Звездные крылья

Крайнев вошел в свою тюрьму. В доме царила обычная тишина. Она сразу же заставляла нервы натянуться.

Юрий долго ходил по коридорам, искал Яринку. Он обошел все комнаты, но девушки нигде не было. Это показалось странным — Яринка никогда не уходила даже в свою комнату, не предупредив об этом Крайнева.

Легкий шум за дверью в аэродинамической лаборатории, той самой, где умер Волох, привлек внимание Юрия. Он быстро отворил дверь и остановился, остолбенев от удивления и ужаса.

У стола сидела Яринка, с лицом, перекошенным от боли. Одна ее рука была крепко зажата в небольшие тиски. Из маленького крана с высоты двух метров падали капли воды. Они попадали точно в одно и то же нежное место на руку Яринки, на голубоватую жилку, где бился невидимый пульс.

Двое солдат стояли у стола, а у окна, глядя на далекие самолеты, стоял Дорн.

— Что вы делаете? — закричал Юрий, бросаясь к Яринке.

Солдаты загородили ему дорогу. Дорн отвернулся от окна.

— Ярина Михайловна будет получать ежедневно по триста капель до тех пор, пока вы не согласитесь приступить к работе, — сказал Дорн.

— Мне не больно, — произнесла Яринка, но в тот же миг лицо ее искривилось. Очередная капля, как длинная раскаленная игла, впилась в ее руку, и девушка застонала от боли.

— Немедленно отпустите ее, — угрожающе сказал Юрий, сам не узнавая своего голоса.

— Только после того, как вы приметесь за работу, — резко ответил Дорн.

Крайнев обвел всех обезумевшими глазами. С минуту он стоял в растерянности, не зная, что делать. Он хотел броситься на Дорна, вцепиться ему в горло, но солдаты стояли как стена. Тогда он резко повернулся и, не говоря ни слова, выбежал в коридор, хлопнув дверью.

— Ваш друг предал вас, — сказал Дорн Яринке.

Девушка ничего не ответила. Каждая капля причиняла ей неистовую боль. Когда солдаты волокли ее в эту лабораторию, она звала Крайнева. Но он не откликался, и Яринка поняла, что он не слышит. Первые двадцать капель не причинили ей боли. Но капли уже четвертого десятка так мучили ее, что у нее темнело в глазах. Они падали одна за другой, четко и методично, через каждые двадцать секунд. Ожидание нового удара маленькой капли было страшнее самого удара. Рука разбухла и покраснела. Тиски держали ее крепко, и вырваться не было никакой надежды.

— Да, ваш друг предал вас, — снова сказал фон Дорн. — Может быть, вы сами согласитесь.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге комнаты показался Крайнев. На него страшно было смотреть. Глаза его блуждали. Растерзанный галстук держался на одной нитке. Ворот рубахи был разорван. Юрий стоял на пороге, держа в руке большую банку с белыми кристаллами. Горсть таких же кристаллов лежала у него на ладони.

«Kzn» — «цианистый калий», — прочитал Дорн на белой наклейке банки и почувствовал, как кровь постепенно отливает от лица.

— Ну, — прохрипел Крайнев. — Сейчас же отпустите ее, или…

Он поднес руку ко рту. У Дорна стиснуло дыхание. Вся его карьера висела на волоске. Он головой отвечал за жизнь Крайнева.

— Бросьте! — в отчаянии крикнул он.

— Боишься, пес, — почувствовав свою власть, сказал Крайнев, — боишься…

Впервые за время плена Юрий столь отчетливо ощутил свою силу. Впервые понял бессилие Дорна. И все мысли минувшей ночи о собственном преимуществе снова нахлынули на него.

— Отпустите Яринку, — приказал он, и Дорн сразу же подчинился. Один из солдат ослабил винт тисков. С тихим стоном поднесла Яринка к губам свою распухшую руку.

— Сейчас приказываю я, — кричал Крайнев, сам не слыша своего крика. — Я отравлюсь сразу же, как только вы попытаетесь еще терзать Яринку. Вы поняли?

— Да, понял, — побелевшими губами прошептал Дорн. Ему казалось, что пол шатается у него под ногами. Слишком роковой оказалась бы для него смерть Юрия Крайнева.

Юрий спрятал кристаллы в карман. Он видел, что Дорн следит за каждым его движением, видел мертвенную бледность его лица, его растерянность.

— Пойдем, Яриночка! — сказал он нежно, подходя к девушке.

Она поднялась и нетвердым шагом подошла к Юрию.

На пороге Крайнев остановился.

— Имейте в виду, — сказал он. — Я спрятал и спрячу еще много кристаллов яда в разных местах. И если даже вы всех их обнаружите, я найду способ умереть. Подумайте о своей карьере, господин Дорн, вы ведь часто думаете о будущем.

Дверь бесшумно затворилась за ними. Дорн приказал солдатам выйти. Сам он зашагал по длинной светлой комнате, обдумывая создавшееся положение.

Капли с двухметровой высоты продолжали падать на холодное железо тисков и разбивались с тихим звоном. С минуту Дорн наблюдал их безостановочное движение, затем перекрыл кран. Мелодичный звон капель прекратился. В лаборатории стало очень тихо.

Дорн пробыл там около часа. А вышел оттуда, как всегда спокойный и уравновешенный. Ни намека на разочарование не было в его мыслях или движениях. Медленно дошел он до своего кабинета. Огромный деревянный орел приветствовал его с потолка распластанными крыльями.

На столе Дорн увидел небольшой ящичек и письмо. Он недовольно поморщился — опять напоминают, опять торопят.

Он опустился в кресло и нехотя взял в руки письмо. Почерк был незнакомый. Дорн медленно прочитал все. С каждой строкой разглаживались глубокие морщины на его лбу. Дочитав письмо, он улыбнулся. Открыв ящичек, осторожно вынул из него катушку кинофильма. Долго рассматривал ее, потом перевел взгляд на орла — орел смотрел на него круглым деревянным глазом..

И также сидел у себя в кабинете Юрий Крайнев. Он как никогда ясно чувствовал, что наступило время действовать. Оттягивать дальше становилось слишком опасным — Дорн мог прибегнуть к крайним мерам. Будучи пленником, Юрий не мог рассчитывать на побег, в этом он уже успел убедиться. Значит, надо изменить положение, надо стать здесь хозяином и тогда бежать.

Вновь мелькнула мысль о самоубийстве. Оно не было бы спасением. Наоборот, скорее походило бы на победу Дорна. Нет, Крайнев должен жить, жить для того, чтобы победить. Он знает удивительные вещи о реактивных самолетах. Он построит самолет и когда-нибудь, когда все будут думать, что машина надежно прикована к земле, взлетит на нем с этого проклятого аэродрома. Надо только найти убедительный повод для того, чтобы начать работу.

Юрий сидел, смотрел в окно и ничего не видел. За окном, делая в воздухе большие плавные круги, опускалась маленькая пушистая снежинка. Мокрым пятнышком упала она на асфальт.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Они сидели в кабинете Дорна. Тяжелые шторы на окнах были опущены. На стене белел маленький экран. На широком столе Дорна стоял проекционный аппарат.

Крайнев и Яринка сидели рядом. Они не могли понять, что еще придумал Дорн. Неужели он и впрямь собирается показывать им кино?

А Дорн совсем не торопился начинать свой странный киносеанс. Он сидел за столом молча, словно ждал, что кто-нибудь из пленников начнет разговор. Так они сидели довольно долго — им некуда было спешить и говорить было не о чем.

Наконец, Дорн почувствовал, что молчание слишком затянулось. И заговорил первый. Он повел речь о том, что человеческая память коротка и ненадежна. Сказал, что людям свойственно забывать своих лучших друзей. Приятели легко забывают друг друга, девушки еще легче забывают своих любимых. Даже родина предает забвению своих сыновей сразу же после того, как им оказаны последние почести.

«Вы лжете», — хотел сказать Крайнев, но промолчал. Напрасный труд переубеждать Дорна.

А тот все говорил и говорил. Это была речь, в которой слова родина, забвение, друзья, слава, и снова и снова родина и забвение, друзья и любимая — переплетались в самых невероятных комбинациях.

Крайнев и Яринка давно уже привыкли к подобным речам и относились к ним, как к давно прочитанной неинтересной книге.

Но на сей раз Дорн закончил свою речь несколько неожиданно.

— Я знаю, — сказал он, — что вам уже надоело слушать мои доводы. Я знаю: вы не верите ни одному слову из того, что говорит вам Людвиг Дорн. Поэтому я больше не буду убеждать вас словами. Сегодня я хочу, чтобы факты, неопровержимые факты и живые люди говорили за меня. Я убежден, сегодня вы мне поверите. Я только прошу внимательно просмотреть эту небольшую кинохронику. Она приобретена в Советском Союзе вполне официально.