Страница 4 из 25
Ночью лежали, он с открытыми глазами, она с открытыми глазами. Интернет-кафе вспоминала. Решила: родит, снова пояс наденет, все же он ее характер поддерживал.
Надоело Тахиру с открытыми глазами лежать, полез к ней. “Не надо...”. Потом снова лежали, ей было даже хорошо. Почти. Недолго, может, минуту, не засекала. Хотела на живот лечь, но куда, с этим вот этим... Снова грустно. Отыскала на ощупь тапки, пошла на “водные процедуры”.
— А потом родила. Девочку.
Улыбнулась в огонь.
Тельман принес еще веток, подбросил. Затрещало. Глаз барана засверкал.
— Рожала, конечно, не так, как хотела. Хотела в Ташкенте. Роддомик нашла, с матерью ходила, конфеты врачам. Врачи: “Пожалуйста!”. Палату-люкс показали: “Хотите, и вот так можно...” Красивый очень люкс, розовый.
Прикрыла глаза.
— А потом у мужа кто-то из родственников в Намангане женился... Муж говорит: “Мы все уезжаем, а ты что?”. Я говорю: “Плохо чувствую, у родителей останусь”. Не хотела ехать. Муж глаза опустил, ходит, вещи роняет. Подходит: “Мы там долго не будем, туда-обратно”. Поехали, и родила. В дороге, еле в роддом успели, никакого люкса, совсем никакого. И еще комиссия, все из-за этой комиссии...
После родов он снова несколько раз призывал ее надеть хиджаб, даже поднимал руку, мог не приходить домой три-четыре дня. Она с грудным ребенком не могла выйти, чтобы поискать его. Два раза ходила в интернет-кафе, третий раз хотела, но не пошла.
Дочку он любил, но если бы она была сыном, он бы любил ее по-настоящему, как сына. Постоянно говорил, что у его друзей жены в хиджабах, друзья имеют по две-три жены, а если ты не наденешь хиджаб, еще раз женюсь, потом не обижайся.
Друзей его Принцесса не видела и жен не видела, ничего не видела. Только дочку видела, ее назвали Хабиба, в честь его родственников.
Свекрови все рассказывала, свекровь ее жалела. Когда они говорили о ее сыне, у свекрови из одного глаза, левого, текли слезы. Говорила, что с детства во время плача только один глаз работает, другой сухой от болезни. “Пойми, у Тахиржона работа тяжелая. Целый день — техника, клиенты...”. Принцесса понимала. Только на переносице морщины появились, и вокруг рта немного. А так все понимала.
Когда Хабиба переставала кричать и засыпала, Принцесса садилась думать о муже. Потом о том, из восьмого “Б”, ради которого целовала бумагу, где он теперь...
Только засыпала, начинала свой концерт Хабиба.
Муж стал требовать сына. “Сын...”, и улыбается своей улыбкой.
“Подождите немного, — отодвигалась она в постели, — у меня там еще все болит!”
Теперь он часто оставался дома, переписывал диски. Читал разные книги, свекровь переживала из-за этого.
У Хабибы прорезались зубки. Принцесса сказала об этом мужу, он улыбнулся.
Ночью торопил ее с сыном:
“Зачем откладывать?”
И делал свое дело. Она кричала от внутренней боли. А он думал, так полагается.
Через месяц спросил: “Ну что?”
Она призналась, что ничего. Он проявил терпение, подождал еще месяц.
“Ну что? Что-то внутри чувствуешь?”
Хабиба научилась говорить “мама”, “папа” и кланяться.
До постели Принцесса доползала как труп. Тахир будил, напоминал. Больно уже там не было, только как будто из дерева. И спать во время этого хотелось, один раз не сдержалась, зевнула во весь рот...
У Тахира день рожденья, мужчины готовили. Она ходила с мисками, помогала им.
Делали плов. В казане качалось масло. В масле отражались небо, ветви. Ранняя весна. На яблоне висела туша барана. Издали туша была похожа на огромный распустившийся цветок.
Казан зашумел — в масло бросили курдючный жир.
Принцессе стало больно, она отошла от окна.
Кровавое тело барана перед глазами. Со всеми внутренностями. Опыляемое насекомыми, как цветок. “Лук несите!” — крикнули со двора. Она побежала относить лук.
От лука заплакали глаза, и двор поплыл. В казане пузырились кусочки бараньего мяса. Скоро покроются румяной корочкой. Снова зашумело — мужчины бросили туда лук.
На крыльце стоял муж в белой рубашке и курил. Под ним сидела Хабиба, играя с обувью.
В казан бросили морковь и залили водой. Шум прекратился, забулькало. Мужчины заговорили о своих делах, о своем бизнесе. Надо уйти. Проходя мимо мужа, улыбнулась. Подняла Хабибу с калошей в руке, занесла в дом. Свекровь руки протягивает: “Хабибочка! Хабибочка!” Отдала ей. Зашла в комнату — и на кровать. Лежит, думает. Вспомнила: “Что-то внутри чувствуешь?”
Через день ее повезли к гинекологу.
Та за голову схватилась: “Куда вы смотрели?!”
Оказалось, в том самом роддоме ее стерилизовали сразу после родов. Комиссия приехала, отчитаться нужно было срочно по сокращению рождаемости, у них план. Обычно только после вторых родов это делали, и то не всем, а отдельным.
А тут — комиссия, и надо отчитываться. Решили сделать исключение, кто рожал, всех на стерилизацию. Потому что отчитаться надо было, а по-другому не получалось. Кто рожал, конечно, не виноваты, что так совпало. И врачи не виноваты, перед комиссией отчитаться надо, а то неприятности.
“Суки! — кричал муж ночью по-русски. — Су...”
В темноте плакала Хабиба. Принцесса поднялась, пошла кормить дочь.
Но молока в ту ночь почти не было.
— Выплакала из глаз все молоко, — говорит, глядя в костер.
Муж окончательно ушел в свою оболочку. Переписывал призывы на молитву, читал книги. Ждал, когда выйдет из тюрьмы двоюродный брат, чтобы глубже узнать от него про религию.
Свекровь, заметив в сыне такие изменения, испугалась. Стала в Москву свекру звонить, он там давно на заработках. Дверь закрыла, чтобы никто их разговор не слышал. Принцесса не стала подслушивать, просто зашла с Хабибой, будто случайно. Так свекровь ее взглядом прогнала, заходить снова было уже неудобно.
И она забыла об этом разговоре. Вспомнила через полтора месяца. Когда свекровь сказала: “Твой муж едет на заработки в Москву”.
“А я?.. А Хабиба?..”
Перед отъездом он мучил ее всю ночь. Наверное, хотел запастись в дорогу. Ей было страшно оставаться без него, но ответить на “ласки” она не могла. Если бы у них был еще сын, было бы по-другому. Он бы не мучил ее, как проститутку.
Под утро он заснул, а она не могла заснуть, как ни стремилась. Лежала, думала о себе, о дочери, о муже и его поведении. Раздался призыв на намаз. Муж заворочался, сел, вышел из комнаты. Зажурчала вода в раковине, омовение совершал. Она лежала и слушала, как гремит вода, то громче, то затихая, когда муж преграждает ее падение своими ладонями.
Вода смолкла, она знала, что сейчас он вытирается, даже знала, каким полотенцем. Снова его шаги, он проходит мимо, выходит в соседнюю комнату, где ковер, который им дарили на свадьбу.
Не выдержав, встала, приблизилась к двери, за которой молился. Дверь была полуоткрыта, она видела его на полу, в майке. Рядом уже чемоданы. Во всех движениях мужа было что-то торжественное, хотя ничего нового она не увидела.
Отошла от двери, достала платок-хиджаб, встала возле зеркала. Опустила платок на голову. Постояла. В зеркале позади появился муж. Он уже закончил молитву и смотрел на нее с удивлением. Она быстро сняла.
Когда вот-вот должна была прийти машина и увести мужа в аэропорт, он завел ее в комнату. Она охотно зашла, думала, что он собирается оставить ей денег.
А он достал пояс. Этот пояс. “Иди сюда”, — произнес он.
Она заплакала.
“Иди сюда, я сказал!” — повторил.
Вспомнила тело барана, висящее на дереве. Красное, с черными точками мух.
— Он уехал в Москву, его Москва все не кончалась, свекровь говорила, что она меня любит, но я должна вернуться в дом родителей.
— Вы вернулись? — спросил Ким.
Принцесса помотала головой.
— Это позор, к родителям вернуться.
— А почему свекровь хотела, чтобы вы ушли?