Страница 15 из 17
Дочь. Всегда серьезно.
Поэт. И праведников тебе тоже жалко?
Дочь. Может быть, больше всех.
Поэт. И деканов четырех факультетов?
Дочь. Их тоже, не меньше других! Четыре головы, четыре ума на одном теле! Кто создал это чудовище?
Все. Она не отвечает!
Лорд-канцлер. Тогда побейте ее!
Дочь. Я ответила.
Лорд-канцлер. Слышите, она отвечает.
Все. Побейте ее! Она отвечает.
Дочь. Отвечает она или не отвечает — побейте!.. Идем, провидец, я — далеко отсюда! — раскрою тебе загадку, но только там, в пустынном краю, где нас никто не услышит и не увидит! Ибо…
Адвокат (подходит, берет Дочь за руку). Ты забыла свои обязанности?
Дочь. О Господи, нет! Но у меня есть высший долг!
Адвокат. А твой ребенок?
Дочь. Мой ребенок! Что еще?
Адвокат. Твой ребенок зовет тебя.
Дочь. Мой ребенок! Горе мне, я привязана к земле!.. И эта тяжесть на сердце, этот страх… что это?
Адвокат. Ты не знаешь?
Дочь. Нет!
Адвокат. Это муки совести.
Дочь. Муки совести?
Адвокат. Да! И они начинаются после малейшего пренебрежения своими обязанностями, после каждого удовольствия, даже самого невинного, если вообще существуют невинные удовольствия, что сомнительно; и после любого страдания, причиненного ближнему.
Дочь. И спасения не дано?
Адвокат. Дано, одно-единственное! Немедленно исполнить свой долг…
Дочь. Ты похож на демона, когда произносишь слово «долг»! А если нужно исполнить два долга, как мне?
Адвокат. Тогда сначала исполняют один, а потом другой!
Дочь. Сначала высший… посему присмотри за моим ребенком, а я исполню свой долг…
Адвокат. Твой ребенок тоскует… способна ли ты чувствовать, как из-за тебя страдает человек?
Дочь. В душе моей сумятица… она разрывается пополам и тянет в разные стороны!
Адвокат. Видишь, таковы диссонансы жизни!
Дочь. Ах, как рвется душа!
Поэт. Знала бы ты, сколько горя и разрушений я причинил, исполняя свое призвание,— заметь, призвание, которое есть высший долг,— ты не захотела бы подать мне руки!
Дочь. Объясни!
Поэт. Мой отец связывал все свои надежды со мной, единственным сыном, который продолжит его дело… Я сбежал из торгового института… Отец умер от огорчения. Моя мать хотела, чтобы я посвятил себя религии… я не смог… она оттолкнула меня… У меня был друг, который поддерживал меня в тяжелые времена… Друг обращался как тиран с теми, кто был мне дорог, для кого я пел. Мне пришлось отвергнуть своего друга и благодетеля, чтобы спасти собственную душу! С тех пор нет мне покоя; люди называют меня бесчестным, подонком, и пусть моя совесть говорит: ты поступил правильно,— это дела не меняет, потому что в следующий миг совесть говорит: ты поступил неправильно! Такова жизнь.
Дочь. Пойдем со мной в пустынный край!
Адвокат. Твой ребенок!
Дочь (имея в виду всех присутствующих). Вот мои дети! Поодиночке каждый из них хороший, но стоит им сойтись вместе, они начинают ссориться и превращаются в демонов… Прощай!
Перед замком; те же декорации, что в первой сцене первого акта. Но теперь земля у подножия замка покрыта цветами (синими аконитами). На крыше замка, на его фонаре, виден вот-вот готовый распуститься бутон хризантемы. Окна замка освещены стеариновыми свечами.
Дочь и Поэт.
Дочь. Недалек тот миг, когда я с помощью огня вновь войду в эфир… Вы называете это смертью и ждете ее со страхом.
Поэт. Страхом перед неизвестным.
Дочь. Которое вам известно.
Поэт. Кому известно?
Дочь. Всем! Почему вы не верите своим пророкам?
Поэт. Пророкам никогда не верили — почему? И «если Бог говорит, почему люди не верят Ему»? Сила его убеждения должна была бы быть неотразимой!
Дочь. Ты всегда сомневался?
Поэт. Нет! Много раз я обретал уверенность, но через некоторое время она исчезала, как сон при пробуждении!
Дочь. Нелегко быть человеком!
Поэт. Послушай! Разве не Индра однажды послал сюда своего сына, чтобы тот слышал жалобы человечества?
Дочь. Верно! Как его приняли?
Поэт. Отвечая вопросом на вопрос: как выполнил он свою миссию?..
Дочь. Отвечая другим вопросом… Разве людям не стало лучше жить после того, как Он посетил землю? Отвечай правду!
Поэт. Лучше? …Немного! Чуть-чуть!.. Но вместо того чтобы спрашивать, ты не хочешь открыть мне загадку?
Дочь. Хочу! Только зачем? Ты ведь мне не поверишь!
Поэт. Тебе поверю, ибо знаю, кто ты!
Дочь. Хорошо, я скажу! На заре времен, до того как воссияло солнце, Брама, божественная первооснова, позволил Майе, матери мира, соблазнить себя, дабы размножиться. Это соприкосновение божественной первоматерии с земной стало грехопадением неба. Мир, жизнь, люди, таким образом, суть фантом, видимость, сон…
Поэт. Мой сон!
Дочь. Правдивый сон!.. Но чтобы освободиться от земной материи, потомки Брамы ищут лишений и страданий… Вот тебе страдание как избавление… Но эта потребность в страдании сталкивается с желанием наслаждаться, или с любовью… Теперь ты понимаешь, что такое любовь, с ее высочайшими радостями при глубочайшем страдании, самое сладостное в самом горьком! Теперь ты понимаешь, что такое женщина? Женщина, через которую в жизнь вошли грех и смерть?
Поэт. Понимаю!.. А конец?
Дочь. Ты его знаешь… Борьба между болью наслаждения и наслаждением страдания… между муками раскаявшегося и радостями сладострастника…
Поэт. Значит, борьба?
Дочь. Борьба противоположностей рождает силу, как огонь и вода создают силу пара…
Поэт. А покой? Отдых?
Дочь. Молчи, тебе нельзя больше спрашивать, а мне отвечать! …Алтарь уже разукрашен для жертвоприношения… цветы стоят на страже; свечи зажжены… на окнах белые простыни… у дверей еловые ветки…
Поэт. Ты говоришь это так спокойно, словно для тебя не существует страдания!
Дочь. Не существует? Я страдала всеми вашими страданиями, только в сотни раз сильнее, ибо мои ощущения тоньше…
Поэт. Излей свое горе!
Дочь. Поэт, сумел бы ты излить свое без единого лишнего слова? Твои слова когда-нибудь были способны сравняться с твоими мыслями?
Поэт. Ты права, никогда! Я был для самого себя словно глухонемой, и когда толпа с восхищением слушала мои песни, мне они казались просто шумом… видишь ли, поэтому я всегда стеснялся, когда меня превозносили!
Дочь. И ты хочешь, чтобы я?.. Посмотри мне в глаза!
Поэт. Я не выдержу твоего взгляда…
Дочь. Как же ты выдержал бы мои слова, если бы я заговорила на своем языке!..
Поэт. Но все-таки, прежде чем ты уйдешь, скажи: что причиняло тебе самые сильные страдания здесь, внизу?
Дочь. Мое существование; чувство, что мое зрение ослаблено глазами, слух притуплён ушами, а мысль, моя светлая воздушная мысль, запуталась в лабиринте жирных извилин. Ты видел мозг… какие кривые дорожки, какие узкие тропинки…
Поэт. Да, поэтому-то все праведники и мыслят криво!
Дочь. Злой, как всегда, злой, но вы все такие!..
Поэт. Как можно быть другим?
Дочь. Теперь я сначала отряхну прах со своих ног… землю, глину… (Снимает туфли и кладет их в огонь.)
Привратница (входит, кладет в огонь свою шаль). Можно, я свою шаль тоже сожгу?