Страница 10 из 72
Немало достоверных свидетельств тому, что во времена Андропова существенно улучшился внутренний микроклимат в отношениях как между советскими дипломатами и разведчиками, так и между чекистами разных ведомств. Не секрет, что раньше в их отношениях было немало конкуренции, чванства, «подковерной борьбы», что значительно снижало суммарную эффективность зарубежной работы. Андропову удалось преодолеть ведомственный разнобой и отсутствие координации в деятельности спецслужб.
Стремление принимать быстрые оперативные решения у Андропова диалектично сочеталось с врожденной и приобретенной осторожностью. Он всегда тщательно следил за тем, чтобы в собственных действиях не превысить рамки своей компетенции и полномочий. По любому сколь-нибудь серьезному вопросу руководство КГБ направляло секретные записки в ЦК КПСС или непосредственно Брежневу, а решение принималось только после их санкции.
При всей своей колоссальной загруженности Андропов всегда находил время для встреч с резидентами советской разведки, чтобы узнать о действительном положении дел, что называется, из первых рук. Приведем, например, свидетельство бывшего начальника нелегальной разведки:[61]
«Наше знакомство (с Андроповым) относится к зиме 1964 года. Меня вызвали в Центр для доклада о работе по Китаю и Юго-Восточной Азии. Председатель КГБ СССР В. Е. Семичастный после доклада позвонил в ЦК КПСС Ю. В. Андропову и доложил, что резидент разведки из Пекина прибыл. Андропов попросил срочно направить меня к нему для беседы. И сейчас помню этот кабинет на Старой площади. Помню, как он встал из-за стола, с улыбкой пошел навстречу… Познакомились, поздоровались друг с другом, он попросил: «Садись, рассказывай о всех своих впечатлениях, какие у тебя сложились после полугодового пребывания там, в Китае».
Я заметил, что на это потребуется очень много времени, которое вряд ли позволительно отнимать у секретаря ЦК. Он, улыбнувшись, «приказал»: «Начинай, рассказывай… Для Китая у нас времени достаточно!» Встреча продолжалась около четырех часов. Юрий Владимирович умел слушать, задавать вопросы, был всегда активен… Он очень внимательно отнесся к впечатлениям «свежего» человека, переброшенного после многолетней работы в Германии на Дальний Восток, в страну, которая стала представлять серьезную заботу для нас… Я не знаю, насколько ценными были сведения, сообщенные мной в той беседе. Но Ю. В. Андропова интересовали именно впечатления, наблюдения, моя точка зрения на то, каким образом можно разрубить узел советско-китайских противоречий.
Зная сложность этого вопроса, я в шутку заметил: «Видимо, следует наложить на марксизм ленинизм, потом маоизм, затем все просветить, и что будет сбоку — отрезать». Он улыбнулся, ответил, что это уже пробовали… Концовка нашей беседы была крайне неожиданной: Андропов вдруг предложил мне перейти на работу в ЦК. Однако я мягко и вежливо отказался, сославшись на множество незавершенных дел. А когда через несколько лет он прилетел с А. Н. Косыгиным в Китай, в посольстве, на лестнице Юрий Владимирович напомнил о нашем разговоре и предупредил, что опять увидимся. В следующий раз мы встретились в 1968 году, когда я вернулся домой, а он уже стал председателем КГБ».
Некоторые из современников склонны были считать Андропова либералом или даже пацифистом, однако такие оценки субъективны и далеки от истины. Гораздо больше свидетельств тому, что, будучи шефом комитета, он требовал, чтобы в подразделениях сохранялась постоянная готовность работать в экстремальных ситуациях, чтобы личный состав в совершенстве владел оружием, средствами оперативной техники и т. д. Очень жесткую позицию Андропов занимал сам и требовал того же от подчиненных всех рангов в вопросах соблюдения законности, — порой даже понимая юридическое несовершенство существовавших тогда законов. Но, коль скоро они приняты и действуют, нужно неукоснительно их выполнять.
Идет война холодная…
По существу, все годы, начиная с первого прихода в ЦК КПСС, и, кончая последними днями своей жизни, Ю. Андропов провел в условиях непрекращающейся «холодной войны» с Западом. Более того, в годы его руководства международным отделом или председательства в КГБ эта война набирала силу.
Остановимся лишь на одном эпизоде существовавшей конфронтации. В декабре 1979 года совет НАТО принял так называемое «двойное решение»: если предложенные Советскому Союзу переговоры по взаимному сокращению вооруженных сил и вооружений в течение четырех лет не дадут результатов, то в Европе будут размещены 108 ракет «Першинг-2» и 464 крылатых ракеты, причем более совершенные «Першинги» установят исключительно на территории ФРГ.
Это было явным вызовом не только советскому руководству, но и Андропову, проводимой им внешнеполитической линии в отношении США и Западной Европы.
«Из-за неумения разных людей хранить тайну миру стало известно, что ответственные лица в Бонне и Вашингтоне не очень-то лестно отзываются друг о друге…», — писал в своих воспоминаниях бывший канцлер и председатель СДПГ В. Брандт.[62] Андропов учел этот немаловажный фактор.
Позиция канцлера Г. Коля[63] в отношении «двойного решения» была следующей: он выступал за переговоры, а при необходимости — и за довооружение Германии. Причем прогнозировал, что «в 80-е годы усилится бряцание ракетами средней дальности». Коль посетил Москву спустя полгода после решения НАТО. На переговорах с германской стороной советское руководство пересмотрело первоначально принятое им решение категорически отказаться от таких неравноправных, ультимативных переговоров. Советы согласились сесть за один стол с американцами. Москва не хотела дать втянуть себя в новую конфронтацию и содействовать разрушению разрядки.
С конца 1980 года возобновился диалог между Кремлем и Белым домом. В застольной речи Брежнева на переговорах с германской делегацией 30 июня 1981 года прозвучали такие слова: «СССР готов приостановить дислокацию своих ракет средней дальности в европейской части страны в тот день, когда начнутся переговоры по существу вопроса — при условии, что США поступят так же». Однако с обеих сторон лед все еще не тронулся. Пропагандистские машины Запада и СССР лишь нагнетали обстановку.
На американо-советских переговорах, начавшихся наконец-то в ноябре 1981 года в Женеве, долгое время не наблюдалось никакого прогресса. Многие участники советской делегации были уверены, что Рейган предложил «нулевой вариант», будучи заведомо уверенным, что СССР не пойдет на него.
«Женева была обречена на неудачу, — писал Брандт. — Смертельно больной преемник Брежнева Андропов… слишком поздно, осенью 1982 года попытался вызвать какое-то движение. Его предложение было направлено на установление «равновесия» по отношению к французско-британскому ядерному потенциалу. В сентябре 1983 года Андропов написал мне о контрмерах, которые будут предприняты, если Федеративная Республика «превратится в плацдарм для американских ракет первого удара». В ответном письме… я был вынужден напомнить ему, что Советскому Союзу нужно со своей стороны что-то предпринять: «Проявите инициативу!»
Параллельно велась конфиденциальная переписка Андропова с Рейганом.
А. Добрынин:
«Опасность тут была в том, что Рейган, как и Брежнев, слабо разбирался в теоретических вопросах. Это лишь фиксировало его идеологическую непримиримость, которая постоянно подпитывалась его консервативным окружением. А все это непосредственно отражалось на практическом курсе его внешней политики, на его стремлении максимально вооружиться. Короче, идеология доминировала над политикой. И у Рейгана, пожалуй, это проявлялось гораздо сильнее, чем у Андропова[64]».
61
По кн.: Ю. И. Дроздов. «Записки начальника нелегальной разведки». М., 1999.
62
ВИЛЛИ Брандт (настоящее имя Герберт Карл Фрам) (1913–1992). Председатель Социал-демократической партии Германии с 1964. Председатель Социалистического интернационала с 1976. В 1966–1969 — вице-канцлер и министр иностранных дел ФРГ. Федеральный канцлер ФРГ (1969–1974).
Здесь и далее — по кн.: В. Брандт. Воспоминания. М., 1991.
63
КОЛЬ Гельмут (родился в 1930), немецкий политический и государственный деятель. Председатель Христианско-демократического союза с 1973. С 1982 — федеральный канцлер ФРГ.
64
Добрынин А. Сугубо доверительно.