Страница 55 из 59
— Счастливо, красавица! — выкрикнул сэр Мишель, вскидывая руку. — Скажи доброе слово на прощание!
— Скатертью дорожка, сударь, — склочно гаркнула дева. Как видно, запас добрых слов на этом иссяк, и красавица-толстушка, не глядя более на рыцаря, потопала к хлеву.
Сэр Мишель обвёл взглядом двор, надеясь, что мелькнёт лицо Иветты, наверняка знавшей, что молодой баронет уезжает, но горько разочаровался. Видать, девица так и не пришла в себя после незабываемой ночи… Или за сестрой, скорее всего, благополучно разрешившейся от своей хвори, присматривала.
До дома-пещеры отшельника добрались без происшествий, правда, Гунтер машинально начал подгонять лошадь, когда проезжали через полянку, на которой вчера состоялась встреча с Лордом. Оруженосец от всей души уповал, что пожилой джентльмен в чёрном камзоле более никогда не появится сам, как и обещал. Надежда, однако, была призрачной…
Отец Колумбан уже поджидал рыцаря с оруженосцем, сидя на брёвнышке возле дома. Немногим после полудня трое всадников выбрались из леса на тракт, ведущий на северо-восток, и направились к деревне Сен-Рикье.
— Вот и я говорю, судари мои, больно странным мне сей дворянин показался, — Рыжий Уилл бухнул на стол новое блюдо с бараниной и два кругляша грубоватого хлеба. — Вы, господин Фармер, хоть и э… странствующий рыцарь, да без короля в голове, но правила чести блюдёте, как видно. А тот — человек совсем никудышный…
Трактирщик, обрадованный нежданной прибылью, обслужил троих гостей со всем тщанием, на какое был способен, не поскупившись даже на красное вино. А когда сэр Мишель, Гунтер и отец Колумбан насытились и разомлели от великолепного зелья из сладкого винограда, присел рядом за стол, благо проезжающие господа оказались не прочь поболтать.
Следует, между делом, заметить, что упомянутые Уиллом-саксом «правила чести» в виде возмещения убытка за спалённый сеновал, менее всего поддерживались сэром Мишелем. Просто святой отшельник настоял на том, чтобы заехать в «Серебряный щит», и отдать Уиллу Боулу деньги. Рыцарь посопротивлялся, но когда Гунтер одобрил мысли пустынника, сдался, сообразив — при таком раскладе недолго оказаться в проигрыше! Отец Колумбан заявил, что сделав доброе дело, можно будет заслужить прощения за некоторые прежние грехи, коих у сэра Мишеля в запасе имелось, по словам отца Колумбана, «множество превеликое и престрашное».
Скучающий Уилл (гостей в «Серебряном щите» сейчас вовсе не было) принялся рассказывать о всех последних событиях на Алансонской дороге, своих делах и мелких происшествиях, случившихся за последние дни, мало обращая внимание на то, что гости его речей почти не слушают. Гунтер и лесной отшельник немного задремали — сказывалась бессонная ночь и сытный обед. Лишь когда хозяин упомянул о некоем рыцаре, и его рабах-сарацинах, сэр Мишель навострил уши и толчком разбудил Гунтера.
Оказалось, что приснопамятный сэр Понтий, бастард Ломбардский, два дня тому назад остановился в «Серебряном щите» и вёл себя самым непотребным образом: отказался платить за своих служек, говоря, будто сарацины не люди, а потому брать с них за постой серебром — грабёж; впоследствии поссорился с проезжающим в Анжу английским оруженосцем и едва того не убил; на последок же сей добрый рыцарь прижал стряпуху (между прочим, страшную как смертный грех), и сельская девица подняла визг на всю округу. В общем, сэр Понтий Ломбардский заново показал себя удивительным грубияном и наглецом, не достойным рыцарских шпор.
Сэр Мишель громко возмущался и вместе с Гунтером косился на отца Колумбана, сидевшего с насквозь невозмутимым выражением лица. Отшельник делал вид, будто имя сэра Понтия ему ничего не говорило, а истории, случившейся третьего дня в лесу, когда сэр Мишель с оруженосцем спасли отца Колумбана от неминуемой смерти, словно и не случалось никогда.
Лишь покинув гостеприимный дом Уилла Боула и снова выехав на дорогу, святой отшельник заговорил:
— Слуга того рыцаря жил у меня несколько дней, — нехотя начал отец Колумбан. — Он просто заблудился, потерялся, принялся беспокоить людей — еда-то нужна была. Вот я нехристя и приютил. Откуда было знать, что этот раб настолько дорог хозяину…
На том объяснения пустынника закончились, хотя сэр Мишель и «германский оруженосец» пытались задавать отцу Колумбану вопросы. Святой лишь отмахивался да крутил головой, утверждая, будто ничего более не знает, а с сарацином не говорил, по причине незнания восточных языков. Да и о чём говорить с нехристем?
У Гунтера осталось стойкое впечатление, что батюшка по неясным причинам нечто скрывает, но расспрашивать далее смысла никакого не было. Отец Колумбан упёрся и молчал.
«Если б наш пустынник не разводил эдакую таинственность, — недовольно подумал Гунтер, — многое стало бы яснее. Теперь, после всего случившегося, я не верю в случайные встречи. Наверняка сэр Понтий имеет какое-то отношение либо ко мне, либо к истории, связанной с моим появлением здесь. Хотя, будь господин из Ломбардии опасен для нас с Мишелем, отец Колумбан предупредил бы… В конце концов, могут же быть у святого собственные тайны?»
Вдоль утоптанного тракта тянулись уже убранные по большей части поля. Вокруг почти ничего не изменилось, всё так же желтели кое-где островки не сжатой пока пшеницы, тёмными пятнышками выделялись полоски перелесков, и торчал справа на холме замок некоего сэра Бреаля, приходившегося барону де Фармер вассалом.
В деревне Сен-Рикье сегодня было несколько оживлённее — уборка урожая почти закончилась, и арендаторы в своих дворах молотили хлеб цепами жуткого вида, даже не оглядываясь на проезжающих мимо всадников. Показалась церковь прихода святого Томаса, и сэр Мишель, окликнув Гунтера, кивнул в сторону окружавших храм деревьев:
— Сарацина-то убрали. Недолго проболтался…
— У нас всегда так, — хмуро проворчал отшельник, расслышав фразу рыцаря. — Сначала вешают, а потом разбираются. Как хорошо в Уэльсе — человека можно казнить только после суда. Сарацин ведь совсем неплохой был. Работящий… Всю посуду перемыл. Сам, без напоминания — увидел, что в жбане мокнет, да и вымыл.
— Ага! — сэр Мишель слегка натянул поводья, чтобы ехать медленнее. — Это ты епитимью на него наложил…
— Дурачина, — буркнул отец Колумбан.
Выбрался на крыльцо отец Дамиан. Узрел старца. Заулыбался. Сухо благословил сэра Мишеля.
— Мир вам! — отец Колумбан воздел ладонь со сложенными для благословения пальцами. — Всё ли благочинно в приходе?
— Хвала святому Томасу! — прогудел сельский священник. — Вот только прихожане не слишком щедры… Где взять денег на алтарь для придела Богородицы — ума не приложу.
Рыцарь развернулся всем телом к оруженосцу. Как видно, столь же быстрый на раскаяние, как и на грех доблестный рыцарь собирался приказать выдать обнищавшему святому отцу все имеющиеся денежные запасы. Как-никак, благотворительность тоже является одной из составляющих безгрешной жизни. Решив опередить собиравшегося с духом сэра Мишеля, германец сдёрнул с пояса мешок с золотом, и быстро вынув три монеты, протянул их отцу Дамиану.
— Вот, возьмите… На благо церкви и веры Христовой.
— Щедрый дар, — вдруг раздался новый голос — холодный и немного странный из-за едва уловимого акцента. — Я добавлю свою лепту.
Никто не заметил, как из полутьмы храма на свет выступил невысокий черноволосый и смуглый человек в коричневых одеждах, с кипарисовым посохом паломника и оливковой веточкой, прикреплённой к плечу. Сей пилигрим, метнув острый взгляд на собравшихся у входа, вынул из складок одежды пару серебряных кругляшков и передал монетки священнику.
— Я пойду, пожалуй, — сказал неизвестный. — Благодарю за приют и хлеб. Да благословит вас Господь…
Человек поклонился отцу Дамиану, принял благословение, несколько правда, поспешное, строго взглянул на сэра Мишеля и, спустившись вниз, вышел на дорогу.
— Паломник, — пояснил священник отцу Колумбану, глядящему вслед удалявшемуся незнакомцу, — возвращается из Святой Земли в Англию. А вы куда собрались?