Тереза

Адрес брата в открытке был указан, так что Тереза в свой свободный вечер в конце лета отправилась к нему. И теперь сидела напротив Карла в бедновато обставленной, но опрятной комнатке. Из окна была видна лишь голая каменная стена с отверстиями, за которыми проглядывались пролеты лестницы соседнего дома. Из вопросов Карла Тереза заключила, что он считал, будто сестра лишь недавно приехала в Вену, и находил в высшей степени разумным, что она встала на собственные ноги, выразил свое сожаление по поводу болезни отца, которая может продлиться еще годы, и ни словом не обмолвился о матери. Кроме того, он рассказал, что четыре раза в неделю по три часа дает уроки двум сыновьям одного профессора-медика за весьма мизерную оплату, однако это может принести ему впоследствии некоторые преимущества, и с необычайным оживлением описывал всевозможные безобразия в здешнем университете — и протекционизм, и предпочтения, оказываемые профессорским сынкам, и в особенности засилье евреев, способное отравить человеку пребывание в аудиториях и лабораториях этого учебного заведения. Спустя какое-то время он извинился за то, что, к сожалению, должен уйти, поскольку каждое воскресенье вечером в одной кофейне происходит собрание друзей-единомышленников, которое он, будучи его секретарем, не имеет права пропустить. Он проводил Терезу до входной двери и сразу же попрощался с ней, бросив через плечо: «Давай о себе знать». Она поглядела ему вслед. Брат заметно вырос, одежда сидела на нем хорошо, но немного мешковато, на голове у него была твердая коричневая шляпа, из-за сильно изменившегося облика и необычайно торопливой походки он показался ей совершенно чужим человеком. Расстроившись и вновь ощутив свое одиночество, она только тут поняла, что чего-то ждала от этого визита, и отправилась домой.

Несколько недель тому назад она получила место в доме коммивояжера, где ее обязанностью было опекать единственного пятилетнего сынишку. Отца его она видела мельком всего два раза — низкорослого, вечно спешащего, угрюмого человека. Жена его держалась по отношению к ней с прохладной вежливостью. Их сына, прелестного белокурого малыша, она уже почти любила и поэтому надеялась, что в этом доме ей наконец повезет и она найдет здесь более длительное пристанище. Когда она однажды воскресным вечером вернулась домой раньше времени, то нашла ребенка уже в кроватке и услышала приглушенный шепот, доносившийся из соседней комнаты. Вскоре хозяйка дома, смущенная и сердитая, появилась в поспешно наброшенном на плечи халатике и попросила Терезу купить поблизости немного холодной закуски, а когда Тереза вернулась, та, уже тщательно одетая, сидела у кроватки малыша и просматривала вместе с ним книгу с картинками. С Терезой она была весела и непринужденна, вопреки своему обычаю болтала с ней о домашних делах. Однако на следующее утро под каким-то ничтожным предлогом объявила ей, что та уволена.

Тереза вновь оказалась на улице. Впервые в голову ей пришла мысль вернуться домой. Но денег на билет ей вряд ли хватило бы, так что она вновь направилась со своим небольшим чемоданчиком в предместье Виден с его дворами и лестницами, где уже несколько раз ночевала в старом домике вдовы Каузик в промежутках между одним местом работы и другим. Там она спала в нищенской каморке вместе с хозяйкой и ее детьми. Весь дом пропах керосином и прогорклым жиром, со двора уже в три часа утра доносились грохот колес, ржание лошадей и грубые мужские голоса, всегда — и теперь тоже — будившие Терезу раньше времени. Ей вспомнились столь приятные часы спокойного постепенного пробуждения, какие еще совсем недавно выпадали ей в родном доме, и она с ужасом осознала всю глубину своего падения и скорость, с которой это произошло. Тереза впервые ясно и четко прикинула возможность извлечь выгоду из своей молодости, из прелестей своего тела, как делали многие в ее положении, и просто продавать себя. О другой возможности — быть любимой, вновь обрести счастье — она после первого печального опыта больше не думала. А неуклюжие и гадкие поползновения добиться интимной близости, какие она в последние месяцы вынуждена была сносить со стороны главы семьи, помощников мясника или торговых агентов, никоим образом не могли бы склонить ее к любовным утехам. Так получилось, что ее усталой и разочарованной душе из всех видов любви именно продажная любовь представилась самой чистой и порядочной. Она дала себе еще неделю срока. Если до той поры не найдется хорошего места — так показалось ей в этот сумрачный предрассветный час, — ей останется только пойти на панель.

Вдова Каузик, которая работала служанкой за жалкий кусок хлеба, женщина в общем и целом добродушная, хотя частенько и пребывавшая не в духе, имела обыкновение вставать в пять часов утра. Вскоре после нее поднимались дети, и безрадостная суета, с которой начинался день в нищенской каморке, выгоняла Терезу из постели. Выпив свой утренний кофе из белой, выщербленной по краю некрасивой чашки, она проводила в школу детишек фрау Каузик, мальчика и девочку девяти и восьми лет, очень привязавшихся к ней, и спустя час, погуляв по городскому парку и немного подняв настроение видом цветущих летних растений, явилась в одну из посреднических контор, где ее встретили довольно неприветливо, зная как особу, нигде не удерживавшуюся надолго. Тем не менее ей опять назвали несколько адресов, и после одной-двух неудачных попыток, около полудня, в довольно мрачном настроении Тереза поднялась по ступеням аристократического особняка на Ринге, где требовалась воспитательница к двум девочкам тринадцати и одиннадцати лет. Хозяйка дома, хорошенькая и слегка подкрашенная особа, как раз собиралась уходить и по этой причине встретила Терезу неприветливо. Однако предложила ей войти и попросила показать документ об образовании. Повинуясь внезапному наитию, Тереза ответила, что покуда не может этого сделать, так как впервые решила получить место. Даме, которая поначалу держалась довольно недружелюбно, при дальнейшем разговоре Тереза, по-видимому, понравилась, в особенности ее приятно удивило, что соискательница происходила из офицерской семьи. Под конец она предложила Терезе прийти на следующий день к тому времени, когда обе девочки уже вернутся из школы. В вестибюле Тереза взглянула на черную табличку под стеклом, золотыми буквами на ней было написано: «Доктор Густав Эппих, придворный и судебный поверенный, адвокат по уголовным делам».

На следующий день в час пополудни Тереза вошла в гостиную, где ее уже ждала хозяйка дома в обществе своих дочек, и Тереза по приветливой манере воспитанных девочек решила, что маман настроила их дружественно к ней. Вскоре в гостиной появился и глава семьи. С легким упреком он заметил, что ради этой встречи ему пришлось уйти из конторы раньше, чем обычно. Он тоже держался благожелательно по отношению к Терезе, на него, как и на жену, произвело впечатление то, что Тереза происходила из офицерской семьи, и, когда Тереза, отвечая на вопрос, сообщила, что ее отец примерно год назад умер из-за преждевременной отставки, на лицах всех членов семьи промелькнуло сочувствие. Назначенное ей месячное жалованье было меньше, чем она ожидала, тем не менее ей с трудом удалось скрыть радость, когда с ней попрощались, предложив на следующий же день приступить к работе.

У фрау Каузик ее ждало письмо матери, в котором та сообщала, что отец скончался. Терезу охватил тихий ужас, вызванный чувством вины, и только потом пришло осознание утраты. Следуя первому порыву, она отправилась к брату, который еще не был извещен о печальном событии. Он не казался особенно удрученным, молча бродил по комнате из угла в угол, наконец остановился перед Терезой, сидевшей на краешке кровати, поскольку оба стула были завалены книгами, и холодно поцеловал ее в лоб, как бы выполняя некую обязанность. «Что еще слышно из дому?» — спросил он. Тереза рассказала то немногое, что она знала, в частности о том, что мать отказалась от квартиры, продала мебель и сняла меблированную комнату.