Тереза

— Разве здесь можно писать красками? — удивилась Тереза.

— Небольшие полотна запросто, — уверенно ответил он.

Казимир еще не зажег свечу, и в матовом вечернем свете, падавшем с безоблачного голубого неба в тесную комнатку, высокий старинный шкаф, узкая кровать, изголовье которой было задвинуто в оконную нишу, и в особенности огромная кафельная печь смотрелись достаточно уютно. Казимир заметил, что они находятся в одном из старейших домов Вены, бывшем некогда небольшим дворцом. И часть меблировки была графской собственностью. Терезе пришло в голову заглянуть в шкаф. Казимир не разрешил: он еще не успел навести порядок. Ведь он поселился здесь только нынче утром. Как это — только нынче? Почему же не получил ее письма в ателье?! Странно все-таки, подумала она, но ничего не сказала.

Кстати, он должен ей кое в чем признаться. А именно: ему пришлось помочь выйти из затруднительного положения своему другу, с которым он до сих пор делил ателье, и он не оставил себе денег, чтобы хватило хотя бы на ужин. Она протянула ему кошелек, и он поспешно удалился. Оставшись одна в темной комнате, она тяжко вздохнула. Боже, почему он все время лжет, как будто такой уж позор быть бедняком, к тому же иногда он прямо-таки гордится этим! И вся его ложь всегда связана только с его бедностью. Она решила, что обязательно попросит его отныне безоговорочно поверять ей все, что его удручает. В самом деле, теперь они не должны иметь друг от друга никаких секретов. И она тоже. Сегодня он узнает, что она ждет ребенка.

Казимир что-то долго отсутствовал. Ее пронзила мысль, что он, вероятно, вообще не вернется. Вновь ей пришло в голову открыть шкаф, но оказалось, что Казимир, незаметно для нее, вынул и взял с собой ключ. Под кроватью стоял маленький чемоданчик. Она вытащила его оттуда, он был не заперт. Внутри лежало немного жалкого, штопаного белья и потрепанный галстук. Она закрыла крышку и вернула чемоданчик на место. Тереза была потрясена. Бедность Казимира ранила ее сердце больше, чем собственная нищета. Она почувствовала свою причастность к нему, как никогда раньше. Словно они были предназначены друг для друга самой судьбой. Сколь тяжкую ношу каждый из них мог бы помочь нести другому!

Когда он вошел, держа в руке небольшой пакетик и бутылку вина, она страстно бросилась ему на шею, а он снисходительно принимал ее ласки. То ли вино облегчило ее душу и развязало язык, или то было ощущение душевной близости, которое ей ранее ни разу не довелось испытать, но она вдруг, сама не зная почему, прильнула к нему всем телом и призналась в том, что уже много дней таила в своей груди. Сначала он не воспринял эту новость всерьез. Он был убежден, что она ошибается. Нужно еще некоторое время выждать, а потом посмотреть, что к чему. И он сказал еще какие-то слова, которые причинили бы ей боль, если б она захотела их не то чтобы до конца понять, но хотя бы как следует выслушать.

Когда они вместе спускались по лестнице, то оба держались так, будто она ему вообще ничего не говорила. Полночь давно миновала, когда они попрощались у дверей Терезиного дома. Сегодня он опять очень торопился. Да ведь уже обо всем договорились, его адрес она знает, как и он ее, и, вероятно, через несколько недель они вновь будут вместе — под звездным небом на лоне природы.

Вилла была расположена весьма респектабельно — в глубине большого парка. С балкона можно было наблюдать, как курортная публика неторопливо прохаживается по эспланаде. Атмосфера в семействе Эппих, мужская часть которого еще оставалась в Вене, словно очистилась — девочки стали такими веселыми, какими Тереза их еще не видела, а их мать держалась с Терезой приветливее и любезнее, чем обычно. Гостей в доме хватало. Элегантный молодой человек с залысинами, в городе иногда обедавший у четы Эппих в компании с другими гостями, теперь появлялся чуть ли не ежедневно и в сумерках сиживал с хозяйкой дома в глубине парка. Тереза совершала вместе с девочками дальние прогулки, к ним присоединялись подружки помладше и постарше сестер со своими гувернантками, равно как и довольно взрослые мальчики и молодые люди, иногда все отправлялись на ближайшее озеро кататься на лодках, а дома затевали безобидные светские игры, в которых и Тереза принимала участие. Старшая из девочек, Берта, неожиданно для Терезы душевно привязалась к ней и даже поверяла ей свои невинные сердечные тайны, временами они ходили обнявшись отдельно от остальных. Красота пейзажа, теплый летний воздух, жизнь на лоне природы, перемена обстановки — все это пошло Терезе на пользу. А поскольку коротенькие весточки от Казимира приходили через день, то и душевных мук она почти не испытывала. Однако внезапно поток его писем иссяк. Терезу охватил панический страх. Состояние ее здоровья, в котором она много раз начинала сомневаться, а иногда даже вновь считала почти благополучным, наконец дошло до ее сознания во всей его ужасающей серьезности. Она послала Казимиру срочное письмо, откровенно высказав свою озабоченность. Он ничего не ответил. Зато пришло письмо от матери, которая спрашивала, не захочет ли Тереза как-нибудь навестить мать, поскольку находится всего в нескольких часах езды от нее. Тереза как бы случайно упомянула об этом приглашении в разговоре с госпожой Эппих, и было решено отправиться в Зальцбург целой компанией.

Уже на следующий день Тереза в сопровождении женской части семейства Эппих, их хорошей знакомой с сыном и дочерью и элегантного молодого человека с залысинами отправилась в Зальцбург. Приехав на вокзал, Тереза отделилась от компании и поспешила к матери, которая переехала в просторную и светлую комнату с эркером в одном из новых домов. Фрау Фабиани встретила дочь со сдержанной сердечностью. Взвинченное и невыносимое для окружающих существо, каким она была в последние годы, почти исчезло, но мать вдруг превратилась в совершеннейшую старуху. Она была рада услышать, что ее дочери живется хорошо, ей самой, к счастью, тоже грех жаловаться. Зарабатывает она вполне достаточно, и даже немного сверх того. И одиночество, охотно призналась она, оказалось во всех отношениях благом для ее сочинительства. Она попросила Терезу рассказать поподробнее о ее нынешнем месте работы и о прежних местах, и Тереза была даже тронута интересом, который мать проявила к ее делам. Однако за обедом, заказанным в ближайшем трактире и сервированным на маленьком столике в эркере, беседа стала спотыкаться, и Тереза с горечью почувствовала, что она в гостях у старой, рассеянной и чужой женщины.

Пока мать предавалась послеобеденному отдыху на диване, Тереза смотрела из эркерного окна на улицу — та была вся на виду, вплоть до моста через реку, чей шум доносился и сюда. Она думала о людях, с которыми приехала, они сейчас, вероятно, сидят в ресторане гостиницы за обедом, думала о Максе, об Альфреде и, наконец, о самом чуждом из этих чужих ей людей, о Казимире, от которого носила теперь дитя и который не ответил на ее последние письма. Но даже если б он был ей менее чужд, разве он мог бы ей помочь? С его любовью и без нее — она была одинаково одинока.

Чтобы не разбудить мать, она тихонько прикрыла за собой дверь и отправилась бродить по городским улицам, которые в этот жаркий летний послеполуденный час были тихими и безлюдными. Сначала у нее возник соблазн посетить все те места, которые были связаны с ее воспоминаниями. Однако эти воспоминания утратили свою прежнюю радость. И сама она чувствовала себя такой усталой, такой выпотрошенной, как если бы ее жизнь уже подошла к концу. Так что вскоре Тереза направилась, без всякого внутреннего побуждения, почти машинально, в гостиницу, где остановились ее спутники. Но оказалось, что те ушли на прогулку. И Тереза, сидя в прохладном вестибюле, стала просматривать иллюстрированные журналы. А когда сквозь стеклянную дверь она случайно увидела почтовую комнату, ей пришло в голову еще раз послать письмо Казимиру. Она употребляла выражения страстной нежности, долженствовавшие вновь пробудить в его памяти часы их взаимных ласк, описывала ему заманчивую возможность свидания ночью в парке виллы или же в лесу и намеренно ни словом не упомянула о том, что ее на самом деле тревожило.