину Бегину не удастся поступать так, как ему заблагорассудится. Если он не сдастся - откроем огонь"."
20 июня "Альталена" подошла к берегу севернее Нетании; с нее выгрузили людей и начали перевозить на лодках оружие. Командование армии предъявило ультиматум: немедленно передать им весь груз с корабля, однако Бегин отверг это требование, намереваясь отправить пятую часть оружия в подразделения Эцеля в Иерусалиме, а остальное отдать в израильскую армию. Временное правительство Израиля призвало "задушить в зародыше эту злодейскую попытку. подлого переворота", и Бен-Гурион заявил: "Период переговоров прошел безвозвратно. Если есть сила - надо применить силу без колебаний. И немедля".
Вечером начался обстрел "Альталены" солдатами израильской армии. К ночи она ушла на юг в сопровождении кораблей военно-морского флота и с рассветом села на мель у побережья Тель-Авива - на ее борту находился М. Бегин. В центре города началась стрельба на виду у жителей и многочисленных корреспондентов; в четыре часа дня - по приказу Бен-Гуриона - пушка с берега обстреляла корабль, один из снарядов попал в цель, на "Альталене" вспыхнул пожар, и она унесла на дно большое количество оружия.
Среди бойцов Эцеля были убитые, в больницы отвезли десятки раненых; ночью Эцель выпустил манифест: "Наши солдаты предпочтут пойти в концлагеря, которые этот сумасшедший диктатор (Бен-Гурион), разумеется, учредит". Арестовали руководителей Эцеля, однако Бегин остался на свободе и в речи по радио призвал своих сторонников не начинать братоубийственную войну. "Вот так и случилось, - вспоминал он, - что не было братской войны в Израиле, способной разрушить еврейское государство сразу после его рождения. Несмотря ни на что, гражданской войны не было!"
Инцидент с "Альталеной" вызвал многие споры и обострил внутриполитическую борьбу в Израиле на долгие годы.
В боевых отрядах Хаганы, Пальмаха, Эцеля и Лехи, а затем в Армии обороны Израиля существовало правило: командиры поднимали бойцов в атаку не командой "Вперед!", но непременно - "За мной!" Они вели бойцов за собой, и потому потери командного состава в израильской армии были выше, чем в армиях других стран. Команда "За мной!" основывается на древней еврейской традиции. Библейский герой Гидон говорил бойцам перед битвой: "На меня смотрите и делайте то же." О Бараке Бен-Авиноаме, который восстал против угнетателей, сказано: "И сошел Барак с горы Тавор, и десять тысяч человек за ним." Эхуд Бен-Гейра напутствовал бойцов перед битвой с моавитянами: "И сказал он им: преследуйте их вслед за мной."