Звездные крылья

Вера Михайловна слушала, ничего не понимая. О каком поступке говорит этот немец? За что благодарит? Предчувствуя недоброе, она неотступно смотрела на руку Дорна. Он положил ее перед собой на стол и в такт словам шевелил пальцами. Соколовой стало казаться, что по столу ползет огромный белоногий паук.

— О чем вы говорите? Я ничего не понимаю! — воскликнула Вера Михайловна, как только Дорн на миг остановился, чтобы перевести дыхание.

— Ваша скромность делает вам только честь, но я думаю, что она несколько преувеличенна. То, что вы совершили, само по себе настолько патриотично и важно, что вам не следует стыдиться своих поступков.

Ничего не понимая, Соколова поглядела на Любовь Викторовну. Та сразу же пришла на помощь.

— Господин Людвиг фон Дорн имеет в виду чертежи самолетов изобретения конструктора Крайнева, которые вы так любезно передали в распоряжение нашего Государственного института проблем стратосферы.

Вере Михайловне вдруг показалось, что она сходит с ума. О каких чертежах говорит Берг? Неужели о тех, что остались в далекой Спасовке? Может ли быть, что та женщина предала ее? Нет, об этом даже подумать страшно.

— Я не передавала вам никаких чертежей! — воскликнула она. — Это подлая провокация!

— Вашу скромность можно сравнить только с вашей красотой, — галантно продолжал Дорн, не обращая внимания на слова Соколовой. — Я привык это ценить. Не часто приходится видеть, что люди во имя скромности отказываются от совершенных ими патриотических поступков.

— О каких чертежах вы говорите? — уже не владея собой, запальчиво воскликнула Соколова.

— Об этих, конечно. — Дорн вынул из ящика стола один лист.

Вера Михайловна сразу же узнала его: этот чертеж оставался там, в Спасовке. Величайшим усилием воли она заставила себя успокоиться.

— Разрешите взглянуть? — сказала она.

— Пожалуйста.

Немало, видимо, пришлось пережить этому листу ватманской бумаги. Не легко достался он немцам. Кто-то сложил его в несколько раз, стараясь получше спрятать, пуля пробила его в четырех местах, словно огнем прожгла. В одном месте на бумаге расплылось ржавое пятно: неизвестный спасал эти чертежи ценой собственной крови.

Вера Михайловна разглядывала этот лист, словно читая по нем трагическую, но от этого не менее героическую историю.

— А что, если я сейчас изорву чертеж на мелкие клочки? — загораясь бешенством, спросила она.

Поздно, — спокойно ответил Дорн. — Все чертежи предусмотрительно сфотографированы. Я не дал бы его вам в руки, если бы это не было сделано.

Вера Михайловна поняла, что это чистейшая правда. Она еще раз посмотрела на чертеж. На нее повеяло воспоминаниями, давними и милыми. Как хорошо было тогда работать, создавать, изобретать… А теперь… Ну что же делать теперь?

— Разрешите? — протянул руку Дорн.

Она отдала чертеж, и в это мгновение ослепительная искра блеснула в комнате. Соколова вздрогнула и оглянулась. В углу стоял фотограф с. аппаратом.

— Ваш патриотический поступок не мог остаться не зафиксированным для будущих поколений, — уточнил Дорн, — а теперь перейдем к делу. Я уполномочен предложить вам должность директора Государственного института проблем стратосферы. Мы хотим, чтобы вокруг вас объединились все ученые, которые имеют отношение к этому вопросу… Война скоро кончится, и вы должны понять, насколько важно здесь, на месте, иметь уже готовый коллектив, способный разрешать довольно сложные задачи.

Вера Михайловна поняла все. С ее помощью фашисты хотят собрать ученых, возможно, даже начать работу. Ну, на это они могут не рассчитывать!

— Я попросил бы вас, — так же любезно продолжал Дорн, — ознакомиться с текстом этого обращения ко всем ученым Советского Союза, к тем, которых мы уже освободили, а также и к тем, которых незамедлительно освободим.

Вера Михайловна прочитала подлую писанину и разорвала ее.

— Вот мой ответ, — сказала она.

— И все же мне кажется, вы измените свое мнение. — Дорн все еще оставался любезным. — Обдумайте. Даю вам несколько дней. Надеюсь, что уже завтра вы будете более благосклонны к моим соображениям.

— А что произойдет завтра?

— Пройдет время, — ответил Дорн, — а время большой мастер менять мнения и убеждения…

— Вспомните Юрия Крайнева…

— Желаю вам всего наилучшего, — Дорн поднялся со своего кресла, — я и не ожидал от сегодняшнего разговора иного результата, но не сомневаюсь: скоро все изменится.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Дорн, и на пороге выросла фигура гестаповского солдата. Он подошел к столу и положил перед Дорном лист бумаги.

Дорн слегка кивнул. Солдат вышел. В молчании ждали женщины, пока начальник прочтет сообщение. Соколова с удивлением наблюдала, как во время чтения менялось лицо Дорна. Оно становилось все более бледным. Казалось, глубже ввалились глаза, а щеки запали еще больше.

Дорн дочитал, пожевал губами, как бы обдумывая прочитанное, потом молча протянул бумагу Любови Викторовне. Та прочла и точно так же изменилась в лице.

Сообщение о разгроме немцев под Москвой не могло порадовать фашистов. Более того, оно на какое-то время лишило их уверенности, но только на время., Они могли думать о случайности, ссылаться на «генерал-мороза» и на подобную чепуху. Поэтому замешательство продолжалось минуту, не больше. Дорн первый взял себя в руки.

— Ничего не случилось, — сказал он так, будто Вера Михайловна его о чем-то спрашивала, — ничего не случилось, — повторил он. — На чем мы остановились? Ага… Очень прошу вас поразмыслить… Желаю всего лучшего. Можете идти.

Это была, пожалуй, самая трудная ночь из всех проведенных ею ночей после того, как Вера Михайловна покинула гостеприимную хату Оксаны Коваленко. Что же теперь делать? О том, чтобы подписать обращение или идти работать к немцам, конечно, не могло быть и речи. Но это значило, что ее снова вернут в концлагерь или просто расстреляют. Что ж делать? Тянуть? Оттягивать время. Ну, день, ну, два, а дальше тянуть невозможно… Кстати, почему это сегодня не пришла домой ее хозяйка? Может быть, боится, чтобы Соколова не убила ее ночью? Справедливое опасение. Если уж суждено умереть, так хоть не зря…

Потом мысли ее снова перескочили на чертежи… Как попали они в руки Дорна? Кто старался их сохранить? Так ни до чего и не додумавшись, она заснула поздно ночью и проснулась от веселого голоса Любови Викторовны. Немка бесцеремонно вошла в комнату, размахивая газетой.

— Теперь вы одна из самых популярных женщин Украины, — сказала она, — Смотрите, как прекрасно вы получились на фото.

Соколова взяла газету. На первой полосе напечатано было обращение, которое она вчера отказалась подписать и на котором стояла ее подпись. Немного в стороне на фото отчетливо видно было, как она — Вера Михайловна Соколова — протягивает Дорну чертежи.

Фотограф, вероятно, был высокой квалификации, фото получилось отличное. Отчетливо видно, что передается именно чертеж.

— Как вы смели поставить мою подпись? — крикнула Соколова.

— А разве вы сами ее б не поставили? — насмешливо спросила Берг.

— Никогда!

— Это уже не имеет никакого значения. За вас, уважаемая Вера Михайловна, решили мы. Я немного не понимаю вашей неблагодарности: не забывайте, ведь это я спасла вас! Людвиг фон Дорн дал вам несколько дней на размышление, и я ничуть не сомневаюсь в вашем согласии.

— Напрасно. Этого не будет никогда! Вы слышите?.. Я…

— Что «вы»? Ну что вы можете сделать. Единственное, что вам остается, — стать директором нашего института и собрать вокруг себя всех инженеров. Подумайте сами: наша газета с фотографией отрезает вам все пути к возвращению. Доказать, что не вы передаете нам чертежи, — невозможно. Мальчик, который нес их через фронт, убит. Значит, отдали их нам вы сами. Интересно, как к этому отнесся бы тот же Крайнев, если бы вы встретились с ним? Теперь я перестану за вами следить. Никто вас не будет сопровождать, у вас нет иного пути, только с нами!