Страница 3 из 3
Мы направляемся к последней каюте. Кирстед достает ключ и поворачивается ко мне.
– Знаете, до войны словом «богатый» обозначали обладателя материальных ценностей – денег, вещей. У моих родителей не было ни того ни другого, хотя они жили в такой, казалось бы, социалистической стране, как Дания. Один мой друг был богатым и всегда за меня платил, хотя я никогда его об этом не просил. Он постоянно ощущал себя виноватым из-за своего богатства, даже как-то раз признался мне в этом. Сказал, как несправедливо, что у него в отличие от других есть все. «Несправедливо». – В первый раз с момента нашей встречи с лица Кирстеда сходит улыбка. – Я не потерял ни одного члена семьи. Серьезно. Мы все выжили. Я понимал, к чему все идет, «почуял, куда ветер дует», как вы, американцы, любите выражаться. Не долго думая, я продал дом, купил все необходимое для выживания и еще за полгода до всеобщей паники переправил семью на Шпицберген. Жену, сына, двух дочерей, брата со всей его семьей – они все до сих пор живы, – трех внучат и пятерых племянников. А этот мой старый друг, у которого было «все»… он был у нас с месяц назад. Самое большое богатство сейчас – жизнь, вот поэтому мы и называем свое состояние «комплексом вины богача». Хотя, возможно, его стоило бы назвать «комплексом стыда богача», ведь люди вроде нас почему-то не любят обсуждать эту тему. Даже друг с другом. Помню, как я однажды пришел к Ингвильд на склад, и у нее на столе стояла фотография. Я вошел без стука и немного ее смутил. Она молниеносно бухнула фоторамку на стол, не успев даже посмотреть, кто пришел. Инстинкт. Чувство вины. Стыда. Я не стал спрашивать, кто изображен на фото.
Останавливаемся у последней каюты. На переборке возле двери болтается планшет с копией договора, еще одной. Кирстед смотрит сначала на документ, затем виновато на меня.
– Прошу прощения. Знаю, что вы подписали договор, но, поскольку вы не гражданин ЕС, правила требуют еще раз прочитать текст договора и расписаться на дополнительной копии формуляра. Понимаю, что перечитывать эту казуистику удовольствие сомнительное, и будь моя воля, я бы разрешил вам просто расписаться, да и дело с концом, но… – Он стреляет глазами в сторону камеры видеонаблюдения над головой.
Делаю вид, что читаю. Кирстед вздыхает:
– Знаю, что многие люди не одобряют нашу деятельность. Они считают ее аморальной или как минимум бесполезной. Я их понимаю. Для многих из них счастье в неведении. Неведение спасает их, заставляет двигаться вперед. Благодаря ему люди продолжают жить дальше, восстанавливаются физически и морально, так как подсознательно надеются, что однажды наступит день, когда некогда потерянный человек вдруг снова появится у них на пороге. Ощущение неопределенности дает им надежду, а «Успокоение», напротив, ее убивает.
Но есть и другая категория выживших, а именно те, кому неопределенность не дает покоя. Такие продолжают неустанно прочесывать руины и массовые захоронения и перелопачивать бесконечные списки погибших. Это люди, которые предпочли надежде правду, но при этом, чтобы жить дальше, им требуется какое-нибудь материальное подтверждение этой правды. Конечно, мы не предоставляем клиентам правду, и в глубине души они это сознают. Но они верят в нее, потому что хотят верить, равно как и те, кто глядит в пустоту и видит надежду.
Я ставлю подпись на последней странице формуляра. Кирстед вытаскивает ключ-карту.
– Между прочим, мы составили обобщенный психологический портрет человека, обращающегося к нам за помощью. Чаще всего это энергичная по характеру личность – активная, решительная, привыкшая самостоятельно управлять своей судьбой. – Он глядит на меня искоса. – Это, естественно, очень широкое обобщение, однако для многих людей утрата контроля над собственной жизнью – самая большая потеря того времени, и эта процедура дает им видимость возвращения былой власти.
Кирстед вставляет ключ-карту в слот, красный огонек на замке сменяется зеленым, и дверь открывается. Я вхожу в каюту. Внутри пахнет шалфеем и эвкалиптом, а из закрепленных на переборках динамиков льются звуки прибоя. Я смотрю на стоящего передо мной субъекта. Он смотрит на меня. Начинает яростно бороться с удерживающими его ремнями, пытаясь дотянуться до меня. Затем широко распахивает рот и воет.
Понятия не имею, сколько времени гляжу на субъекта. Наконец я поворачиваюсь к Кирстеду и согласно киваю. На его лицо снова возвращается улыбка.
Датский психиатр подходит к небольшому сейфу у задней переборки.
– Как я понимаю, свой вы не взяли.
Я отрицательно качаю головой.
Кирстед отходит от сейфа и вкладывает мне в руку небольшой автоматический пистолет. Проверяет, что в оружии только один патрон, затем отступает назад и выходит из каюты, притворив за собой дверь.
Я навожу метку лазерного указателя на лоб субъекта. Он порывается броситься на меня, рычит и клацает зубами. Я спускаю курок.
Стив и Фред
– Их слишком много! – завопила Наоми в унисон визгу скользящих мотоциклетных шин.
Они затормозили как раз на границе леса. Под седоками грозным зверем урчал мощный двигатель «бьюлла». Стив, сощурившись, оглядел внешнюю стену. Сейчас его беспокоили не зомби. Главные ворота лаборатории оказались заблокированы. Въезд перегораживали выгоревший дотла остов того, что когда-то было тягачом, и военный «хамви», с которым грузовик столкнулся. Должно быть, после удара полуприцеп продолжил по инерции движение вперед, после чего, опрокинувшись, подмял под себя обе машины. На асфальте, в том месте, где натек расплавленный огнем алюминий, словно лед, поблескивали белесые застывшие лужицы. Здесь проехать не удастся.
– Придется воспользоваться служебным проездом, – бросил Стив Наоми через плечо.
Нейробиолог удивленно вскинула голову:
– А он есть?
Стив невольно усмехнулся – при всем ее уме Наоми иной раз могла быть наивной до глупости. Он облизнул палец и картинно поднял его, подставляя ветру.
– Давай-ка поглядим.
Лаборатория была полностью окружена. Стив ожидал этого. Вокруг шестигранного периметра, медленно волоча ноги и шаря руками по забору, бродило около нескольких сотен мертвецов.
– Не вижу никакого служебного проезда! – воскликнула Наоми, стараясь перекричать рокот мотоцикла.
– А он и не потребуется! – крикнул Стив в ответ.
Вот оно! Место, где живые мертвецы недавно толпились у стены. Вероятно, по другую ее сторону находилось что-то, привлекшее их внимание: выживший человек или раненое животное. Кто знает, да и какая разница? Что бы там ни было, это нечто влекло их так сильно, что находящихся у основания стены смердяков напирающие сзади собратья буквально впечатали в облупленные каменные блоки. В результате такой давки под стеной образовалась расположенная под углом плотная масса утрамбованной мертвечины, по которой еще способные двигаться смердяки могли как по пандусу подниматься наверх и переваливать на другую сторону.
Основное столпотворение, видимо, случилось несколько часов назад. От добычи с тех пор остались рожки да ножки, и теперь лишь несколько мертвецов восходили или заползали вверх по горе трупов. Было видно, что у затоптанных некоторые части тела все еще шевелятся – то рука у кого-то дернется, то челюсти щелкнут. Об этой мешанине Стив волновался меньше всего; сейчас его заботили уцелевшие. Да и то не сильно. Он еле заметно кивнул сам себе. Проблем не возникнет.
Наоми не сразу среагировала, когда Стив повернул руль мотоцикла в сторону пандуса из мертвых тел. Лишь после того, как взревел двигатель, она наконец посмотрела туда, куда он метил.
– Ты что… – начала было Наоми.
– Это единственный путь.
– Да это безумие! – заорала она, убирая руки с его пояса и собираясь соскочить с мотоцикла.
Стив инстинктивно выбросил левую руку назад, схватил запястье Наоми и снова плотно прижал к себе. Обернувшись и увидев ее испуганный взгляд, он моментально налепил на физиономию свою фирменную улыбку:
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.