Страница 25 из 27
- Быстро умываться, иди красавица, полью!- скомандовала тетка и довольно улыбаясь, пошла к кадке с водой. Зардевшись от похвалы и внезапно нахлынувшего стыда за свое случайное обнажение перед теткой, Анюта, опустив глаза, пошла за ней.
– Ой, вода то холодна, ой! – кричала она, смеясь и подставляя руки под щедрую струю из теткиного ковша. – Ой, хорошо – то как! Ой, славно! Спасибо, теть Поль!-
- Вот на рушник, чистый, утирайся. Молоко, ты как, парное? Аль, вчерашнее?-
- Парное –
- Вот и ладно, кушай да меня слушай – тетка Полина уселась за стол и, подвинув ближе к Оксане чугун с парившей ароматом укропа картошкой, налила ей большую кружку теплого молока. О чем хотела говорить тетка Полина, Анюта не узнала. Постучал кто – то в оконце, позвал тетку и, махнув рукой – дескать, посля поговорим, накинув платок, ушла она по каким – то своим деревенским делам. Вернулась тетка только к вечеру, веселая и озорная, слегка вином разгоряченная.
Уселась за накрытый Анютой стол, глаза искорками светятся. Одного, второго попробовала и, довольно откинувшись к бревенчатой стене тихо, каким – то грудным, глубинным голосом запела. Анюта не слышала раньше такой песни, даже слова, чудные, вроде как наши, а не понимала она их, но мотив, сам напев был столь выразительный, столь родной, что присела она ближе к тетке своей, обняла, прижалась своим телом к ее полной и сильной руке и, затаив дыхание, слушала. Эта старинная песня, негромкая, но обладающая какой – то неведомой мощью поглотила девушку и унесла ее мысли в дали былинные, седым ковылем поросшие.
– Что это за песня была? - спросила Анюта после того, как тетка замолчала и сердце Анюты медленно отошло от странной истомы навеянной напевом.
– О, то девонька спевали еще в старину, а мне от моей бабки перешло, а ей от ее и так неведомо с каких давних пор она пришла. Понравилась?-
- Очень!-
- Вот, запоминай, коль понравилась –
- Грустная она, сердце так и замирает –
- Это не песня грустная, а мысли у тебя грустные, потому и песня грустной кажется, на самом деле она о любви, о жизни, о счастии.
- Да разве есть на свете счастие, тетя Поля?-
- Есть девонька моя, есть, только его найти и сберегать надо –
- Так, где ж его искать?-
- Дуреха – в любви и есть твое счастие.
Слезы навернулись на глаза Анюты и, вот – вот она бы расплакалась, но тетка, развернувшись к ней, взяла ее за плечи и, пытливо всмотревшись в ее глаза, слегка встряхнула.
– Ты чо, ну – кось слезы долой! Федьку любишь своего?- Анюта кивнула, слезинка невольно скатилась на щеку.
- Так люби! Ни кто любить мешать не может, никто! Бог любовью одарил, он ее тебе в сердце послал, а уж распорядиться этим даром ты сама должна и тут не слезы нужны, а ум и терпение –
Анюта только глубоко вздохнула и, такое отчаяние было на ее лице, такая просьба о помощи, что тетка крепко прижала ее к себе.
- Ничего, не кручинься, все хорошо будет. Дай мне подумать, как это дело разрешить. Не бойсь. Твоя тетка и не такие узелки развязывала, уж годков двадцать лучшая сваха по нижней Ангаре. Вот седни к примеру, думаешь почему песни пою? Да потому что дело доброе сделала. Глашу, слыхала поди, мужика ее в прошлом годе льдами затерло, ребятишек пятеро с ней – сосватала! Да такого мужика ей хорошего нашла, сколь годов холостяком ходил, хозяйство справное, сам ладный, да только, слова из него не вытянешь. Как Глашка – то одна осталась, все кругами ходил, виду, что люба она ему, не показывал, а я видела. Помогать таким людям надо, ходят по одной улице, души друг к дружке тянутся, а решиться сказать об этом не могут. Бабе- то стыдно в том признаться, что мужик ей люб. А Тихон, ну, про кого речь, прям в имя свое и уродился. Вот и пришлось чуть не силком его к своему счастью тащить, вот ведь как бывает. А сошлись вместе, глаза то у обоих светятся, слов - то уж много и не надоть. – Согласная я – только промолвила, так он ее подхватил на руки и в пляс пошел. Вот оно как бывает. Глядишь, теперь две души милуются да радость имеют.
- Какая ты у меня хорошая, теть Поль! – Анюта еще сильнее прижалась, утонув в объятиях тетки.
- Как же мне быть, отец при одном только упоминании имени Федора в ярость приходит. Теперь прознает, что осталась я, не поехала с Акинфием, против воли его пошла, совсем жизни не даст.-
- Как же он прознает?-
- Баба Яга доложит!-
- Это ты про Агапью что-ль? Пошто ее так назвала?-
- Баба Яга и есть, все лето за мной следит, хвостом ходит, обо всем про меня отцу рассказывает!-
- Значит так ей велено было, она и сполняет наказ родителя твоего и в том ее винить нельзя, тем паче – бабой Ягой звать-
- Это почему?-
-Что почему?-
- Почему бабой Ягой нельзя обзывать?-
- Потому что баба Яга великая страдалица за бабье счастье была, только не понимала она в чем оно есть, от того и приняла на себя страдания великие.-
- Вот те на, так про нее сказ - то совсем другой сказывают, что сидела она в лесу, в избушке на курьих ножках и козни разные людям строила!-
- То не сказ, то враки –
- Как враки, а что - ж тогда правда?-
- Ой, девонька, не все правда, что люди сказывают. Даже в сказках. Я про нее другое знаю, только не сказку, а былину –
- Расскажи, теть Поль-
- Хорошо. Слушай. Давно это было, в давние времена, когда на Руси еще Родами жили и древним богам молились. Не было тогда еще христианской веры, а жили люди по традициям испокон веков передаваемым. Жили по Прави и Кону, по совести и правде жили и один у всех великий Бог был – Род. От него и Боги – дети его Сварог и Лада, от них и люди все русичи. Так вот. Всегда, во все времена правили в Родах мужчины и свою природой данную роль исправно сполняли – охотились, строили, землю обрабатывали, Роды свои от ворогов охраняли и бились за них не жалея жизни. А бабы детей рожали. Жито жали, кормили мужиков своих, одежды шили, обувь, жилище содержали в чистоте и уюте, любовью их одаривали и во всем им подчинялись. В том природная суть женская и доля бабья. Только среди мужиков тоже не всегда лад бывает, вот и случилось так что не сладили в Роду одном мужики, распря началась, от того не приступали к работам весенним, все решить не могли что сперва, а что с начала. И была в том Роду баба одна, здоровенная, сильная, Агуньей ее звали. Смотрела она, смотрела, на разлад мужицкий. На старцев, разрешить этот разлад не способных и сговорила баб опоить мужиков да забрать власть в Роду под себя. Приготовили медов хмельных да трав дурманных в те меда добавили. Поднесли мужьям своим и уснули те сном долгим да непробудным, а проснулись невольниками. Бабы оружие в руки взяли, особо сильных мужиков повязали и кажный день медами их поили, пока те смирными, как животина не стали. Старцев – волхвов, насмерть побили, что бы править не мешали, остальных битьем да силком свою работу сполнять принудили, а сами мужицкой занялись. Баба Агунья править Родом стала. Шли годы, умирали мужики помнившие устои старые, а молодежь, подраставшая, так и думала, что мужики под бабами ходить должны. Так и жили много лет. Только противилась женская натура такому положению, не ладилось, днем госпожой над мужиком быть, а по ночам ласки от него желать не холопской, а мужской сильной и властной. Не клеилось это, как не старались. Зрело недовольство и среди мужиков молодых, да только не обучены они были с оружием обращаться и всякое неповиновение Агунья жестоко карала. Сама одна осталась, без мужика, помер тот от медов хмельных рано, не выдержал пут. Высох и помер. От того еще злобливей Агунья стала, привередливей, сама сохнуть стала, ногу волочить. А тут беда пришла. Налетели из степей вороги. Напали и побили бабью рать Агуньи, пожгли деревню, а тех, что молоды да живы остались, в полон увели. Только баба Агунья, да с десяток людей, в лесу попрятавшись, уцелели. Построили избу, потому как место болотистое было, на сваях и горевали там без прокорму, пока не пришли за ними те, кто из полону сбежать смог. Однако пока они домой возвращались, многое повидали – ни где в других Родах, приют им дававших, бабьего правления не видывали. Рассказы их о своем Роду только смех вызывали, да сердца мужские обидой наполняли. Забрали оставшихся в живых родичей из лесу, а бабу Агунью в лесу оставили, она уж совсем ослабла и нога одна у нее высохла до кости. В полон попавшие горе мыкая, проклинать стали бабу Агунью за то, что Род сгубила правленьем своим. По всей Руси вопли те просочились. Постепенно из Агуньи в зловещую Ягу та баба превратилась. До смерти своей в той избушке и прожила, из Рода изгнанная. Детишек ею пугали, за шалости грозились к ней отправить. От того небылиц столько о бабе Яге, на самом деле молилась она в уединении Роду, дабы простил ей поступки ее.