Страница 33 из 38
Даже почувствовав тяжесть предстоящей жизни, в тот момент она все же была счастлива, а потому тоже засмеялась счастливым смехом.
Говорят, что счастливые люди зачинают счастливых и красивых детей. В ту ночь была зачат их первенец – Данилка. Мальчик не прожил и шести лет, но вины родителей в том не было. А вообще у Евдокии с Дмитрием за двадцать два года родились двенадцать детей – восемь сыновей и четыре дочери. Старшая дочь Софья породнила великих князей с Олегом Рязанским, выйдя замуж за его сына Федора.А той ночью князь шептал на ушко своей любимой жене ласковые и стыдные слова, от которых она даже в темноте смущалась и краснела.
Василий Михайлович с племянником побыли в Москве недолго, суд оказался коротким – митрополит и Москва встали на сторону Еремея. Знать бы тогда, чем это обернется! Михаил Александрович сдаваться не собирался и удел возвращать тоже.
Вообще-то Михаил Александрович был Евдокии дядькой. Потому как его жена – родная сестра ее отца Дмитрия Константиновича, тоже Евдокия. Но княгиня вмешиваться в дела мужа не собиралась, довольно и того, что он всякий день рассуждениями занимается или по стройке кремлевской лазит, точно не князь, а простой дружинник. Вон бояре себя блюдут, без шапки ни одного не увидишь, даже в жару не снимают, а Дмитрий может и простоволосым выйти, и со строителем при всех говорить как с ровней. Попробовала однажды попенять, глаза вытаращил:
– Какой он мне ровня? Он вон сколько знает, а ничего! Он умнее во сто крат!Вот тебе и князь! Может, просто пока молод? Повзрослеет, остепенится? Но почему-то Евдокии совсем не хотелось, чтобы муж остепенялся. Тогда он, пожалуй, и жаркие ночные речи забудет, и дурачиться не станет… Нет уж, пусть лучше таким как есть остается!
Литовщина
Митрополит был прав, куда же, как не к своему зятю Ольгерду бежать за помощью Михаилу Александровичу? Там сестра Ульяния поможет, известно, что ночная кукушка дневную всегда перекукует. Так что ж теперь, из-за боярской неразумности от Ольгерда неприятностей ждать? Выходило так…
Но у Дмитрия еще сказывалась юношеская неразумность, страсть как хотелось схватиться с Ольгердом и победить его! Не понимал, что первое возможно, второе – пока нет! Ольгерд супротив Дмитрия точно кряжистый дуб против маленького саженца, но саженец рвется кверху, норовя и себе солнце отхватить, не хочет молодой князь в тени и послушании у старого сидеть.
А Литву хлебом не корми, дай с кем повоевать! Для Ольгерда война – привычное состояние, было бы с кем, а как, он знает.
В большом зале замка Вильно сидели за столом друг напротив друга сам хозяин замка старый литовский князь Ольгерд и брат его жены Ульянии тверской князь Михаил Александрович. Ольгерд, крупный, сильный мужчина, ел с удовольствием, у гостя аппетита, кажется, не было. Да и какой он гость? Беженец, не больше. Конечно, к кому бежать, как не к родной сестре, великой княгине литовской?
Ольгерд, разрывая на части крупного гуся, усмехнулся:
– Мальчишку испугался?
– Да какой он мальчишка? За него правит митрополит Алексий да бояре московские. Дмитрий за ними, как за каменной стеной сидит…
Он хотел продолжить, но хозяин, бросив мигом обглоданную кость на стол, спросил:
– Это тот Алексий, что в Киеве под замком сидел?
– Он самый!
– Говорил же, что придушить надо! Нет, дали бежать, дубины стоеросовые! Расхлебывай теперь! – Принявшись за вторую ногу гуся, Ольгерд поинтересовался:
– Ну, и чего натворил этот мальчишка вместе с митрополитом? Кроме того, что тебя держали под замком?
– Зря смеешься, он свою Москву каменной стеной обнес, не подступишься!
– Вот с этого и надо было начинать, а то плачешься про свои обиды… Стеной, говоришь? – В глазах Ольгерда явно появился интерес. Ему говорили о том, что трудно взять, и это трудно лежало не далеко за морями и горами, а почти по соседству! Трудности всегда только возбуждали охотничий азарт князя. Нельзя взять? А мы возьмем, и охнуть не успеет! Если, конечно, насмерть перепуганный родич не преувеличивает.
Для себя Ольгерд уже решил, что пойдет на Москву, но не потому, что этот тверской князек ноет и Ульяния вторую ночь в уши жужжит, что братца жалко, Москва совсем заела. От жены он отмахнулся, если обидели, пусть ответит! Нет, на Москву князь пойдет потому, что там объявился мальчишка, посмевший одним своим строительством неприступной крепости бросить вызов великому Ольгерду!
Взяв Москву, он, может быть, и оставит жизнь ее князю, конечно, при полном его подчинении. Решено, вперед!
Князь настолько задумался, что позабыл о сидевшем напротив шурине. В камине потрескивали дрова, какое-то полено даже пело тонким голоском, вкусно пахло едой… а в голове у Ольгерда зрел план, как поставить на колени загордившуюся Москву. Война была неминуема. Михаил Александрович понял это по изменившемуся выражению глаз хозяина замка, видел, что тот мысленно уже далеко от этого стола и этого камина. Ольгерд прикидывал, сколько людей и какими путями пойдет на Москву, как обмануть противника, чтобы тот до последних минут не ведал, что участь его решена.
Ольгерд мастер подкрадываться незаметно, он с огромным войском может ужом проползти мимо застав и постов и выйти на врага неожиданно.
А в Москве жили спокойно, собрали урожай, наварили пива вдоволь, широко, раздольно играли осенние свадьбы, и никто не ждал беды. Уже и грязь подморозило, а потом она крепко встала, снег выпал и улегся. Скоро зима…
Даже когда в Москву прискакал гонец на взмыленной лошади, не все обратили на него внимание. Сам гонец промчался на княжий двор, спрыгнул с лошади и, не останавливаясь, бросился внутрь терема. Ему заступили путь:
– Э, э, куда прешь?!
Обветренные губы гонца едва смогли раскрыться, чтобы произнести два слова:
– Беда!.. Литва…
Путь освободили, даже вперед побежал дружинник из охраны. Князь сидел рядом с женой и показывал козу недавно рожденному сынишке. Тот щурил круглые глазки и смеялся беззубым ртом. И в такую-то радость с таким известием!
Увидев гонца, Дмитрий вскочил, сразу стал серьезней и даже будто взрослей.
– Что?!
Тот повторил:
– Литва на рубежи напала! Большой силой идет! Можайск взять не могут, а Оболенск пал!
Князь побледнел:
– А сторожа где?! Как пропустили?!
Но что об этом у гонца спрашивать, тот и так едва жив, видно, наметом скакал всю дорогу, чтоб весть принести вовремя.
– Иди! – махнул рукой Дмитрий и тоже бросился вон. Евдокия осталась сидеть, прижимая к себе маленького Даниила. Вот она, судьба княгини, в любую минуточку могут такую весть принести, и князь уже на коне, забыв про жену и дитя свое! Но разве у нее одной так? А те же люди, что жили в Оболенске или Можайске? Их тоже застали врасплох, может даже спящими… И так же мужья метнулись к оружию и на коней – защищать своих жен и детей от ворога.
А Дмитрий спешно рассылал по уделам гонцов, куда с грамотами, а куда и просто на словах сказать, чтоб присылали полки Москву оборонять.
Где уж успеть, коли враг на подходе! Подошли только от Коломны и Дмитрова, князь тут же присоединил их к московскому сторожевому полку, которому бы и надо загодя увидеть Ольгердову рать, но пропустил… Во главе полка ушли Дмитрий Минин и вторым воеводой Акинф Шуба. Оба воеводы опытные, взялись с места быстро. И словно искупая свою вину, полегли у речки Тростни, что из Тростненского озера вытекает, сложили свои головы и воеводы, только Москве оттого легче не стало…. Ольгерд на рысях продолжал движение, грабя и сжигая все, что попадалось по пути.
В Москве загудели колокола, но не радостные, венчальные, а тревожные набатные. Посадские стали спешно собираться и укрываться за стенами Кремля.
На улице шум и гам, все словно с ума сошли, глотки дерут, стараясь друг дружку перекричать. Женщины и дети бегут к городским воротам, тащат за собой упирающуюся скотину, волокут скарб. Мужики закрывают ворота опустевших домов, стараясь, чтобы все оставалось чинно, хотя каждый понимает, что коли встанет ворог у ворот, то и ворота ни к чему.