Страница 3 из 14
– Да вы не бойтесь, мы ненадолго. Дождь пересидим – уйдем.
– Конечно! – кивнул Андрюха и принюхался. – А поесть не найдется? – он важно уточнил: – Хотелось бы жареных трюфелей и баранины под земляничным соусом!
– Трюфелей?
– Да расслабься! Шучу, – хихикнул Демин, присаживаясь в кресло, и достал из кармана десятку баксов, – тащи, что есть. Мы заплатим!
…Тусклое сияние окутывает многоэтажку – сквозь этот муторный свет ее очертания размыты. Она колышется, как мираж. А вершина вообще скрыта белесой дымкой. И потому неясно, сколько этажей уходит к низким, свинцовым облакам.
Неясно, насколько тянется огромная трещина вдоль фундамента – дальняя сторона Призрачной Башни всегда затянута мглой.
Лишь изредка вспышки молний очерчивают ее силуэт. В эти мгновения угловатое здание бывшего офисного центра смахивает на огромную колонну, подпирающую небесный купол. И кажется, что она не была создана людьми, что она всегда была частью этого проклятого места.
Какого лешего мы здесь делаем?
На хрена маячим так близко к подрагивающему, будто живому, фасаду?
Пора уходить!
Я хватаю товарищей за плечи – и цепенею, как завороженный. Потому что ясно, как наяву, разбираю голоса – оттуда, из Призрачной Башни: «Не бойся, Глеб… Иди к нам!»
Холодный озноб ползет по спине. Я затыкаю уши, но голоса не умолкают. Никита и Равиль – это ведь их силуэты маячат там, в окне?
«Не бойся. Здесь так хорошо, тихо… Иди к нам, Глеб!»
Я хочу крикнуть. Хочу попросить прощения за то, что так и не смог их остановить.
Но им уже все равно, я знаю.
Они продолжают звать – безмятежными, не ведающими сомнений голосами.
А значит, остается только одно – я осознаю это с мучительной ясностью. И вслед за вожаком бригады делаю шаг – вперед, к фасаду Призрачной Башни…
…Не-е-т!!!
Вместо крика – глухой стон рвется из груди.
Вместо окутанной сиянием Башни – чернильно-плотная тьма…
Б-р-р-р! Холодно!
Почему так холодно и темно? Почему болят руки и невозможно ими толком шевельнуть? А голова гудит, будто колокол…
Мысли спутаны, как моток грязной бечевки. Сон и явь – перемешались, будто картинки из виртуального «шутера». Но я все же вылавливаю последнее реальное воспоминание: мы сидим за столом – расслабленные, веселые. Едим вкусный, горячий суп. Заедаем его настоящим сыром. Андрюха просит добавки, и высокий худой мужик ласково щурится: «Хорошо. Только надо подождать…»
А потом…
Что было потом?
Я вздрагиваю. И, наконец, осознаю, что лежу на чем-то жестком, холодном – кажется, на бетоне. Пытаюсь встать.
Не получается!
Что у меня с ногами?
И руки… Почему они так неудобно заведены за спину?
Я что… связан?!
– Андрюха-а!!! – сиплый неузнаваемый крик вырвался из глотки.
Рядом кто-то застонал.
Я дернулся, опять пытаясь подняться, – веревки на запястьях больно врезались в кожу.
– Глеб… – послышался из темноты слабый голос. – Это ты?
– Ага…
Какое-то движение слева. Я повернул голову. И уловил злое бормотание Сереги:
– Вот же хрень!
То есть мы все в сборе. Все трое – неизвестно где.
– Называется, поели супчика…
Что-то звякнуло рядом. И Андрюха хрипло матернулся:
– Гребаный мудак! На цепь меня посадил – я что, ему собака?! Вот же тварь!..
Я растерянно кашлянул, вспоминая тощую, смиренную физиономию хозяина. Все это не укладывалось в голове – будто нелепый розыгрыш. А Серега вдруг отчаянно заорал:
– Эй, помогите!!!
Неизвестно, кого он звал в мертвой деревне, за пару километров от ближайшего поселка. Но, так или иначе, нас услышали.
Вспыхнул свет – тусклая диодная лампочка, в тот миг показавшаяся ослепительно яркой. Я отчетливо увидел бетонный подвал высотой чуть меньше трех метров и около четырех – в длину и ширину. На стенах угадывались следы – вероятно, от стеллажей, на которых прежние хозяева хранили продуктовые запасы и всякое барахло.
Сейчас барахла не осталось. Только голые стены. И мы трое – на дне каменного мешка.
Я успел рассмотреть бледные, испуганные лица товарищей и крепкую стальную цепь на щиколотке Андрюхи. Успел подняться, опираясь на стену связанными руками.
А через секунду со скрипом распахнулся деревянный люк в потолке. Оттуда, из проема, выглянула спокойная физиономия. Тот самый – высокий, тощий. Накормивший нас охренительно вкусным супом.
– Ты что творишь, гнида?! – ощерился Андрюха. – Ты знаешь, что за такие дела…
– Да все будет нормально, – усмехнулся хозяин. – Не надо за меня переживать.
– Помогите!!! – опять крикнул Серега.
Хозяин вздохнул и поставил в проем деревянную лесенку. Сам спустился вниз. В руках у него – объемистый пластиковый таз. Поверх одежды – грубый резиновый фартук, на руках – перчатки…
У меня в груди шевельнулся холодок, но тощий верзила еще не казался особо страшным – скорее нелепым в таком прикиде. «Зачем это? На фига ему фартук?»
– Нас будут искать, – хрипло выдавил Серега.
– Не будут, – качнул головой хозяин. – Для всех – вы просто сгинули в Зоне.
Поставил таз на пол. Легко схватил щуплое тело Сереги и за связанные ноги подвесил его головой вниз – на торчавшем из потолка стальном крюке.
Пластиковый таз оказался точно под Гилевичем – у самой головы.
– Не трожь его, урод! – выпалил Андрюха.
А Серега успел крикнуть:
– Помоги!!! – но лезвие ножа в руках тощего слабо сверкнуло, отразив электрический свет, и крик оборвался. Широкая красная полоса перечеркнула горло нашего товарища.
Гилевич захрипел. Струйка крови хлынула в аккуратно подставленный таз. Подвешенное тело судорожно дернулось. И почти сразу обмякло. Лишь несколько капель долетели до фартука хозяина…
Я зажмурил глаза, оседая на пол, царапая связанные руки о бетон.
Не хотел, не мог видеть. Зато отчетливо слышал – как хрип утихает, как кровь журчит в тазу.
– Эх, детки – бесстрашные, наглые. А сами такие наивные, – словно откуда-то из удушливой тьмы долетел голос – гнусавый и чуть укоризненный.
– Тварь, – всхлипнул Демин, – гребаный отморозок!
Удары сердца бешеной дробью отдавались в висках.
Очень хотелось проснуться. Вырваться из наваждения – как вырвался из Призрачной Башни, ожившей в моем бреду.
Только проснуться не удавалось.
В тусклом свете лампы я опять увидел плавно качавшееся тело Сереги и худого верзилу, присевшего на ступеньку лестницы. Кажется, он ждал, пока кровь стечет в таз. И буднично, безмятежно размышлял вслух:
– Все имеет свою цену – особенно ошибки. А если нет мозгов – нечего шастать за товаром. Надо сидеть возле мамы и папы.
– У нас нет ни мамы, ни папы… – прошептал Андрюха.
– Давишь на жалость? Глупо, – качнул головой хозяин. – Нынче слабых не жалеют, каждый думает только о себе… – шагнул к бездыханному телу Сереги и деловито начал срезать с него одежду.
– Что… что ты творишь?
Хозяин не ответил.
И молча вспорол голое тело ножом.
Я оцепенел, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. И все равно, будто загипнотизированный, смотрел на высокую фигуру с паучьими длинными руками.
А он быстрыми, уверенными движениями потрошил Серегу Гилевича – будто тушу на бойне. Отвратительные влажные звуки наполнили подвал.
– Видите, до чего легко? Проще, чем свежевать баранов. Главное, твердая рука и практика… Регулярная практика.
Какие-то красноватые комки полетели в пластиковый таз.
– А дальше – по прейскуранту. Почки – двести пятьдесят, печень – триста баксов, – он с сомнением повертел в руках коричневатый комок. – Нет, эта – паршивая… Может, возьмут хоть за сотку? – швырнул Серегину печень в таз и скупо усмехнулся: – Рынок диктует цену. Даже бесполезные сопляки вроде вас на что-нибудь годятся.
Из кармана фартука он достал белую пластиковую бутылочку и вылил ее содержимое в заполненный таз.