Тихое оружие

— А как же ребята?

— Аня, держись спокойнее, — сказал Григорий Михайлович, поднимаясь с корточек. — Мы же знали, на что шли! Рано или поздно этого надо было ожидать.

— А Иван?

— Я его уже предупредил.

— О, господи! — выдохнула Анна Никитична. — И у него ведь куча детишек… Как же мы выберемся?

— Идите с поля неторопливо, — напутствовал женщин Григорий Михайлович. — Как будто ничего не случилось. И смотрите: если там будет вешка, в дом не входите.

Захватив охапку влажного пырея, «отец» пошел домой не по улице, а задами: ему хотелось посмотреть, нет ли засады с тыла. Прошел свободно, ничего не заметил. И около дзотов солдат не было. «Катя надежная, — думал он с благодарностью, — не выдаст меня. А вот связной… Впрочем, он меня не знает. Для него на Кате цепочка обрывается. А если она все же не выдержит?..»

На душе было тягостно. Надо, не мешкая, уходить. Но как уйдешь днем? Задержат без пропусков! Значит, надо дожидаться ночи. Но ведь за целый день все может случиться…

Подходя к своему домику сзади, Григорий Михайлович взглянул на забор: вешки нет, значит, нет и непрошеных гостей.

Вслед за ним вскоре пришли жена и «дочь». Хозяин копался в это время в своих бумагах, будто что-то искал и не находил.

— Будьте начеку, — проговорил озабоченно. Отмыв от земли и зелени руки, Нина прошла в свою комнату. А Анна Никитична присела перед окованным железом сундуком и стала вынимать из него вещи.

Сережа и Володя, видя необычное поведение взрослых, схватили Павлика и ушли во двор. Они не понимали, чем все это вызвано, но боялись тревожить старших расспросами. Один Артем без слов понял, что ему надо дежурить у калитки и в случае опасности заиграть на гармошке «Лявониху»…

И тут Нина взяла корзину и пошла дворами на просяную делянку: она все-таки не могла оставить свое «тихое оружие» на поле боя, как не мог бы бросить в сражении свою винтовку неубитый боец.

Девушка наложила в корзину мокрого пырея и юркнула под можжевеловый куст. Быстро откопав завернутую в клеенку рацию, она опустила ее на дно корзины и прикрыла травой. Потом снова пошла дворами домой, напевая: «А в поле верба, под вербой вода…»

Поглядев на корзину с травой, «отец» понял, что Нина принесла рацию. И хоть в душе он не одобрял этот поступок девушки, но и осуждать его не мог.

В дом вошел Сережа, неся на руках Павлика. Малыш потянулся к матери. Та схватила ребенка и, прижав к груди, заплакала. Вслед за ней заревела Милочка. Григорий Михайлович подошел к жене и начал ее успокаивать:

— Ну что ты, мать? Не нужно волновать детей. Собери нам обед, а потом подумаем, приготовимся…

Нина проверила пистолет: все в порядке, есть и запасная обойма. Будет чем отстреливаться! Вся надежда теперь на то, что тетя Катя выдержит все пытки и не выдаст их. Если только еще где-нибудь в цепи не лопнет звенышко.

Григорий Михайлович ушел к старосте и долго не возвращался.

К вечеру пришел:

— Пока все тихо. На подводе мы не проедем, придется идти пешком.

После ужина детям спать не разрешили, и те, присмирев, прижались друг к другу в углу и молчали. Милочка, не выдержав, задремала сидя. Около нее свернулась калачиком кошка Мурка. Безмятежно уснул в люльке Павлик.

В июне темнеет поздно — лишь в одиннадцатом часу. Ох, как медленно тянулось для всех время!

Наконец стемнело. Павлика взяла на руки мать; он спросонья что-то промычал и затих на ее груди. Милочку отец посадил себе на плечи и, придерживая, сказал: «Держись крепче!»

На их пути было шоссе, по которому часто курсировали патрули на мотоциклах. Значит, надо пройти огород, а потом, выбрав благоприятный момент, проскочить через опасную дорогу.

Луна еще не взошла, но и звезды казались яркими. Кучно идти нельзя — заметят. Решили двигаться цепочкой: впереди — Артем, за ним — отец, а потом — Нина с Анной Никитичной и остальными детишками.

Огород прошли спокойно и вышли на луг. Кое-где попадались лужи. Остановились, осмотрелись, прислушались: никого не видно и ничего подозрительного не слышно. Над головой промелькнула темная бесшумная птица. Летучая мышь. Милочка негромко проговорила:

— Папа, я бою-юся-я…

— Тише! — цыкнул на нее отец.

Издалека, с настоящего аэродрома, доносился рокот самолетов и шарил по небу белый меч прожектора.

Прошли немного по мокрому лугу и опять остановились. Теперь надо пересечь шоссейку. Дальше — картофельное поле. А затем — кустарник, в котором можно скрыться. Туман уже лег на луг, окутал землю густой дымкой.

Но как только подошли к дороге, услышали окрик по-русски: «Стой!» Все присели в канаве, замерли. «Нарвались на засаду или на патруля?» А Нина подумала, что их поджидали именно тут, и наступил для нее тот последний миг, когда надо было решить свою личную судьбу. Только бы не попасть в лапы врагов. Только бы не схватили живой. Она вынула из-под мышки пистолет…

Проснулся и захныкал Павлик. Задрожал и Володя, прижимаясь к матери.

Анна Никитична прислонилась к мужу и глухо, прерывающимся голосом, сказала:

— Бегите втроем. Куда мне с малыми? А вы одни — пройдете.

— Что ты, мать? — возразил Григорий Михайлович. — Вместе пройдем!

— Нет, нет, — твердила женщина, — идите вы. Не задерживайтесь! Оставь Милочку.

Григорий Михайлович ссадил с плеч дочку и шепнул жене:

— Помни, Аня, я ушел от тебя с Ниной и Артемом к первой жене. Бросил тебя, бросил. Понимаешь?

А Анна Никитична все торопила мужа, подталкивала:

— Идите скорей! Идите!

И они поднялись втроем, пригибаясь, перебежали через дорогу, упали в канаву, вскочили и помчались по вязкому картофельному полю. Густая мокрая ботва била по ногам, ноги вязли в размокшем суглинке.

И вдруг услышали грубый окрик:

— Стой, стрелять буду!

Откуда-то слева послышался громкий хлопок, и вверх взвилась зеленая ракета. В ответ справа, из военного городка, тоже поднялась зеленая ракета, и послышался шум мчащегося по шоссе мотоцикла.

На ноги налипала грязь, бежать было неимоверно трудно. Правая нога у Нины увязла в тяжелой глине. Девушка с силой дернула ее, и сапог остался в грязи. Сбросив и другой, она побежала быстрее. Но пока возилась с сапогами, «отец» и Артем исчезли.

Позади услышала выстрел. В отдалении послышался собачий лай. «Ох, мамочка, опять эти страшные овчарки! — взмолилась девушка про себя. — Нагонят по следу! Нет, буду стрелять до последнего… До предпоследнего…»

Нина подбежала к каким-то зарослям. Между кустов стояла вода, почва зыбилась, пружинила. Топот ног пропал, и собаки тявкали уже в стороне: наверно, потеряли след. Ветви хлестали по лицу, царапали руки, но девушка, прижимая к боку рацию, не чувствовала боли.

Она пересекла рощицу и, когда стала приближаться к опушке, услышала справа и слева хлюпанье воды под ногами и тяжкое дыхание. Неужели враги обошли? Девушка вскинула пистолет, и тут…

— Нина! — позвал мальчишеский голос.

Слева к ней подбежал Артем, справа — «отец». Григорий Михайлович дышал тяжело, с одышкой.

— Оторвались… — говорил он через силу. — По воде собаки след не возьмут… Теперь надо поскорее пересечь «Варшавку» и держаться левее Каменки… Выйдем на партизанскую тропу… Если вновь потеряемся, Нина, иди до Красной Зорьки. Там свои…

Приблизившись к шоссе, залегли в канаве. «Отец», прикрывая рукой рот, глухо закашлял в ладонь.

По дороге неслись легковые и грузовые машины с солдатами и орудиями на прицепах.

— Нина, — сквозь удушье проговорил Григорий Михайлович, — бегите с Артемом, а я вернусь к матери… Все равно не дойду! Только вас задержу…

Но девушка схватила «отца» за руку и потянула за собой:

— Мать не тронут. Улик нет. Дойдете. Ну!

И, подчиняясь ее воле, Григорий Михайлович полез вслед за девушкой в водосточную трубу, проходившую под полотном шоссейки.

Они чувствовали, как гудела вокруг земля от грохота тяжелых машин. Выждав, когда их поток прервался, вылезли из трубы на другой стороне дороги и, пригибаясь, побежали по мокрому лугу, держа направление на партизанскую тропу.