Я - машина

Старик улыбнулся.

– Но, вот тебе интересный аргумент, я уже сказал, что нищему подают либо те, кто в хорошем настроении, либо те, кто чего-то боится. Сочувствие – это результат собственных страданий. Сочувствуя другим, мы лишь жаждем сочувствия к себе! Ты мне веришь?

Я почему-то вспомнил статистику. Людей, больных шизофренией, больше всего встречается среди бездомных. И потому снисходительно улыбнулся. А этот нищий бедолага, однако, философ…

– Ты слышал историю о разрушенном городе? – спросил меня бомж тем временем.

Я молчал.

– Не слышал, конечно, откуда тебе это знать? Но я могу рассказать, я вообще могу многое тебе рассказать, о чем не прочитаешь ни в одной книге! Хочешь пример?

Я молчал.

– Знаешь, что мертвые говорят так – «Вот, я рожусь в восемьдесят лет», «а я в сто», «а я вообще рождаться не хочу, уж лучше бы мы всегда были мертвыми!» Как тебе? Хех. А те, кто все же родились, говорят так – «Я умру в восемьдесят», «а я в сто!», «а я вообще умирать не хочу!» А знаешь, поему они так говорят? Они боятся! Умирать, как и рождаться, очень больно. Я-то это знаю… Но печальней всего, что это повторяется снова и снова. Живым суждено умереть, а мертвым суждено родиться. Они даже детей своих рождением пугают, как мы своих пугаем смертью. И мертвым тоже бывает одиноко.

Я задумался. Оригинальная аналогия, нечего сказать. Все-таки молодец этот старик, вроде бомж, а каков мыслитель! Но за пивом ему все равно не побегу.

– Вот еще пример, – продолжал старик, – Ты знаешь, что душа человека – это как время? Нет, не знаешь, а я расскажу… Вот время, его вроде бы и нет, никто никогда его не видел, не щупал, не нюхал, но тем не менее все знают, что оно есть! Все потому, что время – это результат упорядоченного движения материи. Материя-то есть, правда? И душа – это тоже результат упорядоченного движения материи. У тебя есть душа и она вечна, потому что материя тоже вечна, просто каждый раз выстраивается по-новому.

Я почувствовал себя идиотом. Во-первых, слушать бред этого человека становится уже как-то глупо, во-вторых, хм… интересно. Я посмотрел старику в глаз, как бы говоря – продолжай!

Но он замолчал. Видимо, выжидал, когда же я все-таки принесу ему пива. Послушать продолжение мне было интересно, но быть на побегушках у бомжа не хотелось, я развернулся и молча отправился домой. А старик вслед прохрипел:

– Ты еще вернешься ко мне!

Ночь я провел относительно спокойно. Утром, собираясь на работу, я уже трезво оценил вчерашнее происшествие.

Старик был сумасшедшим! Если бы у него были родные и близкие, если бы он не был бездомным, то точно угодил бы к нам. Но вряд ли он стал бы для меня «интересным случаем», я и запомнил-то его лишь потому, что встретил при довольно странных обстоятельствах. Такой философии я в свое время наслушался.

Я вспомнил одну истину – у безумных людей остро развита интуиция. Я бы даже сказал, феноменально развита. Они столь же безумны, сколь и умны каким-то иным интеллектом. Про интуицию безумных знают многие психиатры и те, кому приходилось с ними долго общаться. Но наука еще не дошла до того, чтобы подвергать интуицию серьезному анализу. Что такое интуиция? Так, пустое слово, несущее в себе что-то потустороннее, метафизическое. Вот и получается, что все ученые знают о ее существовании, но не верят в это существование. А потому и мыслям, рожденным в головах безумных людей, никто не верит. А ведь даже в моей практике бывало и так, что мои пациенты едва ли не читали мои мысли и даже давали стоящие советы, в которых было немало мудрости. А все потому, наверное, что сами они ежедневно борются с собой, потому и знают миллион способов решения личных проблем. Старик заинтересовал меня, и он каким-то шестым чувством понял это.

Наверное, нет необходимости рассказывать про мой рабочий день. Пожалуй, лишь один маленький момент достоин внимания. Наша новая медсестра, которая числилась у нас практиканткой, была красивой, образованной и современной женщиной. Я затрудняюсь определить ее возраст, что-то между двадцатью и тридцатью пятью. Она носила квадратные очки, за которыми блестели синие глаза, а длинные светлые волосы собирала в тугой пучок на затылке.

Я познакомился с ней на лестнице возле «курилки». Сам я не курю, но часто прохожу мимо этого места, где курит вся больница. Она стояла одна, когда я шагал к своему кабинету, что-то обдумывая.

– Я хочу пораньше уйти сегодня, – сказала она.

Ее голос разнеся легким эхом по этажу. Я не сразу понял, что эти слова были обращены ко мне. Словно бы очнувшись, я вздрогнул, замер и взглянул на нее.

Она стояла спиной к пыльному окну, за которым едва проглядывались зеленые деревья, и слабый жемчужный свет обнимал ее. Я пожал плечами, как бы говоря ей, – «как хочешь, дела твои». Мне было все равно – людей хватает, работы как таковой пока что нет, пусть уходит пораньше.

– Простите, если вас напугала, – сказала она, – Но вы всегда такой задумчивый, ходите, никого не замечаете.

Я смотрел на нее.

– Понимаю, работа у вас такая, постоянно нужно думать о чем-то. Вы похожи на нашего профессора-патологоанатома. Он тоже все ходит с мрачным лицом о чем-то думает.

Я кивнул, как будто понимая, о ком идет речь, хотя не имел никакого понятия.

– А вообще, надо чаще улыбаться, – продолжала она, – Вам идет улыбка, но вы, наверное, этого сами не знаете. Вот я вам сказала, и теперь вы об этом знаете, так что улыбайтесь хоть иногда.

И она улыбнулась первой. Я тоже улыбнулся, только улыбка вышла кривой, и молча отправился дальше по своим делам.

А вечером я снова взял полтинник и пошел гулять в сторону моста. На этот раз я купил две бутылки пива – одну себе, вторую на всякий случай. Я шагал меланхолично, наблюдая, как пыль оседает на ботинках.

Стоило мне поднять взгляд, как я начинал чувствовать сильнейшую тревогу, потому старался не смотреть на небо. Оно было бескрайним, ассоциировалось у меня с бездной, а оранжевое закатное солнце было так же недостижимо для меня, как и эмоциональное тепло.

Вскоре показался мост, промчался убогий товарный поезд.

Старик сидел на люке канализационного колодца у основания моста и грелся в лучах вечернего солнца, рядом с ним сидело несколько бродячих собак. При виде меня они принялись втягивать ноздрями воздух.

– Пошли вон! Кыш! – вскричал на них старик.

Собаки недовольно поднялись, с надеждой посмотрели на старика, но он был суров, и они убрались восвояси.

Куча бумаг, пустых бутылок, окурков и прочего мусора окружала колодец, чуть дальше виднелся старый заржавелый забор из рабитцы, за которым шла железная дорога. По другую от нее сторону стояли полуразрушенные бараки.

– Где мое пиво? – с ходу проворчал бездомный.