Звездные крылья

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Владислав Казимирович Стенслёвский подошел к Крайневу, протянув руки. Улыбка искренней радости, словно от свидания с близким другом, играла на его губах. Большие глаза старались как бы сразу охватить, обнять всю фигуру Крайнева.

У него было очень приятное, интересное лицо. Каштановые волосы, выразительные голубые глаза, ровный нос, полные розовые губы и мягко очерченный безвольный подбородок.

Но самой выразительной была его улыбка. Она действительно казалась зеркалом его души — большой, наивной, чистой.

У него была манера при разговоре легко поводить, неширокими плечами. Ладони рук были нежными и мягкими.

— Вы не представляете, как я рад видеть вас, Юрий Борисович, — сказал он по-русски. — Я приложил немало усилий, чтобы перевестись сюда.

Юрий удивленно поднял брови. Этот человек даже знает его имя? Странно, очень странно. У Юрия прекрасная зрительная память, и ои уверен, что никогда прежде не встречался с этим обаятельным, приветливым человеком.

— О, не удивляйтесь, — как бы угадывая его мысли, сказал Стенслёвский. — Мы с вами никогда в жизни не виделись. Но я вас прекрасно знаю. Я читал все ваши работы — их здесь получают более чем аккуратно. С большим нетерпением ждал я вашего доклада на конгрессе. Почему вы не сделали его?

— Вы были на конгрессе? — окончательно удивился Юрий.

— К сожалению, нет, — грустно склонил голову Стенслёвский. — Меня уже седьмой год переводят с места на место, не выпуская за пределы стен и лабораторий.

— А как же конгресс? — не выдержала Яринка.

— Конгресс я слушал по радио. За семь лет вы первые люди, с которыми я могу говорить, как с друзьями. Да, я забыл, я совершенно забыл вам отрекомендоваться. Простите меня, я совсем опьянел от радости.

Он подошел к Яринке и назвал свое имя и фамилию.

Тут Юрий вспомнил, что когда-то, уже довольно давно, он читал в польском журнале статью инженера Стенслёвского о монопланах с низко поставленным крылом. После этой статьи никаких упоминаний об этом инженере действительно нигде не встречалось. Крайнев получал множество журналов, а память у него на этот счет была феноменальная.

— «Монопланы с низко поставленным крылом» — это ваша статья? — спросил он, глядя прямо в глаза инженеру.

— Вы не забыли? — воскликнул Стенслёвский. — Вы не забыли! Ведь это было восемь лет назад… Это была моя последняя статья, написанная на свободе.

От волнения на глаза его навернулись слезы.

Юрий читал эту статью, когда был на втором курсе института. Правильно, это было восемь лет назад. Очевидно, перед ним в самом деле стоял польский инженер Стенслёвский.

Они разговорились, и Юрий почувствовал, как приятно заполучить нового собеседника. Стенслёвский рассказал, как семь лет назад его украли, в буквальном смысле этого слова, украли гитлеровцы. Это произошло во время аварии с автомашиной. Все было сделано быстро и чисто, следы были тщательно заметены. Его заставляли работать — он не соглашался. Ему угрожали пытками — он пытался отравиться. Так продержался он почти пять лет и не смог найти ни малейшей возможности бежать или хоть каким-нибудь путем сообщить о себе.

Он держался пять лет, но…

— Недолго продержались, — прогремел Волох, незаметно вошедший в гостиную и слыхавший грустный рассказ Стенслёвского. — А мы вот планируем всю жизнь здесь прожить, до того нам тут понравилось.

Стенслёвский усмехнулся.

— Это безнадежно, — сказал он тихо, словно вспоминая о чем-то тяжелом и неприятном. — Я тоже так планировал, как вы. Но пять лет без работы, когда не знаешь, — куда девать свои способности, свою энергию, когда рискуешь так и умереть, не оставив после себя и следа, — это ужасно. Такую комфортабельную каторгу выдержать невозможно. — Он закрыл лицо руками и зашатался. В гостиной стало очень тихо.

Последними словами Стенслёвский как бы высказал мысли Крайнева. И в тот же миг неясное подозрение шевельнулось в сердце Юрия. Он даже не мог понять, откуда оно возникло.

Резко ломая воцарившуюся тишину, в гостиную вошел коренастый и подтянутый Макс Буш. Он остановился на пороге, поздоровался коротким полупоклоном и несколько секунд смотрел в упор на выразительное лицо Стенслёвского. Потом обвел глазами всех присутствующих и снова в упор посмотрел на Стенслёвского.

А тот смотрел на немца широко раскрытыми глазами, и тусклые огоньки беспокойства загорались постепенно в глубине его зрачков. Буш повернул голову к окну. Он обошел комнату, как бы осматривая ее, и так же молча, как вошел, удалился, оставив после себя запах крепкого табака.

Тишина в гостиной казалась еще более сконденсированной. Она давила, заставляла задыхаться.

— Кто это? — звонко спросил Стенслёвский, и его вопрос прозвучал, как стон. Нотки смертельного страха послышались в его голосе.

— Это начальник охраны. Мы к нему уже привыкли. Приятный парень! — насмешливо отозвался Волох.

— Я не могу выдержать, когда на меня так смотрят, — уже спокойнее сказал Стенслёвский, наливая себе в стакан воды.

Руки его дрожали мелко и неуёмно. Юрий подумал, что и впрямь семь лет такой жизни могут истрепать самые крепкие нервы. Волох смотрел на руки Стенслёвского равнодушно и пренебрежительно. Тот заметил его взгляд и сказал, как бы извиняясь:

— За это время у меня совсем расшатались нервы. Я ничего не могу с этим поделать. Подлецы… замучили меня…

Волох сидел, насмешливо поглядывая на инженера, и насвистывал.

Крайнев, стоя у окна, словно разглядывал след маленького темного облачка, пробежавшего в его мыслях. У него не было никаких оснований не верить Стенслёвскому. И все-таки он не верил. Перед глазами стояла тяжелая фигура Буша, его сжатые губы и выражение ненависти во взгляде, когда он смотрел на Стенслёвского. Под спокойным пристальным взглядом начальника охраны Стенслёвский явно занервничал, испугался. Все это было логически объяснимо и вполне естественно, однако Юрий испытывал какое-то внутреннее еще не осознанное беспокойство.

Тишину нарушил Стенслёвский. Он уже успокоился, и к нему вернулось нервно-веселое настроение. Завтра с утра он собирался начать работу в лаборатории. Это вызвало раздражение Крайнева, и он спросил с неприкрытой враждебностью:

— А скажите, Стенслёвский, как вы сюда попали? Разве там, где вы были прежде, нет лабораторий?

Глаза Стенслёвского удивленно раскрылись.

— Видите ли, — миролюбиво сказал он, — я работаю в одном направлении с вами. Поэтому меня и перевели сюда. А отсюда уже не переведут никуда, потому что я знаю место вашего пребывания. Но об этом мне жалеть не приходится.

Разговор перешел на специальные темы. Стенслёвский рассказал о новом крыле, которое он недавно сконструировал и собирается здесь испытать. Юрий увлекся беседой. Он расспрашивал о данных крыла, о будущем самолете.

Волох слушал их разговор, нервно покусывая спичку. Ему казался отвратительным этот человек. Врываясь резким диссонансом в беседу инженеров, он спросил:

— Одного не понимаю, господин, — он особенно подчеркнул последнее слово, — как вы решились предать?

— Предать? — оглянулся Стенслёвский. — Кого?

— Кого? — передразнил Волох. — Неужели вы никого не предали?

— У инженера нет родины, — послышался ответ. — Дома мне платили хуже, чем платят здесь… Так вот, мы сделали сокращенные радиусы… — продолжал он прерванную с Крайневым беседу, словно не было короткой и резкой перепалки с Волохом.

Во время этого разговора Юрий еще острее почувствовал, как стосковался по работе. Увлекшись, он даже дал несколько практических советов относительно порядка работы Стенслёвского. Тогда гость осмелился попросить Крайнева помочь ему в этом сложном деле. Признавая авторитет Крайнева, он слушался бы его, как ученик, и учился бы, работая вместе.

В одно мгновение Крайнев пришел в себя, и разговор оборвался резко, неожиданно. Юрий посмотрел на Стенслёвского и спросил:

— Вы что, хотите спровоцировать меня на торжественное начало работы?