Тепло твоих губ

— Брось, Роман, не надо, — Олег испуганно схватил друга за руку. — Пустая это затея, все равно ничего не получится. Она такая…

— Она дочь нашей прачки, только что закончила школу и помогает матери стирать грязное белье и выдавать чистое, — перебил Олега Роман. — Одним словом, Золушка, а не принцесса. Пока. Конечно, красива, кто спорит, но ведь и ты тоже принц хоть куда.

— Придурок!

— Ну-ну, — Роман дурашливо закатил глаза. — Стой здесь, она сейчас прибудет в золоченой карете.

Роман исчез прежде, чем Олег успел его остановить, а через минуту послышались легкие шаги и на крыльце появилась Марина.

— Рома сказал, что ты меня звал, — произнесла она. — Я слушаю тебя, Олег.

Но это он слушал ее. В голосе Марины звучала настоящая музыка! Только потом он сообразил, что она что-то сказала и надо отвечать. Но — что? Он замялся, не зная, с чего начать…

— Я знаю, ты музыку пишешь, — Марина первая нарушила молчание. — А я пою, так, для себя, для друзей.

Олег, не ожидавший такого поворота разговора, внутренне сжался. Музыка была для него святыней. А для Марины? А что, если для этой, в сущности, совсем ему незнакомой девушки музыка, песня просто еще одна возможность блеснуть, произвести впечатление? И потом… Есть ли у нее вообще голос?

Но Марина выжидательно молчала, и ему ничего не оставалось, как предложить себя в качестве слушателя.

— У Романа есть гитара, — сказал он, поколебавшись. — Я могу саккомпанировать.

Гитара входила в набор совращения девушек у Романа, поэтому он всюду таскал ее за собой. «Баб после лирических песен особенно тянет на секс», — говаривал он.

— Нет, туда мне идти не хочется, — покачала головой девушка. — У них настрой не тот. И сопровождение мне не нужно, такие уж у меня песни — только для голоса. Так что петь могу где угодно. А знаешь что, — она задорно тряхнула челкой, — давай возьмем лодку и сплаваем на остров. Там я тебе и спою…

Последнюю фразу она произнесла просто, почти обыденно, но Олег почувствовал, как его прошиб горячий пот. Бог с ним, с ее пением, главное — она, кажется, им заинтересовалась. А перспектива остаться с желанной девушкой наедине, на «части суши, со всех сторон окруженной водой» (почему-то, должно быть, от сильного волнения, в голову полез школьный учебник географии) заставила его сердце учащенно забиться.

…Через полчаса они уже выходили на мрачный, точно ощетинившийся камышом и осокой ночной берег. Марина выпрыгнула из лодки, подбежала к поваленному дереву… С тяжелым сердцем он наблюдал, как она садится, расправляет юбку руками, очевидно, приготовляясь петь. Подавляя вздох, он присел неподалеку от нее на песок… Девушка запела… Однако не какой-нибудь эстрадный шлягер, чего так опасался Олег, и не романс, которые уже тогда входили в моду. Украинская народная песня — безыскусная и задушевная — вдруг полилась над притихшей рекой. Голос у Марины оказался сильный и красивый. «Под стать самой певице», — невольно подумал Олег, но скоро забыл обо всем, отдавшись набирающей силу песне.

И слова, и мелодия ее были пропитаны тем предчувствием счастья, которое рождается только в юных и влюбленных сердцах. «Расскажи мени, любишь ты чи ни», — пела Марина, и его сердце сжималось, и хотелось броситься к ее ногам с заверениями о своей любви…

Но когда куплет закончился: «Я навик твоя», — это стало завершением неначатого разговора, и его слова были уже никому не нужны. Она встала, закончив песню, и подошла близко-близко. В ее лице, поднятом к небу, было то же чувство, что в песне, и она привстала на цыпочки и поцеловала его в губы… От этого поцелуя закружились белеющие в темноте стволы деревьев, ярче засияли звезды на черном небе… И Олег со всей силой молодой страсти ответил на поцелуй Марины. Продолжая ласкать друг друга, влюбленные опустились на траву, и окружающий мир перестал существовать для Олега.

Да, наконец-то это была не мимолетная интрижка, не просто удовлетворение физической потребности. Экстаз, который охватил его, был сродни чему-то высокому, чистому. Подобные минуты он переживал только тогда, когда в тиши студенческой аудитории склонялся над оживающими под его пальцами клавишами пианино. Олег гладил сквозь тонкую ткань платья теплую упругую грудь Марины и видел, как, отвечая его восторгу, вспыхивают ее глаза. Но девушка вдруг мягко отстранила руку молодого человека, высвободилась и встала. Он решил, что это отказ, растерялся, но не посмел настаивать — это было бы слишком большим чудом, соединиться, стать одним существом с девушкой. Но она сняла платье, и движения ее были так просты, так естественны! И раздевалась, и снимала нижнее белье Марина так же красиво, как пела песню. И он снова — в который уже раз за этот вечер! — потерял голову. Сам того не осознавая, помогал ей раздеваться, и сам каким-то образом остался без одежды. А потом были ее губы на его губах, и вкус ее кожи на его губах — и все было необычным, сладостным, волшебным! Никогда еще слияние с женщиной не приносило ему такого острого наслаждения, и потом, когда все кончилось, такого полного, телесного и душевного покоя.

Когда они поднялись с расстеленного на траве Марининого платья, на светлой ее ткани расползалось темное пятно. Олег вздрогнул — пятнышко чем-то напоминало раскинувшего свои щупальца крупного паука. Перехватив взгляд Олега, Марина подхватила платье и, такая беленькая и стройная в ночной мгле, спустилась к реке. Вскоре оттуда донесся плеск воды.

— Пойми меня правильно, Олег, — сказала Марина, вернувшись. — Мы с мамой очень близки. Но она считает меня еще ребенком, и ей очень трудно будет понять, что я уже взрослый человек.

Она произнесла это просто и непринужденно, без какой-либо аффектации, но Олег вдруг почему-то почувствовал себя безмерно виноватым перед этой, совсем ему неизвестной женщиной…

Маму Марины он увидел на следующий день и сразу же узнал. Впрочем, не узнать ее было бы просто невозможно — она сидела с Мариной в столовой, за столом для обслуживающего персонала.

Честно говоря, Олег даже не успел ее хорошенько разглядеть — так быстро он перевел взгляд на милое личико Марины. Он ожидал, что та смутится, уронит на пол вилку или ложку, а может быть, даже выбежит из-за стола. По крайней мере, так, ему казалось, должна вести себя девушка при виде мужчины, накануне лишившего ее невинности… Ничего похожего! Марина просто подняла на вошедшего глаза и, улыбнувшись уголком рта, приветливо кивнула головой. Вот разве щеки ее слегка порозовели. Возможно, впрочем, что это ему просто показалось, поскольку Марина с мамой — невысокой, полной женщиной лет сорока — вскоре ушли.

— А Марина не ходит на берег? — спросил он у Лиды, через полчаса появившись на пляже. Рядом с ней, с тем самым роковым полотенцем через плечо, сидел довольно ухмыляющийся Роман.

— Почему же, ходит, — охотно ответила Лида. — Но у них с матерью сейчас уйма работы, как всегда после окончания смены. Так что Марине сейчас не до пляжа.

Лицо Олега огорченно вытянулось. Заметив это, Роман хлопнул его по плечу и весело рассмеялся.

— Не журись, казак. Это дело поправимо. Возьми-ка лучше полотенчико. Смотри, как казенную вещь мы с тобой изгваздали. Надо бы заменить… Смекаешь? Да цветочков где-нибудь по дороге нарви.

…Марина была в кастелянской одна — раскладывала свежие комплекты по полкам. Наволочки — отдельно, простыни — отдельно. Марина сортировала белье с такой легкостью и грацией, что незаметно вошедший Олег даже залюбовался. Закрыть дверь без стука ему, однако, не удалось.

— Мама, это ты?

Не дождавшись ответа, обернулась. Волосы у девушки были в беспорядке, челка сбилась набок, но она не смутилась, лишь так же спокойно и нежно улыбнулась ему, а когда увидела букет в его руках, румянец на смуглых щеках стал ярче, и ярче заблестели глаза, делая ее еще красивее. Больше никак она своей радости не выразила, словно это тоже было в порядке вещей — парень с букетом в этой комнате.

— Спасибо, — сказала она, взяв букет. — Какие красивые настурции. Это с клумбы, что напротив кинозала? — Глаза ее смеялись. Счастливый, что угодил, он кивнул головой.