Песталоцци

«Бедный, — пишет он, — должен воспитываться в бедности. Воспитание бедных требует глубоких, точных знаний о потребностях, недостатках и особенностях положения бедного класса и знания деталей их вероятного положения в будущем. Друг человечества должен спуститься в самую бедную хижину, должен увидеть бедняка за его ежедневным делом в его темных комнатах, его жену и ребенка в кухне, полной дыма: это — хижина, в которой должен жить его общественно-воспитанный сын, это кухня, в которой будет вести хозяйство его жена… (Поэтому) комната, где воспитываются дети, должна возможно более походить на ту комнату, в которой придется жить впоследствии воспитываемым, ребенок должен в своей тесной комнате рабочей учиться сообразовать свою работу с желаниями других: его постель должна быть бедной, у него одного и с другими вместе: ему должно быть безразлично — мягче или тверже она, а этого никогда не будет, если у него одного будет мягкая и теплая постель…»

Одним словом, организатор подобного учреждения для бедных должен так построить дело, чтобы те «умения, которые воспитываются у детей, были бы наиболее вероятным источником отыскания средств к жизни в тех условиях, где им придется жить в будущем».

Шире ставит вопрос о воспитании Песталоцци в другом месте (в 1782 г.): «человек должен искать основных принципов своего обучения в своем основном труде, и голое умственное обучение не должно предшествовать работе его рук, он должен свое обучение вывести из своего труда, поэтому обучение детей должно концентрироваться вокруг его собственного труда и должно быть нм так ограничено, чтобы ни учитель ни ученик не могли от него слишком далеко отойти. Мой читатель! Мир полон бараньих голов, несомненно благодаря той глупости, с которой оторвали детей в их детские годы от работы и привели их к книгам, и несомненно, несомненно, несчастья старости многих людей подготовлены теми знаниями, знаниями чуждого, бесполезного, ненужного, непереваримого, однобокого, знаниями бедных отражений, которые они получили в юности».

Воспитателю, по мнению Песталоцци, тем легче организовать соответствующим образом дело, что дети бедняков, т е. трудящихся, в отличие от детей богатых ставятся самими тяжелыми условиями их жизни в более благоприятные, с точки зрения успеха их воспитания, условия.

Нейгоф

«Низшие сословия, — пишет Песталоцци в своей «Лебединой Песни» (1826), — и даже самая низшая ступень последних, бедный, лишенный собственности народ, сами собой побуждаются неизбежной потребностью поддержания их жизни к тому, чтобы приложить руки ко всему, что дает им хлеб, и даже при недостатке технических умений, они тем не менее до известной степени хорошо или по крайней мере сносно к этому подготовляются и образовываются…

Этого не бывает с высшими сословиями… Они в этом не нуждаются и в их положении нет для этого никаких побуждений и средств. Жизнь не понуждала их хотя бы на минуту подумать о том. откуда, собственно говоря, получается самый хлеб».

И в другом месте: «я убедился, что нужда и недостаток воспитывают в ребенке бедняка то существенное, присутствие чего в каждом воспитаннике безусловно для каждого воспитателя необходимо, а именно: внимательность, способность напрягать силы и преодолевать препятствия при помощи тех условий, в которых бедняк живет постоянно».

Точного описания своего «учреждение» ни сам Песталоцци, ни его современники нам не оставили. Однако, судя по тем отдельным штрихам, которые разбросаны в его сочинениях и письмах, — условия работы были очень не легки. В сочинении, написанном через двадцать пять лет («Как Гертруда учит своих детей»), он так характеризует этот период своей жизни: «Я жил годами в кругу более чем пятидесяти нищих детей: я делил с ними в бедности мой хлеб; я сам жил, как нищий, для того чтобы научить нищих жить по-человечески». Он работал с утра до вечера, его жена была его деятельной помощницей. Дисциплина в «учреждении» поддерживалась, главным образом, ею.

Один из хорошо знавших работу в Нейгофе учителей — Губер — так характеризует роль жены Песталоцци в организации «учреждения»: «Госпожа Песталоцци прекрасно выполняла свои обязанности по управлению хозяйством, по надзору за обучением и трудом; она вносила в распоряжения твердость, проникнутую любовью и достоинством: се боялись, уважали, любили. Всюду, куда касались ее руки, дела шли по ее желанию».

Сам Песталоцци, напротив, и тогда не проявил себя организатором. Где он проявлял свой авторитет, — так, — по словам того же Губера, — отнюдь не царили ни порядок ни спокойствие: ребята, правда, были спокойны в присутствии учителя, они его боялись, так как он постоянно приходил в гнев и тогда был суров к виновным. Но лишь только он поворачивался к ним спиной — малые и старые смеялись над ним: никакой серьезной дисциплины не существовало».

Основным видом производительного труда, которому учились вместе с обучением письму, чтению и т. п., было пряденье хлопка, тканье на ткацких станках, одним словом — текстильное дело. Второстепенным производством было производство сельскохозяйственное, для девушек — шитье, вязанье, работа на кухне и т. п.

Учили детей и кое-каким предметам общеобразовательного порядка. Однако Песталоцци не считал эти предметы главными в своей школе. Во всяком случае, в сравнении с городской школой чтению и письму следовало уделить меньше времени. Кроме того, Песталоцци не считал неправильным, если дети учились читать и писать не на седьмом году, как в городской школе, а на девятом, так как для воспитания — в его понимании — время не было потеряно.

Самый ход обучения, вероятно, был таков, как он впоследствии был описан в «Лингарде и Гертруде». По крайней мере, и он сам и его современники об этом говорят прямо.

Посмотрим, как описывается обучение детей в этом романе.

Учитель — лейтенант Глюльфи — всех учеников своей школы разделил на три отделения: а) для детей состоятельных крестьян и не имеющих долгов. б) для детей состоятельных, но обремененных долгами и в) для безземельных бедняков. О первых двух отделениях лейтенант заботился очень мало, так как они должны были находиться там, где протекает деятельность их родителей, т. е. на полях и лугах, у хлевов и амбаров», где они и готовятся к своей будущей профессии. В школу они приходили только для того, чтобы там осмыслить свою внешкольную деятельность. Но основное внимание, лейтенант уделил третьему отделению, т. е. тому, которое по социальному составу детей больше всего напоминало Нейгоф.

Лейтенант полагал, что дети этого отделения должны были с самого же начала зарабатывать свой хлеб. Поэтому, первыми пособиями в его школе оказались прялки, ткацкие станки и т. п. С утра до поздней ночи сидели дети за работой, которую или они сами выбрали или выбрали за них родители. При этом они могли наблюдать работу учеников других отделений, что должно было гарантировать их от односторонности и ограниченности. Покончив со своими дневными уроками, дети имели право брать и другие работы с тем, чтобы изучить какую-либо иную ветвь промышленности с известным совершенством. Для того чтобы познакомить детей с мелким земледелием, учитель устроил при школе небольшой садик. У каждого ребенка было по три грядки, где он мог сажать, что хотел; тот. кто выращивал у себе наилучшие овощи и в наибольшем количестве, получал премию: этой работе посвящались преимущественно вечерние часы. Были у них свиньи, кролики и овцы, за которыми они ухаживали. Они учились обращаться с льном или коноплей от момента посева до того момента, когда они в виде тика или полотна попадают в руки портного или швеи; точно также с шерстью — от стрижки овцы до приготовления платья.

Надо думать, что в «Учреждении для бедных» Песталоцци ставил дело аналогичным образом. В своих отчетах о деятельности его учреждения, которые он публиковал в журналах то в виде писем к Чарнеру. то под другими названиями. Песталоцци подчеркивает, что режим его школы является благодетельным для детей — и в нравственном и в физическом отношениях. Так, в отчете 1778 г. он сообщает о девушке, которую намеревались отправить в дом для душевнобольных; в Нейгофе она оправилась благодаря тщательным уходу и руководству. Однако дети, привыкшие к нищенской жизни, с трудом поддавались влиянию новой для них среды, многие убегали, забрав с собою одежду и кое-какие вещи, но зато оставшиеся резко исправлялись, становились деятельными членами коммуны Песталоцци и даже его помощниками. В этом деле социального перевоспитания много вредили родители, часто видевшие в Нейгофском институте место, где можно поживиться, и отдавали своих детей или живших у них сирот на время, чтобы очень скоро потребовать приодевшегося и несколько поправившегося ребенка обратно При этом делалось это не прямо, а через самих детей. Приходили матери и начинали плакать над ребенком: