Год Барана. Макамы

Стала стирать краску с губ. Краска не стиралась. Не смывалась водой. Оставался вкус химии, и тошнило. Ничего. Со стороны будет казаться, что помада. Пошла домой.

“Девочка, что у тебя с губами?” — спросили в автобусе. Выскочила на первой остановке. Втянула в себя губы, борясь с тошнотой, стала ждать следующий.

Дома, к счастью, никого не было. Только бабушка. Которая ничего не видела.

Утром Принцесса сразу достала из портфеля заветный листок. Краска, которая вчера показалась ей красной, при солнечном свете оказалась коричневой. Темно-коричневой, как... ну, как... ну что вы все смеетесь?!

Листок с коричневым отпечатком гулял по классу.

Она пыталась вырвать. На переменке остатки краски счищали с губ ацетоном. В хранилище кабинета биологии. Рядом со скелетом, которого постоянно принимали в пионеры, повязывали галстук на шейные позвонки, соединенные проволокой.

После третьего урока ее вызвала Завуч.

Завуч была худая, похожа на скелет с галстуком. Хотя галстук носила не она, а пионервожатая, толстая, тайно курящая, чтобы избавиться от жира.

“Сама меня потом благодарить будешь, — сказала Завуч. — Тем более, из районо десять штук прислали, вот-вот комиссия придет, за все надо отчитаться. Так что и честь школы заодно спасешь, и свою собственную”.

Достала из сейфа железяку.

“Так... "Сыктывкарский завод спортивного инвентаря". Не московские, значит... А куда московские подевали? Ну ладно, что ж теперь! Главное, чтобы не натирало. А будет натирать — привыкнешь. "Пояс подростковый гигиенический, для дев., 1 шт." Что стоишь, смотришь? Снимай колготки! Комиссия, говорю, ожидается, снимай колготки, по-русски понимаешь?”

“Что это?”

“Что? Я ж сказала: экспериментальный гигиенический пояс. Вот. Для дев., один штэ. Тебе что, мать ничего не говорила про пояс невинности?”

“Кого?”

“Невинности! Куда родители смотрят — все школа за них должна, все школа должна. А потом удивляемся, откуда кругом курение и аборты!”

“Что?”

“Ничто! Не прикидывайся. Снимай колготки! Распоряжение гороно, мне еще девять поясов, это вообще ваших классных работа или медпункта. А всем на все наплевать. И что комиссия, и трубу прорвало. Ты долго еще будешь стоять?”

“Нет... не надо!”

“Потом сама спасибо еще скажешь! Родители спасибо скажут! Поклоняться школе! До земли. Земной поклон школе. Они же теперь спать спокойно будут, как люди!”

“Они и так... спят...”

“А теперь будут еще и спо-кой-но! Да что я тебя уговариваю... Всем, у кого проблемы с поведением, — пояс!”

“Я исправлю! Я обещаю...”

“Поздно, милая моя. Вот — пояс, вот — инструкция. Держи. Завтра еще эта комиссия... И давай по-хорошему. Это только первая партия поясов, мы еще всю школу в них нарядим! Вы еще... вы еще сами модничать станете друг перед другом! Хвастаться!”

“А мальчиков — тоже?”

“Нет. Для мальчиков еще нет. Они будущие защитники, у них все по-другому... Ну что ты смотришь? Ну, вот инструкция, сама почитай! И по-маленькому сможешь ходить, и купаться без проблем. И размер немного увеличивать. Что, думаешь, они там дураки в Москве? Все продумали! Да, вот так... Не дергайся! Стой ровно, говорю! Да не смотрю я на твои трусы, нужны они мне сто лет! Вот... Смотри как удобно! Теперь ключик... Та-ак! Ключик я себе оставлю, доучишься, я его тебе лично после выпускных экзаменов вручу. В запечатанном конверте, когда в институт поступишь или техникум, отнесешь по месту учебы, пусть у них дальше за это голова болит! И не подумай это с себя содрать, первая же медкомиссия... Ну аж взмокла... Поняла? Ну, что надо сказать? Что, говорю, сказать надо?!”

“Спа-сибо...”

Пояс натирал. Особенно, где застежка. Она терпела. Ложилась спать в одежде, чтобы не заметили. Мать спрашивала: “Что не моешься?” — “Моюсь”. Мать что-то почувствовала и потащила в баню. Пока шли туда, Принцесса все думала, что скажет мать, когда увидит это “украшение”. Что подумают другие люди в бане. Тогда она сказала, что у нее горло болит и живот. “Туда придем, дам таблетку”, — ответила мать. И они пришли туда. “Что это?” — “Пояс… пояс...” “Если дали в школе, значит, надо, — успокаивала мать, — ради хорошего аттестата потерпи”. Принцесса обещала. Когда они вышли из бани, мимо проехала поливочная машина, облако мокрой пыли накрыло их. Мать долго переживала, что зря ходили, и грозила уехавшей машине кулаком.

А потом Принцесса привыкла. Привыкла к запаху ржавчины и мочи, к мозолям. К надписи “Сыктывкарский завод спортивного инвентаря”, которая стала ей как родная. Даже удивлялась, как жила без этого. Учиться стала лучше. Ее освободили от физкультуры. Всех, кто имел пояс, освобождали и записывали в спецгруппу, которой не было. Вместо физкультуры они курили, хотя она не курила, а просто смотрела на дым. Мальчик, которого она все еще любила, окончил школу, ушел в армию, занял там первое место и сломал колено. Об этом он писал из армии. Но не ей.

“Напрасно ждешь. — Подружка пускала ртом серые обручальные кольца. На нее тоже хотели нацепить пояс, но мать купила ей справку. Один раз призналась, что у нее уже было это. “И... как?” —спросила Принцесса, чувствуя, что пояс становится ледяным. Подружка улыбнулась. Потом расплакалась: “Лучше бы... лучше бы на мне был пояс”.

В институт Принцесса не поступила. Села решать тесты и не смогла. Пояс давил на все, даже дышать было тяжело и неудобно. Думать вообще не получалось. И провалилась.

Пришлось в училище. Поступила, отнесла туда ключ от пояса, ключ приняли, отметили в журнале, пожелали учиться на хорошо и отлично. “Ду-у-ра, — сказала ей подруга. — Ну ты и дура! Надо было по дороге копию ключа сделать!”. Разочарование в физических отношениях у подруги уже прошло, она стала одеваться, начались мальчики. А Принцессу с ее поясом определили в спецгруппу, которой снова не было, были сигареты на заднем дворе, но она не курила, только смотрела, и снова из-за пояса. Ей казалось, если пояс, то нельзя. “Ты — кусок льда”, — говорила ей подруга.

Она не была куском льда. Просто все еще любила того, из восьмого “Б”. Ради которого целовала бумагу половой краской. Из-за которого носила этот пояс, который был ей уже тесный, а где на размер побольше меняют? А тот уже вернулся из армии, она его издали видела, даже помахать хотела.

На третьем курсе их забрали на хлопок. Думала, с поясом ее оставят. Нет, наоборот, говорят, гарантия, что вы там дров не наломаете.

На хлопке было весело. В бараке играл магнитофон. Иногда ребята, парни, приходили, хотя было запрещено, потому что ребята, понятно: сначала хорошие слова, потом сразу руки. Но Принцесса дала понять, и к ней не лезли, а что сгущенкой из-за этого не угощали, не надо, не умрет.

Только один раз, когда плов готовили, был один парень, она чувствовала, что ему нравится, и он тоже к ней подошел. Когда готовили, только смотрел, а когда все съели, то осмелел. Привет — привет. Вначале все шло нормально, они сидели над арыком и разговаривали как люди. Солнце садилось, она мерзла, было приятно, что рядом что-то теплое и нормально разговаривает. Жаль, что парни не могут просто разговаривать, им всегда еще что-то нужно. Начались губы. Она лицо отвернула, а он губами в затылок, в шею, куда попало. А это уже стыдно. Оттолкнуть неудобно, подумала: расскажу о поясе, может, уладится. И рассказала.

“А я знаю, — сказал он дыша. — У нас пацаны их без ключа открывать умеют, специалисты”.

“Как без ключа?” — испугалась Принцесса.

“Просто. Чик! Хочешь, узнаю”.

“Не надо...”

Он помолчал. Сплюнул в арык, розовый от вечернего солнца, от плевка пошли круги.

“Поцеловать в губы хотя бы дай... Намордник же на тебя не надели!”

Принцесса представила себя в наморднике и заплакала.

Солнце село, вода в арыке погасла. Парень ушел, оставил на ней свой чапан. Наверное, ходит сейчас по полям, обижается.