Песни китов

— …Короче, он не может работать!

Весь красный, Борис Сергеич вывалился из комнаты и похромал в кухню.

— Но он же работает?! — не отставал папаша. — Ведь работает?!

— Значит, есть какая-то хитрость!

Спор продолжили за бутылкой, купленной по дороге. А Севке тут же захотелось ознакомиться с плодами родительских трудов. Убедившись, что выпивать сели надолго, он приблизился к дверям мастерской. Рогов-старший вообще-то не приветствовал визиты сына в святая святых, но дверь все-таки не запирал.

Мастерская оказалась завалена инструментами, промасленной ветошью, только верстачок с маленькими тисками был чистым. На верстачке стояло некое металлическое устройство, вроде как система противовесов, собранная из металлических шаров на небольших штырях. Один из штырей служил маятником и — качался. Без всякого привода, качался сам собой! Не поверив поначалу глазам, Севка внимательно обследовал «мобиле». Устройство не имело мотора; и батарейки не было; и провод к сети не тянулся, а шар между тем ритмично двигался влево-вправо! Значит, не прав физик Гром? Это же он говорил, что вечного двигателя быть не может, но вот, работает прямо на глазах!

Его позвали на кухню, когда бутылка была опорожнена. Вытянув в сторону протез и сияя пьяным румянцем, Сергеич потрепал Севку за плечо:

— Этому ставлю только пятерки с плюсом! Разрешали бы ставить шестерки — ставил бы без размышления! Твое, Ванька, семя! Этот себе всегда кусок хлеба заработает, на паперти не окажется!

— Главное, чтоб в не столь отдаленных местах не оказался… — усмехнулся папаша.

— Это еще почему?! — округлил глаза трудовик.

— Шляется, где не положено. А? Чего молчишь? Я ведь правду говорю.

Севка опустил глаза.

— Не шляюсь я нигде…

— Шляешься, шляешься! И девчонку соседскую с собой таскаешь! Хорошо, Сашка охране сказал, что обознался, и никакой ты не Рогов…

Достав из буфета вторую бутылку, папаша разлил водку по рюмкам.

— Давай, прекращай партизанщину, а то задницу надеру.

Трудовик провел рукой по Севкиному загривку.

— Не трогай парня, он умница… Вырастет — гордиться будешь! Твои маятники для него будут — семечки!

— Ну, ты-то, положим, секрет не разгадал!

— Я не разгадал, а он — разгадает!

— Что из тебя вырастет? — вопрошал папаша. — А? Ты какой-то другой. Знаешь, Сергеич, что с ним в младенчестве было? Он шпильку материну в розетку сунул. Короткое замыкание, искры, а этому хоть бы хны! Даже пальцы не обжег, держался до последнего, хотя тут и взрослых убивает на раз! Его к электричеству тянет, как муху на говно!

Скажи Севка, что та шпилька была не единственной, да еще прибавь про лампочку в подвале, гореть бы заднице огнем. Да только он не дурак — себя раскрывать.

Оба собутыльника с интересом рассматривали юного феномена. Тот, в свою очередь, оглядывал протез Бориса Сергеича и представлял, что остальное тело тоже неживое, то есть состоит из протезов. А что? Есть ведь роботы, о них даже в технических журналах пишут. Искусственные ноги, руки, голова, а управляет этим электроника, помещенная хоть в голову, хоть в задницу (полупроводники много места не занимают). Он понимал: человек — не мотоцикл и не приемник, он гораздо сложнее, но при желании и его можно разобрать на составляющие. А потом опять собрать, только в более совершенном варианте. Где-то подточить, подправить, вставить новую пружину, усилить моторчик, глядишь — как новенький будет! Что такое, если разобраться, любой человек? Он ведь тоже в каком-то смысле робот, очень сложная машина; а человечество, выходит — сборище машин, которые перемещаются с места на место и что-то делают.

Размышляя об этом позже, Севка решил, что понял о жизни что-то важное. А потом и вовсе дух захватило, когда задумался о бессмертии. Не то, чтобы он боялся смерти — редко об этом думал, голова была занята другим. Но во дворе время от времени играла траурная музыка, из какого-нибудь подъезда выносили обитый красным гроб, и процессия погруженных в печаль людей отправлялась на кладбище по пути, усыпанному еловыми лапами. Из-за этого Севка терпеть не мог еловый запах; даже украшенная новогодней мишурой и фонариками, елка автоматически пробуждала мысли о похоронах. Но если человечество снабдить искусственными частями тела, похорон вообще не будет! Ведь если есть вечный двигатель, то и вечное тело может существовать!

Ради подтверждения мысли Севка иногда заходил в мастерскую, где наблюдал одну и ту же картину: маятник качался с той же амплитудой, хотя с момента запуска прошла уже неделя. Потом еще неделя прошла, а амплитуда не уменьшилась даже на миллиметр. Что означало: бессмертие не за горами!

Мысль утратила четкость, когда в очередной раз отправился к ДК автозавода. У дома культуры с колоннами и гербом на фронтоне имелась остекленная пристройка — сюда Севка нередко пробирался тайком и глазел через стекла на происходящее внутри. Первый ряд стекол был матовым, поэтому приходилось взбираться на цоколь, да еще приподниматься на цыпочках, чтобы увидеть зал с зеркалами и деревянными поручнями, где полтора десятка одетых в черное трико девчонок махали ногами, плавно двигали руками или приседали, раздвигая коленки. Это называлось «хореографический кружок», в котором занималась Лорка. Севка считал, что она тут — лучшая, ее движения были настолько точными, будто руки с ногами управлялись сверхсложной электроникой. Носки врозь, рука вверх, нога в сторону — и все так здорово, согласованно, как у совершенной машины! Вот только самые красивые в школе (а может, и в городе) ноги почему-то не хотелось менять на протезы, пусть даже ради ее бессмертия. Без сомнения, Лорка его заслуживала, но как тогда дотронуться до бугорков на груди, если они будут протезными?! А если к тебе прижмется собранное из искусственных частей существо, как недавно в подвале — замрешь ли от предвкушения чего-то запретного и сладостного? В итоге Севкин мозг оказывался в тупике, и выстраданная доктрина, можно сказать, трещала по швам.

На этот раз он наблюдал прыжки, когда девчонки по очереди проходили диагональ, выпрыгивая и растягиваясь в воздухе в шпагат. Лорка классно прошла диагональ первый раз, во второй, а вот на третий — упала! Она сидела на паркете, схватившись за ступню, рядом суетилась руководительница кружка, Севка же пребывал в недоумении. Ее было жалко, конечно, а с другой стороны: совершенная машина не должна ломаться! Она призвана работать вечно, как «перпетуум мобиле»!

— Опять подглядывал? — спросила Лорка, когда встретились на ступенях ДК.

— Почему подглядывал? Просто смотрел, как вы там… — Он указал на ее ногу.

— Болит?

— Терпеть можно. А ты лучше бы на спектакль приходил. Чего интересного в репетициях?

По дороге домой он представлял, как из сумерек выходят двое, нет, лучше трое блатных. И, конечно же, просят закурить. Севка лениво лезет в карман, будто за пачкой, на самом же деле достает эбонитовую палку с двумя проводами. Бац! — и первого трясет! Бац! — у второго искры из глаз! Третий сам обращается в бегство, а Севка незаметно прячет палку в карман.

— Как ты это сделал?! — округлила бы глаза Лорка.

— Очень просто, — ответил бы он, не раскрывая секрета. Он так явственно представил героическую сцену, что прослушал какую-то важную реплику.

— Не понял… Какой еще кислород?!

Лорка остановилась.

— Уши мыть надо. Я говорю: в аквариум кислород перестал подаваться, без него рыбы погибнут!

— А-а… Так это… Надо компрессор починить.

— А сможешь?

— Спрашиваешь!

Забыв про ее ушибленную ногу, Севка даже шагу прибавил, предвкушая очередную победу. Пусть блатных нет (да и «электрошок» по-прежнему только в проекте), зато он сможет обеспечить живительным воздухом всех этих гуппи и вуалехвостов, от которых Лорка без ума. Настоящий зоопарк развела: овчарка Грета, две кошки, черепаха между окон шебуршит, да еще целый аквариум разноцветных рыб, за которыми глаз да глаз! Севка привык, что на усыпанном камушками дне что-то булькает; но теперь, кажется, нужны его руки, чтобы забулькало опять.