Страница 30 из 63
– Мне снились кошмары. Я видел, как кто-то большой и страшный постоянно наказывает меня, избивает и запирает в туалете с выключенным светом. Я не могу дать ему отпор, мне больно и тоскливо. Я даже боюсь желать ему смерти и желаю ее себе.
– Это же… Это же мое детство, – прошептал Вадим, – А большой и страшный человек – это мой отец.
– Да я знаю, – ответил Роман, не глядя на него, – Я все знаю. Я знаю, почему ты не дал ему отпор, я знаю, почему ты не любишь женщин. Я знаю, что ты нашел во мне. Мне страшно и холодно. Я так одинок, так одинок.
Александр Петрович осторожно возразил:
– Но ведь вы такой оптимист и весельчак!
– Не знаю, – отвечал Роман, – Теперь мне плохо, я хочу спать, я страшно устал. Но не могу уснуть, моя голова забита всякими глупостями. Я пытался придумать вечный двигатель и систему алгоритмов для наилучшего выживания в нашем обществе. Какой-то бред!
– Я всегда об этом думаю, – посмотрел на него Вадим, – Ложусь спать, но лежу с открытыми глазами часа два-три и думаю о мире. Придумываю всякие вещи.
– Это ужасно, – покачал головой Роман, – Как можно жить со всем этим? С этим бредом. С этим страхом. С этой невыносимой тоской, с этими болезненными воспоминаниями, с этими снами, которые кажутся более настоящими, чем реальность! И…с этой чертовой любовью… Вадим смотрел на него немного искоса. Совсем чуточку скривившись. Александр Петрович внимательно слушал. Весь обратился во внимание и слух.
– И теперь я знаю, почему Вадим стал художником, – продолжал Роман, – Я-то всегда думал, что рисовать начинают только одни придурки, которым в жизни больше нечем заниматься. Он пошел учиться рисовать, я поступил на экономический факультет. Я думал, что он просто глупый, молодой, несерьезный, теперь я знаю… У него не было выбора. Это не он выбрал свою судьбу. А судьба выбрала его. Только рисуя, он мог жить. Теперь мне все понятно. Кроме одного…
– Чего же? – Александр Петрович чуть наклонился вперед.
– Что будет с нами дальше? – подал голос Вадим, гневно посмотрев на доктора, – Это для вас мы уникумы. А на самом деле – уроды. Сумасшедшие с раздвоением личности.
Александр Петрович принялся убеждать его, что после непродолжительного курса реабилитации все придет в норму. А сам старался не вспоминать о странных переменах в личностях Лайки и Графа. Конечно, если у собак может быть личность.
– Черт. Не хочу здесь больше оставаться! – воскликнул Вадим, спрыгнув с кровати, – Немедленно верните мне мою одежду и выпустите отсюда! Я этого так не оставлю! Это вмешательство в личную жизнь и нанесение тяжких телесных!
Александр Петрович грустно повесил голову.
И вдруг заметил, что Роман сидит неподвижно, обхватив колени руками и глядя в пол.
– Роман, что с вами? – с участием поинтересовался Александр Петрович, – Вам плохо?
– Нет. Мне просто не хочется ни о чем говорить. Грусть прошла и… мне хорошо.
Вадим нервно одевался, бормоча угрозы и ругательства. Александр Петрович хотел было сказать еще что-нибудь, но вдруг раздался звонок в дверь. От неожиданности Александр Петрович вздрогнул. Вместе с ним вздрогнул Роман. Лишь Вадим оставался холодным и спокойным. Звонок повторился снова.
– Надеюсь, это милиция, – осклабился Вадим, – Вас посадят. Вы маньяк! Вы нас изуродовали! Какого черта мне сейчас так хреново, как никогда в жизни не было?!
– Вам больно? – спросил Александр Петрович, не обратив внимания на все остальные слова.
– Да, черт побери, мне больно! Представьте, что вашу душу выворачивает наизнанку!
В глазах Вадима стояли слезы. Он задыхался. И отвернулся, чтобы никто не видел, если вдруг он заплачет.
Звонок повторился снова и стал тренькать все настойчивей.
– Наверное, это кто-нибудь с работы, – предположил Александр Петрович и отправился открывать.
Доктор глянул в дверной глазок и увидел Зину – молодую медсестру. Вот. Он оказался прав. Наверняка на работе его потеряли – ведь он даже не позвонил и не придумал правдоподобных отговорок. Просто пропал на несколько дней.
Решив соврать, что заболел, Александр Петрович открыл дверь. И вдруг в квартиру вломился целый отряд милиции. Тщедушного пожилого человека прижали к стене и защелкнули на запястьях наручники.
– Стоять, не двигаться!
– Только не делайте ему больно, – закричала Зина откуда-то, казалось, издалека, – Он не преступник, он просто старый больной человек!
– Вы не понимаете, не понимаете! – тихо простонал Александр Петрович, но на его слова никто не обращал внимания. Его поволокли из квартиры.
***
Стоило добросовестному и обязательному Александру Петровичу не выйти на работу без предупреждения, как его сослуживцы забеспокоились. Кроме того, пропал один из его пациентов. И друг этого пациента. Милиция выяснила, что последний, с кем должны были общаться двое молодых людей, был старый психиатр и неудавшийся нейрохирург. Операцию по спасению пропавших удалось провернуть быстро. Но не вполне удачно.
Художник вышел к милиции сам и сказал, что в комнате остался еще один человек. Но Роман бросился в кабинет доктора, забаррикадировался там и некоторое время крушил аппаратуру, колбы, склянки, стеллажи с книгами. Потом затих. Когда взломали дверь, Роман был мертв. Он перерезал себе горло скальпелем. То, с чем Вадим жил двадцать восемь лет, для Романа оказалось невыносимым.
***
Александр Петрович был признан невменяемым и приговорен к принудительному лечению. У него пытались выяснить, что же такого он сделал со своими пациентами, и зачем ему это было нужно. Но он замкнулся и перестал общаться с кем бы то ни было.
А через пару месяцев умер.
***
Вадим жив до сих пор. Счастлив в браке, имеет двоих прекрасных ребятишек. Распродал все картины и забросил рисование. Не стало времени. Ведь он поступил на экономический факультет.
01.01.2001
Я – машина
Я – машина, которая исследует мир и самое себя.
Такая странная мысль пришла ко мне утром.
Я встал на ноги, потянулся. Мое окно выходит во двор, вместо синего неба я вижу многоэтажный дом из красного кирпича. Из-за этого дома солнце не может заглянуть ко мне в комнату.
Кактус стоял в стакане на окне, верхушка растения пожелтела, земля засохла. Грязный тюль, похожий скорее на половую тряпку, свисал до самого пола. Местами на нем проступали желтые пятна. Я все никак не мог заставить себя сделать уборку. Да мне и времени не хватало на это.
Иду на кухню, чтобы попить воды, потом заглядываю в холодильник. Там пусто. Только несколько бутылок из-под водки, да банка из-под кабачковой икры, поросшая пушистой плесенью изнутри.